— Хватит стрелять! Отставить! Мищенко, быстро сюда.
И чудом успел уклониться от дружественного огня.
— Идиоты, — проскрипел чекист зубами. — Мальцев, что там у тебя?
Следователь тем временем проверил комнаты.
— Чисто.
— Это кто?
— Ларин Георгий Николаевич, — сдержанно, но с волнением представился коммерсант. — Что это происходит, товарищи? Бандитское нападение?
— Вооружен? — не отвечая на вопрос, спросил у бойца чекист.
На лестнице послышался топот каблуков, в квартиру вбежали еще четверо, один — с двумя шпалами.
— Мищенко, обыскать.
— Есть, — уполномоченный резко развернул Ларина к стене, развел руки и ноги, провел ладонями по телу, особое внимание уделяя карманам, поясу и обуви. — Нет, чист.
— Тащите его к нам. Что с другим?
— Мертв, — доложил Мальцев. — Смотри, Петр Лазаревич, пистолетик-то тот, что я говорил.
Петр Лазаревич присел на корточки рядом с трупом, внимательно осмотрел оружие, не прикасаясь.
— Фотограф?
— Уже едет.
— Мищенко, ты еще тут?
Мищенко застегнул на руках Ларина наручники, подтолкнул к выходу.
— Я ни в чем не виноват, товарищи, — попробовал протестовать Ларин.
— Все так говорят, — уполномоченный вывел коммерсанта за дверь, — это ты вон товарищу Пельтцеру расскажешь, он такие сказки любит.
Травин узнал о том, что коммерсантов захватили, только через два часа — как вернулся из инспекционного путешествия. Кузьма, следящий за домом с утра, во всех деталях расписал, что творилось, и даже показал несколько гильз, которые подобрал.
— Пуляли знатно, — подвел он черту под рассказом, — дядя Сережа, а это белогвардейцы?
— Скорее всего, да, — ответил Травин.
— Они приехали, чтобы воду отравить в Клязьме? Нам в школе рассказывали.
— Узнаем. О том, что ты видел, никому, ясно? Ребятам можно, но и их тоже предупреди, чтобы не болтали.
Кузьма серьезно кивнул головой и сказал, что он — могила.
Мальцев к рассказу пацана добавил подробностей.
— С утра мы с особоуполномоченным ГПУ Пельтцером сидели, их высматривали, — не скрывая гордости, говорил он, кося одним глазом на Травина, а другим — на дымящийся чай. — Этот Ларин только к обеду появился, его до самого дома пасли, а как зашел, выждали немного и в дверь постучали. Так его приятель начал палить прямо из окна, одного бойца убил, другого ранил тяжело, и все это из маленького револьвера. Там шагов двадцать будет, попасть трудно, в него стреляли минуту, считай, пока мы в дверь ломились, и без толку, только четыре раза попали. Представляешь, Сергей, нашли-таки этот пистолетик заграничный. Пельтцер как его увидел, глаза разгорелись, он теперь, наверное, себе второй ромб на петлицы в мыслях крепит.
— А Ларин что?
— Непонятно. Вроде и дверь открыл сам, и нас впустил, когда этого Леонида убили, и вообще не сопротивлялся, чемоданчик с деньгами отдал, по всем бумажкам выходит, что эти шестьдесят тысяч должен был на фабрике заплатить во вторник. Петр Лазаревич считает, что Ларин этот — сообщник, хотя вот допрашивали сейчас, по всему выходит, случайный человек. О пистолете ни слухом, ни духом не знал, стрелял из пистолета молодой, бойцы его в окне четко видели, и во время убийств не было его в городе. Да, еще у Леонида этого нашли чемоданчик хирургический, а там нож такой с длинной рукояткой и широким лезвием, называется — реберный, так вроде как им он горло Ферапонтовой, Бондарю и Чухонину перерезал. Короче, дело ушло в ОГПУ, завтра вот вместе с Пельтцером Ларина этого в Москву везем. Там его, голубчика, хорошенько допросят. Да, еще кое-что всплыло. Фамилия этого Леонида совсем не Рудин.
— А какая?
— Рудницкий. Леонид Павлович Рудницкий. Из местных дворян, перешедших на сторону революции, хирургом в Красной армии служил до 1922 года, комиссован по ранению. Его случайно совершенно один из чекистов опознал. Угадай, вместе с кем он там воевал.
— Не темни.
— С Гириным. Совпадение, случайность. А если нет? Значит, правильно мы РКМ к этому не подключили, и Пельтцер меня похвалил. И тебя тоже, я твое участие скрывать не стал, так что жди поощрения.
— Только этого мне не хватало, — вздохнул Травин, — особенно от ОГПУ.
— Ну там тоже люди разные, — Мальцев решительно рубанул ладонью воздух, — есть те, кто не поддается чувствам, с холодным сердцем разбирается. Так что, считай, дело закрыто.
— А Ковальский?
— Да, на всякий случай проверим. В четыре утра мы выезжаем в Москву, к шести вечера я вернусь поездом, и тогда успеем все сделать. Убийцы, они ведь под ночь приходили, хотя, кажется мне, не будет никого. Зря только этого нэпмана в дрожь вгоним. Ладно, Травин, бывай, у меня вон работы непочатый край, завтра и переговорим, как все уляжется.
Ларин проснулся затемно, к октябрю солнце все позже появлялось над горизонтом, и в три утра темень была — хоть глаз выколи. Он встал с нар, присел несколько раз, разминая ноги, дождался, когда подойдут конвойные, и вместе с ними вышел на улицу.
