– Помещение со всех сторон окружено сеном, а значит, хорошо изолировано и от жары, и от холода, – рассказывал Отто. – Тем не менее здесь есть электрический обогреватель. Вот этот ящик. Вот здесь регулируется интенсивность его работы. А там, наверху, те щели – это подача воздуха. Два шланга проходят под крышей на улицу. Снаружи ничего не видно. А если станет душно, тот этот переключатель запустит почти бесшумный вентилятор.
– Вы приложили немало усилий, – сказал Артур.
– Конечно, – подтвердил Отто. – В конце концов, вам придется здесь долго проторчать.
Т-образная форма объяснялась двумя дверями справа и слева от короткого прохода с нижней заслонкой. Дверь с одной стороны вела в небольшую, немного прохладную кладовую, в которой уже стояла корзинка с продуктами.
– Корзинку можно спускать на веревке на землю и поднимать обратно, – объяснил Отто.
За дверью с другой стороны спрятался туалет.
– Так сказать, контраст, – пошутил Отто. – Дверь толстая, в помещении собственная вентиляция, чтобы в комнате не воняло. – Он поднял крышку унитаза. – Компостный туалет. После нужно из вот этого контейнера, – он показал на синее ведро с крышкой, – насыпать сверху совок соломы. Конечно, время от времени его нужно опорожнять; для этого его необходимо закупорить, а вот этот крючок служит для того, чтобы также спускать его на веревке.
– А опустошен он будет?..
– На нашей компостной куче, – ответил Отто.
– Потрясающе. – Артур огляделся, ошеломленно покачал головой. – Это словно во сне. Вы действительно всё продумали.
Отто пожал плечами.
– По крайней мере, я на это надеюсь. Как бы то ни было, я пытался.
– Я не знаю, смогу ли когда-нибудь вас отблагодарить.
– Мы просто выполняем свой христианский долг.
Казалось, эта фраза смутила Артура. Помедлив, он произнес:
– Знаете, если позволите мне сказать, то это же нечто большее. Это ведь настоящий за́мок.
– Это как посмотреть, – ответил Отто, покачав головой. – Здесь комфортно настолько, насколько у меня получилось сделать – но на самом деле это тюрьма.
– Почему? А, я понял! – Артур бросил взгляд на люк с лестницей. – Потому что я не могу выйти, только если кто-то придет и…
– Нет, не поэтому, – прервал его Отто. – Механизмом можно легко управлять и сверху. Я вам сейчас покажу. Нет, я имею в виду, что мы – то есть моя жена и я – сделаем для вашей безопасности все, что можем. Но, конечно, я должен потребовать и от вас, чтобы вы сделали для нашей безопасности все, что сможете.
Он положил руку себе на грудь.
– Для нас будут серьезные последствия, если вас найдут. Поэтому, к сожалению, я не могу позволить вам свободно передвигаться по ферме по своему усмотрению. На ферму постоянно кто-то приходит и уходит; в любой момент кто-то может появиться и увидеть вас.
Артур кивнул с серьезным видом.
– Я понимаю. Да, конечно. Даю вам слово.
– Хорошо. – Отто взглянул на Хелену. – Полагаю, Хелена будет время от времени приходить и составлять вам компанию. Не так ли?
Хелена почувствовала, как ее сердце замерло. Она поспешно кивнула.
– Это было бы неплохо, – сказал Артур.
– Я могу принести что-нибудь почитать, – с трудом выдавила Хелена.
Отто довольно кивнул.
– Значит, мы договорились. Сейчас я вам еще покажу, как поднимается лестница, а потом мы предоставим вас самому себе.
27
Когда на следующее утро Хелена проснулась, какое-то время она не могла поверить, что это был не сон. Отто все же отвез ее домой. Она устранила следы в ванной, а потом, абсолютно обессилев, упала в кровать… или нет?
Она села. Светлый день. Уже больше десяти часов. В трубах отопления раздавался гул, и в отдалении она услышала, как гремит посуда: значит, Йоханна уже вернулась!
Хелена еще довольно долго просидела в постели, прежде чем набралась достаточно смелости, чтобы встать, надеть халат, спуститься вниз, поприветствовать Йоханну и позавтракать на кухне, как она часто делала.
– Доброе утро, – крикнула кухарка, занятая чисткой картофеля. – Ну, сегодня ты долго спала.
Хелена попыталась проглотить комок в горле.
– Вчера вечером мне пришлось вернуться в ведомство.
– Ах, и было уже поздно. Понимаю. Тогда сейчас не помешал бы настоящий кофе, не так ли? Но, боюсь, для этого нам сначала придется выиграть войну…
Кофе Хелену не заботил, она привыкла к вкусу злакового. Она сделала глоток, наблюдая за Йоханной поверх края чашки. Кухарка умело орудовала картофелечисткой, одновременно излучая и печаль, и удовлетворение – печаль, потому что ее ухажер сегодня уходит на войну, а удовлетворение – потому что…
Хелена поспешно сделала еще несколько глотков горькой черной жижи, стараясь полностью сконцентрироваться на терпком вкусе. Казалось настолько невероятным, что эта женщина, которая сейчас занималась сморщенным картофелем и кривой морковью, была той же самой женщиной, за которой она вчера подслушивала, как та с мужчиной…
Она почувствовала, как кровь подступает к ее щекам, и постаралась направить свои мысли в другое русло.
