Мой сокурсник поджал губы и отвел взгляд. Все в его поведении говорило, что он не желает мириться с таким положением дел, да и видеть смерть для него в новинку. Я же в очередной раз обогнал других курсантов и привык к смерти еще до того, как впервые переступил порог Академии.
Вот только подобная «успеваемость» меня вовсе не радовала…
17. Нерушимая связь
Снедаемые тревогой и любопытством, курсанты потянулись из общежития ко входу в подземелье под Академией. Слух об убийстве быстро разошелся, и теперь каждый хотел знать подробности. Ко мне то и дело подходили с расспросами, но я коротко отвечал, что знаю не больше других, а сам тайком поглядывал на Зорского.
Князь выглядел хмурым и подавленным. Вопреки своей обычной манере всегда и везде становиться первым, сейчас он плелся в самом хвосте и глядел себе под ноги. Даже широкие плечи немного сникли, а глаза утратили былой задор.
Рядом с Зорским семенил Шереметьев. Он все пытался начать разговор с другом, но тот отвечал ему рваными репликами, всячески давая понять, что не расположен общаться.
Это меня порядком удивило. Я считал, что Зорский станет разыгрывать привычную браваду. Так никто бы не заподозрил, что случившееся в той или иной мере касается его больше, нежели окружающих. Но блондин казался опустошенным.
Наконец, Шереметьев оставил свои бесполезные попытки выйти на контакт и догнал меня. Далось ему это нелегко: на высоком лбу выступила испарина, дыхание заметно участилось. Некоторое время юноша шел молча, пытаясь отдышаться, а потом прошептал:
— Это не он.
— С чего такая уверенность? — так же тихо отозвался я, уходя чуть в сторону от основной группы.
— Я никогда не видел Льва в таком состоянии. Он просто раздавлен.
— Не всем дается легко первое убийство, — переубедить меня было не так-то просто. — А может, твой друг — хороший актер?
— Вы… кхм, ты не знаешь его также хорошо, как я, — пусть и с трудом, но Николай перенял более привычную для меня неформальную манеру общения. — Мы с детства дружим. Поверь, он не играет. И он не убийца, — подойдя ко мне вплотную, Шереметьев зашептал настолько тихо, что его голос едва не заглушался звуком шагов. — Как-то к нам в поместье кошка забрела и окотилась. Один котенок не выжил, так Лев всю ночь плакал.
— Надеюсь, это было не на днях? — хмыкнул я.
— Полно вам… тебе, — Шереметьев свел брови. — Не стоит потешаться надо Львом. Он благородный и честный человек…
— А еще любвеобильный, — вновь не удержался я от язвительного комментария.
— Что есть, то есть, — со вздохом кивнул мой собеседник. — Падок он на прекрасный пол. Но разве можно его за это винить?
— За это — ни в коем случае, по крайней мере, пока он не женат. Но вот его непричастность к убийству еще следует доказать.
Шереметьев нахмурился, но так ничего и не сказал. Мы вошли в главный учебный корпус, где хорошая акустика не позволяла вести не предназначенные для чужих ушей беседы. Здесь я увидел Дарью, но лишь мельком: наставница увела своих подопечных ворожей на второй этаж для занятий. Нам с невестой удалось лишь обменяться мимолетными взглядами, но я заметил, как девушка вздохнула с облегчением, увидев меня целым и невредимым.
Мы с курсантами подошли к лифтам, которые доставили нас в подземелье. Здесь нас уже поджидал Распутин, который холодно и отрывисто давал распоряжения суетящимся у драгунов порченым. Заметив нас, суровый наставник жестом отправил работников прочь.
— Разбейтесь по парам, — велел он. — Воронцов — вы отдельно. Не забыли, где стоит ваш драгун?
Я не ответил и направился к дальней стене, где за поворотом стояли наши с Распутиным боевые доспехи. Сокурсники проводили меня взглядами, в которых смешались недовольство и любопытство. Но заместитель начальника Академии не позволил своим ученикам долго глазеть мне в след:
— Каждая пара выбирает себе драгуна и встает рядом.
Курсанты направились к тренировочным доспехам. В этому году студенты подобрались весьма удачно — двенадцать человек как раз могли по очереди править шестью учебными драгунами. Мне же довелось быть тринадцатым, то есть, лишним. Хотя мне больше нравилось слово «особенный». И драгун у меня был под стать.
Чернобог недвижимой черной скалой возвышался в левом от меня углу. Лампы над ним то ли были выключены, то ли перегорели, и теперь воронёный доспех практически сливался с царящей вокруг тьмой. Я обратил внимание, как спешащий по своим делам порченый обошел темноту по широкой дуге, подсознательно стараясь находиться подальше от ее границы, будто тени могли накинуться на него и утащить в свое царство.
Меня подобные страхи не мучили, ведь это царство — моя вотчина. Я спокойно шагнул во мрак и направился к проклятому драгуну. В сознании всколыхнулось мрачное торжество — так Чернобог выражал радость и нетерпение от скорого пробуждения. Несмотря на то, что ритуальная фраза не прозвучала, драгун «ожил» и опустился на колено, подставляя мне широкую кованую ладонь.
Случившееся не удивило меня, так как являлось следствием усиливающейся связи между боевым доспехом и его управителем. Об этом писали в немногочисленных учебниках по управлению драгунами. Мы с Чернобогом чувствовали друг друга очень хорошо, что позволяло мне обходиться без вербальных команд.