Там уже стоял черный «паккард» с кожаным верхом, у машины стояли Мальцев и Пельтцер. Ларина втолкнули на заднее сиденье, рядом с ним сел Мальцев, особоуполномоченный разместился на диване напротив. На переднее сиденье сели водитель и боец.
— Поехали, — отдал приказ чекист, машина взревела и выехала из ворот дворянского особняка, в котором размещался уездный отдел ГПУ.
Дорога была пустынна, машина светила фарами, разгоняя предутреннюю тьму, туман, спустившийся в низины, не давал разгоняться. Сидящие в машине хранили молчание, Ларин так вообще прикрыл глаза и через несколько минут засопел, привалившись к дверце и закинув ногу на ногу.
До Москвы оставалось еще километров пятнадцать, когда машина остановилась.
— Что случилось? — недовольно спросил Пельтцер.
— Колесо пробили, — шофер вылез из «паккарда», попинал шину. — Менять надо.
— Ну так меняй.
Шофер, ворча, достал из капота тяжелый ящик с инструментами, подтащил к колесу, открыл.
— Подсобить бы.
— Сам справишься, — особоуполномоченный вылез из машины, потягиваясь.
И не успел среагировать на наган, оказавшийся в руке шофера. Раздался выстрел, Пельтцер схватился за грудь, захрипел. Боец на переднем сиденье замешкался, пытаясь вылезти из машины, и шофер вторым выстрелом всадил ему пулю в затылок. Ларин, воспользовавшись тем, что Мальцев отвлекся, выхватил из подошвы штиблета узкий нож и вогнал следователю в висок. Тот дернулся, осел, по телу пошла судорога, быстро прекратившаяся.
— Готово, — шофер еще раз выстрелил, пробив чекисту череп, вытер тряпкой руки. — Все мертвы вроде.
— А ты проверь, — посоветовал Ларин.
Шофер так и сделал. Когда щупал пульс у Мальцева, уважительно присвистнул.
— Мастерски вы его. Даже пикнуть не успел.
— Проверь-ка, взяли они деньги.
— На месте, — шофер открыл багажник. — Все здесь. Это и вправду мои?
— Твои, братец, твои. Как договаривались. Давай-ка трупы выбросим тут в лесок и поедем. А то рассветет скоро.
— Куда теперь, Георгий Николаевич?
— А как избавимся от тел, я тебе скажу.
Глава 18
О смерти Мальцева Травин узнал во вторник к обеду — четыре трупа, лежащие рядом с дорогой из Рогожска в Москву, нашли ранним утром. Дарья так и не появилась, все вещи были на месте, в больнице ему сказали, что женщина договорилась с Райхом и уехала на несколько дней. В дверь флигеля стучалась взволнованная клиентка, которой было нужно очень срочно и неотложно переговорить с гадалкой. Свои проблемы она готова была обсудить с кем угодно, хоть и с Травиным, и Сергей едва от нее отбился.
Коммунхозотдел с утра был похож на растревоженный улей. Помощницу Каца ГПУ арестовало в понедельник вечером, секретарша, у которой муж служил в адмотделе, утверждала, что Зинаида Ильинична выложила все, что знала и не знала, и часть сотрудников сказались больными. Кац сидел в кабинете ни жив, ни мертв, курил трубку за трубкой и никого не принимал.
— Чистка будет, — уверенно говорил Филькин. — Всех проверят. Кто, значит, против нонешнего строя, в дворники, а то и расстреляют. А кто воровал, с тех особый спрос. Революционный.
На это служащие бледнели и кашляли.
К полудню прошел слух, что и на фабрике начались аресты. Якобы черные машины заезжали прямо к памятнику Ленину, в них грузили проворовавшихся и проштрафившихся работников. На складах коммунхоза царила паника, слесари и извозчики ходили в невменяемом состоянии, а ударно созванный партактив готовился принять важные персональные решения.
Травин на мотоцикле быстро проскочил по всем обозначенным на вторник помещениям, выписал несколько штрафов и даже пропустил два или три несерьезных недочета, чем вверг коммерсантов в недоумение.
К Ковальскому он заехал ближе к четырем вечера. Частники, в отличие от совслужащих, к новостям отнеслись равнодушно. Сергей купил коробку табаку, от папирос першило в горле, и он, по совету Каца, наконец-то решился перейти на трубку.
— Деньги из банка домой принесли? — дождавшись, пока они с коммерсантом останутся одни, спросил он.
Ковальский испуганно вздрогнул.
— Откуда вы знаете?
Травин быстро вывернул лацкан куртки и отогнул обратно. На место муровского значка он повесил комсомольский, но надеялся, что нэпман разницы не заметит.
— Угро, — тихо сказал он. — Из Москвы, сами знаете, какая ситуация.
Ковальский знал. Но то, что его может посетить убийца, выбило у него почву из-под ног.
— Что же делать, товарищ Травин? — пролепетал он.
— А сделаем мы, — Сергей прищурился, — вот что…
— Ты смотри, дверь приоткрыта, — послышалось от крыльца. Вечер плавно перетек в ночь, фонаря на улице не было, и голос раздавался из темноты. — Может, ловушка?
— Затаился и помидорами нас закидает? — ответили ему. — Главное, чтобы не убег, голубчик, с нашими деньгами.
В комнату прошел один человек — его Травин узнал. Агент Гладыш. Руки у агента были свободны, он обшарил взглядом залу, прошел в столовую, оттуда в кухню.