– Я, эм, сегодня поеду к подруге, – быстро пробормотала она. – К Мари. Наверное, я не вернусь к обеду.
– Ах, – Йоханна опустила руки и вздохнула с облегчением. – Хорошо, что ты мне сказала. Тогда я могу не торопиться. Сегодня будет только ужин. Очень хорошо.
Хелена, которую сейчас меньше всего беспокоило время следующего приема пищи, согласилась с ней. Она поспешно выпила свой кофе, захватила несколько книг и умчалась на велосипеде.
Даже в последующие дни и недели не возникало проблем с тем, чтобы проводить много времени на ферме Ашенбреннеров. Родителям было известно о беременности Мари, и, когда Хелена заявила, что ее подруге теперь нужен кто-то, кто сможет помогать ей по хозяйству, все отнеслись к этому с пониманием. Ее отец был готов петь дифирамбы всем немецким матерям, а ее мать принесла масло, Мари следовало втирать его в кожу живота, чтобы предотвратить появление растяжек.
И Хелена почти каждый вечер, когда позволяли работа и партия, ездила на велосипеде на ферму Ашенбреннеров, где Мари была полна энтузиазма и жизнерадостности и нуждалась в чем угодно, но не в помощи по хозяйству. Вскоре для таких визитов был установлен четкий порядок: Хелена припарковывала свой велосипед, заходила в дом и перекидывалась парой слов с Мари. Та убеждалась, что опасности нет, затем нажимала на старый бакелитовый выключатель, который, казалось, не работал – в любом старом доме были такие неработающие выключатели, оставшиеся от прежней электропроводки, – после чего Хелена быстро уходила в заднюю часть дома, а оттуда – в сарай.
Что в действительности делал выключатель, так это заставлял коротко мигать красную сигнальную лампу в убежище: сигнал о том, что идет посетитель и всё в порядке. Двойное нажатие означало «опасность». Тогда Артуру следовало выключить все, что потребляло электричество, и сохранять полнейшую тишину до отбоя тревоги.
Через несколько дней Артур сам спускал сверху лестницу, разумеется предварительно посмотрев в трубу, которая, подобно дверному глазку, позволяла ему видеть, что происходит внизу, под его укрытием. Хелена была очень рада, что ей не приходилось самой открывать створку, потому что у нее с трудом получалось орудовать прутом с крючком на конце.
А потом, когда Артур поднимал лестницу и закрывал заслонку, они сидели вместе в чудесном уединении и беседовали. О Боге и мире. О книгах, которые она приносила и Артур читал. Вновь и вновь возвращались к любимой теме Артура: роль компьютеров в развитии науки и техники. С тех пор он разработал немало новых теорий, например, что химия значительно выиграла от того, что теперь с помощью компьютеров можно быстро и легко проводить необходимые вычисления, благодаря чему сегодня стали доступны более эффективные удобрения и средства борьбы с вредителями, чем сто лет назад, и это значительно улучшило урожайность сельскохозяйственных культур.
– Без компьютеров, – считал Артур, – сегодня была бы установлена норма выдачи не только на продукты питания из трансатлантических стран, которые из-за эмбарго вряд ли попадают в страну, но и на основные продукты питания, такие, как хлеб и картофель.
Это казалось Хелене, как и большинство его теорий, довольно надуманным, но, во всяком случае, это было чем-то, о чем можно славно поспорить. Вообще с Артуром все было иначе, чем с любым другим мужчиной, с которым ей когда-либо приходилось иметь дело: он был первым, с кем она разговаривала легко, а разговор словно шел сам по себе. Никогда не было таких, казалось, привычных моментов, когда она не знала, что сказать, – наоборот, когда она была с ним, у нее было ощущение, что она превращается в совершенно другого человека, именно в ту Хелену, которой она всегда хотела быть.
Иногда Артур рассказывал о войне. Но это всегда были более или менее забавные истории: он рассказывал о перепутанных сапогах, сапожной ваксе на дверных ручках, надпиленных балках полевого туалета, эпизоды, как они спасли пьяного товарища от обнаружения и наказания или как они обвели вокруг пальца подлого офицера.
– Если все было так забавно, – в какой-то момент спросила Хелена, – то почему ты дезертировал?
Повисло молчание, во время которого Артур, казалось, погружался в себя, а его лицо постепенно становилось совершенно чужим.
Хелена испуганно смотрела на него. Ей не следовало так говорить? Она задела его за больное место, точно, но что будет теперь? Неужели он прогонит ее и скажет, чтобы она никогда не возвращалась?
– Потому что, – наконец сказал Артур изменившимся голосом, – на самом деле это было далеко не забавно. Поэтому. Вот почему я дезертировал. Я больше не мог этого выносить.
Хелена глубоко вдохнула, почувствовав дрожь в груди.
– Я могу понять, если ты не хочешь говорить об этом.
– Но я хочу об этом говорить, – резко возразил Артур. Он на мгновение закрыл глаза и уже спокойнее добавил: – Просто я не знаю как.