— Но я так тебя хотела, понимаешь? — сказала я. — Нельзя винить только тебя.
— Давай еще раз сходим туда, — проговорил Джонатан. — Найдем это место в лесу, где мы с тобой встречались, в молодой березовой роще. Я часто вспоминал эти березки. Мне кажется, это самое красивое место на земле. Как думаешь, они до сих пор там стоят? Только бы их никто не срубил.
Немного пьяные, согретые вином, мы забрались в машину. Правда, я сначала сбегала в номер за одеялом и фонариком. Я сидела, прижимая к груди початую бутылку вина, а Джонатан вел машину по лесу. Через какое-то время мы оставили автомобиль у просеки и последние полмили прошли пешком.
Мы сумели найти березовую рощу, хотя она изменилась. Молодые березки подросли — но только до определенной высоты. Теперь их самые высокие ветви соприкасались и образовывали единую крону. Они затеняли молодую поросль, которая пыталась тянуться вверх. Я помнила эту рощицу, где мы встречались в детстве, смеялись и рассказывали друг дружке разные истории, но время лишило это место его неповторимой красоты. В роще не осталось ни благодати, ни изящества. Просто кусок леса — не больше и не меньше.
Я расстелила на земле одеяло. Мы легли на спину и стали всматриваться в ночное небо сквозь листву. Мы нашли совсем немного просветов, в которые можно было разглядеть звезды. Мы пытались заставить себя поверить, что это — то самое место, которое знакомо нам обоим, но понимали, что наша роща могла находиться в пяти шагах к западу или в ста ярдах влево. Короче говоря, выбранное нами место нас устраивало. Лишь бы можно было лежать на спине и видеть звезды.
Картинки детства заставили меня вспомнить о камне, который я носила в душе столько лет. Настало время рассказать Джонатану правду о Софии. Но старые тайны наделены огромной силой, и я очень боялась реакции Джонатана. Сегодня же наше воссоединение могло оборваться. И на этот раз он мог прогнать меня из своей жизни навсегда. Эти страхи чуть было не заставили меня отступить, но у меня не было больше сил терпеть эту муку. Я должна была выговориться:
— Джонатан, я должна кое-что тебе рассказать. Это связано с Софией.
— Гм-м-м? — пробормотал Джонатан и пошевелился.
— Это я виновата в том, что она покончила с собой. Я солгала тебе, когда ты спросил, не виделась ли я с ней. Я ей угрожала. Я ей сказала, что ей конец, если она родит этого ребенка. Я сказала, что ты на ней никогда не женишься, что ты с ней порвал.
Я всегда думала, что, делая это признание, я разрыдаюсь. Но слез не было. У меня начали стучать зубы.
Джонатан повернулся ко мне, но в темноте я не могла разглядеть его лица. Прошло несколько мучительно долгих секунд. Наконец он отозвался:
— Ты столько времени ждала, чтобы сказать мне об этом?
— Пожалуйста, пожалуйста, прости меня.
— Все нормально. Правда. Я много лет думал об этом. Забавно, как многое со временем преломляется и видится иначе. Помимо всего прочего, я никогда не верил, что отец и мать позволят мне жениться на Софии. С другой стороны, что они могли такого сделать, чтобы остановить меня? Если бы я стал грозить, что уйду из семьи ради Софии и ребенка, меня бы не лишили наследства. Они бы сдались. Я был их единственной надеждой на сохранение семейного бизнеса. Только я мог позаботиться о Бенджамине и сестрах после смерти родителей. Просто я тогда этого не понимал. Я не знал, что делать, и обратился к тебе. Теперь я понимаю, как это было несправедливо. Поэтому… есть и моя вина в том, что София себя убила.
— Ты бы женился на ней? — спросила я.
— Не знаю… Ради ребенка, может быть.
— Ты ее любил?
— Это было так давно, что я в точности не помню своих чувств.
Возможно, он говорил правду, но не понимал, что таким ответом сводит меня с ума. Я была уверена, что женщины в его жизни были расставлены по ранжиру, и мне нестерпимо хотелось узнать, какое место занимаю я, кто стоит на ступеньку выше меня, а кто — ниже. Мне хотелось, чтобы наша запутанная история стала проще. Прошло много лет, и что-то должно было встать на свои места. Джонатан должен был знать свои теперешние чувства.
Я сидела, не прикасаясь к Джонатану, и это заставляло меня нервничать. Мне нужна была поддержка, мне нужно было его прикосновение, чтобы убедиться, что он меня не ненавидит. Но даже если он не винил меня в смерти Софии, все равно многие мои ужасные поступки могли вызывать у него отвращение.
— Тебе холодно? — спросила я у Джонатана.
— Немножко. А тебе?
— Нет. Ничего, если я лягу рядом с тобой?
Я сняла куртку и укрыла ею нас обоих. Облачка нашего морозного дыхания повисли над нами, словно призраки.
— У тебя рука холодная. — Я подняла руку Джонатана, подышала на нее и поцеловала каждый палец по очереди. — И щеки тоже.
Я прижала ладонь к его щеке. Он не возражал. Я провела кончиками пальцев по его прекрасному прямому носу, по тонким векам, по колючим от щетины щекам.
