Старуха снова помолчала, потом, словно превозмогая себя, начала говорить:
- Если отсюда подниматься, там дня через три вырубка будет…
Иванов подавился дымом, ему в один миг стало понятно, куда клонит старая Ульяна. И странная оговорка насчёт матери Кирилла, которая мужа потеряла, а потом и сама… что? Не умерла.
- Есть вырубка, - подтвердил он. – И знаю, о ком вы говорите.
- Неужто, видел? – встрепенулась старуха.
- Не только видел, - сказал он, ожидая реакции. – Мария больше никому не навредит.
Ульяна вздохнула, как ему показалось, с облегчением.
- Отмучилась, значит, - сказала она и замолчала.
- Отмучилась, - подтвердил Иванов и тут же добавил: - мне по долгу службы положено и чудовищ убивать. Да только поздно, она одного человека точно убить успела, может, и больше. Как так вышло?
- Знаю, моя вина, - признала старуха и осторожно промокнула уголки глаз платком. – Не смогла я тогда.
- Откуда вообще всё взялось?
- Да, кто же его знает. Упыри – это редкость, а тут прибыл один и в первую ночь по деревне пошёл. Его застрелить умудрились, потом сожгли. Ну, не намеренно, он от казаков убегал, в сарай забрался, его и подпалили. Сгорел не целиком, да только тогда уполномоченный заявился, труп осмотрел и велел колом забить и сжечь уже до конца. И двоих, что он насмерть выпил, тоже сожгли, они могут встать, а могут и нет.
- А Мария?
- Мне она только через два дня открылась, когда поздно было. Мол, укусил проклятый, выпил крови немного, а потом сбежал. Лечить такое трудно, а с ней плохо было. Спать не могла, свет дневной мешал, видения были, голоса в голове. Когда невмоготу стало, я её увела, вроде как, травы пошли собирать, мы с ней часто ходили. Кирюшку-то малого соседям оставили. Далеко ушли, я тогда ещё крепкая была, вот и…
Она вздохнула и снова вытерла глаза.
- Её можно было вылечить?
- Не знаю, нет у меня готового средства, болезнь редкая. Сейчас думаю, правильно было её уполномоченному отдать, не зверь же он, не стал бы живую колом тыкать… глядишь, увёз бы на север, там учёные какие в клетку посадят, да изучать будут. Её не вылечат – так хоть с другими поймут, что делать.
- А вы что сделали?
- Первым делом от людей увела, забрались мы в глухомань, я её покойного мужа револьвер взяла, пользоваться умею, от зверей и… от неё, если понадобится. А ей всё хуже, отвары мои не помогают, в сумерках идёт, а как солнце встанет, так ноги у неё подкашиваются, ночами привязывать пришлось. Вампир он ведь не вдруг в силу приходит, новому-то трудно, магию их не разумеет. Потом, когда человек пять-шесть высосет, тогда и сила в нём проснётся. Ночью одной задремала я, потом глаз открыла и вижу, что ползёт она ко мне, верёвки рядом лежат. Успела оружие достать, она меня когтями полоснула, а я из револьвера в грудь ей. Слаба была она тогда, настоящему кровососу выстрел нипочём, того, что её обратил, раз двадцать подстрелили, а он всё бегал. А Мария моя сникла. Пыталась за мной ползти, да тут уже и солнце встало. И поняла я тогда, что всё, никто ей больше не поможет, не моя это дочь. Понять-то поняла, но… не смогла. Зарыла в могилу поглубже, камнем придавила, молитвы читала, заговор наложила, думала, может, не выйдет.
- А как объяснили селянам? Куда она делась?
- Медведь задрал, - старуха всхлипнула. – У меня следы от когтей, стало быть, сама смогла отбиться, а дочку не уберегла. Поверили все, а я… чего стоило тогда кол вбить и тело сжечь, а не смогла. Лет через семь туда мужики направились, лес валить, строительство намечалось. Я, когда узнала, куда пойдут, хотела отговорить, мол, место нечистое… не послушали. Они потом вернулись перепуганные, одного насмерть, второго так же, слегка укусила. Видать, хотела себе друга, трудно одной. Но мужики ушлые, товарища своего, живого ещё, колом забили, в лодки попрыгали и обратно. Учёные уже, знают, что за тварь. Больше туда и не ездили, охотники разве что, но и те у вырубки не останавливались.
Некоторое время они молчали.
- Ты, если нужно, докладывай своим, я готова и в тюрьму, но хоть знать буду, что Мария отмучилась, да и мою ошибку ты исправил. Столько лет грех в себе таскать тяжко. Скоро бог меня призовёт, что я ему скажу?
- Ему всё, как есть говорить лучше, - невесело усмехнулся Иванов. – А тюрьму, бабушка Ульяна, ты сама с собой половину жизни носишь. Нечего тебе в тюрьме делать. Людей жалко, да их уж не вернуть. Но я всё же думаю, что стоило и мне её скрутить и на север свезти. Глядишь, там бы нашли ответ, и лечение придумали.
- После стольких-то лет?
- Она зверем не стала, в последний момент, когда я уже кол забивал, глаза у неё нормальные стали, сама меня просила убить, мол, устала, не могу больше.
Ульяна снова всхлипнула.
- Она это… узнаю её, добрая была всегда, мухи не обидит. За что ей такое наказание?