Стоящих в стороне порченых случившееся все же впечатлило. Один из них поспешно отвел взгляд, другой перекрестился и забормотал молитву, а третий и вовсе скрылся в каморке. Несшие службу в Академии красноглазые не стали исключением и считали моего драгуна воплощением нечистого. Раньше им приходилось мириться только с Кощеем Распутина, а теперь проклятых драгунов по соседству с ними стало на одного больше.
Стоило в темноте вспыхнуть зеленым глазам-линзам Чернобога, как даже самых смелых и несуеверных порченых, как ветром сдуло. Я же спокойной уселся на троне управителя и позволил обручам контроля обхватить свое тело.
Невольно в памяти всплыл образ Златы. Как она сейчас? Где она? Я ощущал между нами некую недосказанность, но дочь Великого Полоза сама решала, когда появляться. Мне оставалось лишь надеяться, что мы скоро увидимся. Дурное предчувствие висело надо мною грозовой тучей, и лишь встреча со Златой могла прояснить ситуацию.
Обретя полный контроль над драгуном, я направил его в общий зал. Там, под чутким руководством Распутина, курсанты пытались рассесться по тренировочным доспехам. Успеха добился только Шереметьев, который как раз первым скрылся за опускающимся забралом драгуна. Стоявший у ног доспеха Зорский выглядел все таким же потерянным и отрешенным. Наставнику пришлось дважды обратиться к нему, прежде чем князь пришел в себя и отступил в сторону, чтобы не обрести бесславную и глупую смерть под громадным стальным сапогом.
Оставшиеся курсанты все еще выкрикивали сокровенное «Внемли моей крови и повинуйся», но, на мой взгляд, им не хватало решимости. Даже несмотря на то, что драгуны являлись тренировочными, они все же имели зачатки характера и требовали твердой воли управителя.
Я подвел Чернобога к Распутину и замер за его спиной. Он глянул на меня вполоборота, скупо кивнул, и продолжил раздавать указания ученикам:
— Вы говорите не с бездушной машиной, не с вещью, не со своими слугами и не с солдатами. Драгуны — уникальные создания. Они требуют не только твердой руки, но и уважения. Чем быстрее вы это поймете, тем скорее станете полноценными управителями.
Пока другие слушали наставления, драгун, которым правил Шереметьев, уверенной поступью приблизился ко мне. Людмила Валерьевна не кривила душой, когда говорила, что ее внук весьма способный. Для управления юноша выбрал универсальный средний доспех, который уступал моему в габаритах, броне и массе, но, полагаю, превосходил в скорости.
— Похвально, — оценил старания курсанта Распутин. — Вместе с графом Воронцовым займите дальнюю площадку и проведите учебный поединок. Использовать силы драгунов и настоящее оружие запрещено. Драться в полную силу запрещено. Покидать площадку тоже запрещено. Только тренировочные клинки. Все ясно?
Мы одновременно кивнули и прошли мимо сокурсников, которых теперь куда больше занимал наш предстоящий поединок, нежели попытки залезть внутрь доспехов. Шереметьев первым достиг площадки и взял со стоящей рядом стойки тренировочные меч и щит. Оружие было выполнено из металла, но не имело режущей кромки.
Когда я тоже взял в руки такой же набор, Шереметьев поинтересовался:
— Готов?
— Готов, — уверенно ответил я, крутанув в руке немного непривычное оружие.
Мой соперник ударил мечом о щит и двинулся вперед. Несмотря на разницу в массе, размере и назначении наших драгунов, он двигался легко и уверенно. Тренировочный доспех надежно прикрывался щитом и не делал широких шагов. Меч он держал так, словно собирался наносить быстрые колющие удары и держать меня на дистанции.
Предсказуемая тактика, про которую тоже писали в учебниках. Насколько мне было известно, Шереметьев, пусть и знал основы управления драгунами, но не имел настоящего боевого опыта.
Не успел я об этом подумать, как тренировочный драгун совершил стремительный выпад, метя клинком мне точно в нагрудник. Чернобог легко сместился, пропуская оружие в метре от груди, после чего толкнул противника щитом, заставив попятиться. Удар мог быть и сильнее, но предо мною не стояло задачи сломать доспех, травмировать управителя или же унизить его честь и достоинство.
— Неплохо, — оценил я старания оппонента, чтобы приободрить его.
— Но недостаточно, — даже измененный шлемом драгуна, голос Шереметьева звучал чуть раздраженно.
Тренировочный драгун вновь ринулся в атаку. Он двигался в совсем несвойственной его управителю манере — стремительно и даже дерзко. Свою болезненную слабость Николай Шереметьев компенсировал силой брони. Робкий и слабый от природы, молодой граф полностью изменился внутри драгуна. Наверное, лишь в нем он дышал полной грудью.
Сталь заскрежетала о сталь, когда я встретил клинок оппонента своим. Искры брызнули во все стороны. Тренировочный драгун отшатнулся от силы удара, тогда как Чернобог не сдвинулся с места. В то же время я не ощущал гнева или куража проклятого драгуна. В поединке с другой броней, в которой находился не враг, а союзник, Чернобог не жаждал крови. Но происходящее ему определенно нравилось.