Потом мы занимались любовью под звездами. С одной стороны, все было как обычно, но что-то между нами изменилось. Мы все делали медленно и нежно, почти торжественно — но разве я могла жаловаться? Смерч юной страсти давно унялся, на смену ему пришло нечто более утонченное и печальное. Мы словно бы прощались друг с другом.
Потом я сунула руку в карман куртки и достала сигареты. Облачко дыма поднялось в ночное небо. Легкие согрелись, пришло успокоение. Я делала затяжку за затяжкой, а Джонатан гладил мою макушку.
С первого момента, как только мы тронулись в путь из Парижа, я гадала, чем закончится это путешествие. Джонатан ничего не говорил, а я не могла понять, где и как оно должно завершиться. Билеты у нас были с открытой датой вылета. Джонатан ни слова не сказал о том, к какому сроку ему нужно вернуться на работу в лагерь беженцев. Конечно, было понятно, что слишком долго наша прогулка продолжаться не может. Она принесла нам сплошные разочарования, которые чередовались у меня с безумными мечтами типа «а потом они жили долго и счастливо». Словом — разочарования, несбыточные мечты и напоминания о потерях. Только деревья да прекрасное небо над головой радовались нашему возвращению.
К тому же я не могла избавиться от ощущения, что причина меланхолии Джонатана связана со мной. Я разочаровала его? Или он до сих пор меня не простил? Мы не поговорили о том, почему он меня бросил, а я догадывалась о причине: миновали годы отчаяния и упреков, и он просто устал меня огорчать.
Но на этот раз речь не шла о том, чтобы остаться вместе навсегда; тут крылось что-то иное, но я никак не могла понять что. Джонатан хотел быть со мной, в этом не было сомнений. Иначе он не позвал бы меня с собой в эту поездку. Если бы он до сих пор был зол на меня, то ни за что не связался бы со мной, не посылал бы мне электронных писем, не пил бы со мной шампанское, не целовал меня, не позволил бы отдаться ему. Я, как обычно, чувствовала неуверенность рядом с ним. Тяжкая ноша моей любви висела камнем у меня на шее.
— Чем бы ты хотел заняться завтра? — спросила я, разыгрывая безмятежность, и погасила сигарету в земле.
Джонатан запрокинул голову и закрыл глаза.
— Ладно, спрошу иначе, — протянула я, не дождавшись ответа. — Долго ты еще хочешь здесь оставаться? Я тебя не тороплю. Я пробуду здесь столько, сколько ты захочешь.
Джонатан медленно улыбнулся, но так и не ответил. Я легла на бок и подперла голову рукой:
— Ты думал о том, что мы будем делать потом? Мы с тобой?
Наконец Джонатан открыл глаза и уставился в небо:
— Ланни, я позвал тебя с собой не просто так. Ты не догадалась?
Я покачала головой.
Он потянулся за бутылкой, приподнялся и сделал несколько глотков, после чего передал бутылку мне. Вина осталось совсем немного.
— Знаешь, почему я предложил, чтобы мы сюда вернулись?
Я снова покачала головой.
— Я сделал это ради тебя.
— Ради меня?
— Я надеялся, что тебя порадует эта совместная поездка, что я как-то оправдаюсь перед тобой за тогдашний свой уход. Я это сделал не для себя — мне было чертовски трудно вернуться сюда, и я это понимал. Мне всегда хотелось как-то повиниться перед ними за то, что я не возвратился — перед женой и дочкой. Они думали, что я их бросил. Я бы все на свете отдал, чтобы все вернуть назад.
Как все могло вдруг так перемениться? Все было так чудесно… Между нами словно бы выросла невидимая холодная стена.
— Ты ни в чем не был виноват, — сказала я, словно мы оба не знали, кто был виноват. У меня пропало всякое желание пить вино, и я отдала бутылку Джонатану. — Какой смысл об этом говорить? Ни ты, ни я ничего не можем сделать для того, чтобы вернуться назад. Что прошло, то прошло.
— Что прошло, то прошло, — повторил Джонатан и приложился к бутылке. Он смотрел в темноту и старательно не встречался взглядом со мной. — Я так устал от этого, Ланни. Я больше не могу терпеть такие страдания. Эта мельница крутится и крутится, дни сменяют друг друга бесконечно… Я перепробовал все, что только мог придумать.
— Пожалуйста, Джонатан, сейчас ты просто пьян. И устал…
Винная бутылка упала на мягкую землю. Джонатан потянулся за ней.
— Я отдаю себе отчет. Поэтому я и попросил тебя поехать со мной. Только ты можешь мне помочь.
Я понимала, к чему он клонит. Жизнь порой идет по кругу. И даже самые худшие ее отрезки возвращаются к тебе. Об этом мы спорили каждую ночь — несколько месяцев или лет? А потом он ушел. Он просил, умолял, угрожал. Вот почему на самом деле он ушел от меня. Вовсе не потому, что ему было совестно меня огорчать, а потому, что я отказывалась дать ему то, чего он так страстно хотел. Его единственное желание висело между нами в воздухе. Единственное желание, единственный способ уйти от всего, что ему хотелось забыть. Неисполненный долг, мертвый ребенок, предательство женщины, которая любила его больше всего на свете. Только одно могло заставить все это уйти.
— Ты не можешь просить меня об этом. Мы с тобой давно договорились: просить меня об этом ужасно. Ты не можешь оставить меня одну… со всем этим.