- Скоро спросите, - сказал Иванов, вставая на ноги. – И ты и она.
- Спросим, - согласилась старуха. – Подожди, Михаил Григорьевич, дай благословлю тебя. Ведьма-то я ведьма, да и мне добро не чуждо. Знаю, на ваших не действует, так всё равно попробую.
С трудом дотянувшись, она положила ему руку на лоб, что-то долго шептала, а потом отвернулась и пошла прочь. Иванов вздохнул, достал сигарету и снова закурил. Вот так, на его глазах разрешилась многолетняя семейная драма.
Вернувшись домой, спать не ложился. Артём продолжал кряхтеть, пытаясь впихнуть невпихуемое. То, что сюда он принёс в двух огромных сумках, теперь следовало засунуть в один рюкзак. Само собой, занятие это граничило с невозможным, но прапорщик был оптимистом, а потому старательно перекладывал пожитки по десятому разу.
- Может, оставишь чего? – спросил Иванов заботливо, присаживаясь рядом. – Вот, к примеру, куда столько патронов?
- Восемьсот штук, - сказал Артём, продолжая таскать из рюкзака вещи. – Это тебе просто, у тебя берданка болтовая, стреляет редко. А я – основная огневая мощь, меньше нельзя. И гранаты оставлять не хочу. И взрывчатку. И еды тут…
Иванов решил, что товарища ему не переспорить, а потому просто занялся перекладыванием своих вещей. Пришлось потесниться, зато и рюкзак Артёма стал легче. Сэкономили место и вес за счёт еды. В конце концов, можно ведь закупить и в последний момент у тех же серых орков. Далеко за полночь два больших рюкзака заняли почётное место посреди комнаты.
- С картой будешь работать? – спросил Иванов, который, чтобы не отбирать у головы единственный экземпляр, просто заснял его на телефон.
- Завтра, - отмахнулся Артём, - или послезавтра, у нас два дня ещё будет.
Сказав это, бравый прапорщик спокойно завалился спать. Иванов ещё какое-то время сидел у стола и смотрел в окно. В руках была кружка с горячим чаем, про который он забыл.
- Миша, идём спать, - сказала Анна из темноты.
Он с кряхтением встал и направился к ней.
- Вернись, пожалуйста, - прошептала она, целуя его в губы, - очень тебя прошу.
Отвечать он не стал, по крайней мере, словами.
Глава двадцать четвёртая
Караван выдвинулся по расписанию, но, если раньше телеги с товарами сопровождала только немногочисленная – пять-шесть стволов - охрана, то теперь с ними двигались полсотни казаков на конях. Повод был весомый: после разгрома орочьей армии опасность извне каравану не угрожала, зато внутри имелись сотни орков-нонкомбатантов, которых следовало равномерно распределить среди серых сородичей. Не то, чтобы их опасались, но побегов лучше не допускать. Возвращаться им некуда, деревни снесены под ноль, но кто-нибудь из подростков вполне мог удариться в партизанщину и долго портить кровь людям.
По этой причине телеги с товаром составляли только четверть всех подвод, а остальные везли пассажиров. Ехали женщины с маленькими детьми, старухи, немощные, остальные шагали рядом. Имелась походная кухня и приличный запас воды, которую выдавали без ограничений. Короче, поступили с орками очень гуманно, нельзя было только убегать. За этим следили конные казаки. Впереди, позади и по бокам колонны двигались разъезды. Орков строго предупредили, что беглецов будут стрелять на поражение, те вняли, вообще, судя по их виду, они очень сильно приуныли, осталось только массовое самоубийство устроить.
Иванов с Охрименко ехали на одной из телег, им поначалу предложили двигаться верхом, от чего оба сразу же отказались. Ни тот, ни другой верховой езде не обучались, и, пусть на лошадь сесть смогут, но потом шагать сотни километров с отбитым задом как-то не хотелось. А в поход лошадей не взять, в страшную долину они не полезут. А телега подошла отлично, телеги, само собой, тут не средневековые, на стальных рессорах, а потому ход мягкий. С дорогим авто не сравнить, но и так сойдёт. Зато нашлось место для двух огромных мешков, оружия и работы с картой.
Всё же самозванство Иванова давало кое-какие плоды. Никто, например, ничего не спрашивал, старались даже рядом не ехать, чтобы лишних тайн не узнать. Пользуясь этим, Михаил открыл карту на телефоне и принялся объяснять напарнику подробности:
- Смотри, - он провёл мизинцем по дисплею, - сегодня к ночи будем в крепости, где заночуем. Оттуда утром отправимся до орочьих поселений. Там они по левую сторону выстроены в ряд, много их там. Часть каравана будет останавливаться, остальные поедут дальше. Нам надо до самого последнего посёлка на востоке. Оттуда рукой подать до долины.
- Погодь, - прервал его пояснения Артём, - а масштаб можно? С трудом себе представляю расстояния по такой карте.
- Ну, вот здесь порядка тридцати километров, - Иванов провёл черту поперёк долины. - Остальное в том же масштабе.
- Ну, допустим, - прапорщик, будучи человеком военным, в картах понимал хорошо. – И что там, в долине.
- Тёмные земли, - серьёзно сказал Иванов. – Я не шучу, так их и называют. Там фигня всякая творится, сверхъестественная. И нам с тобой, кровь из носу, надо за день её пересечь. На рассвете выйдем, на закате будем с другой стороны.