Дождь больше не шел, и было не так холодно, как неделю назад. По странному стечению обстоятельств, здание ведомства сильно отапливалось и было наполнено теплой влажной духотой, словно в каких-то потаенных залах развесили на просушку тысячи мокрых вещей. Когда Хелена включила компьютер, тут же появилось уведомление о том, что центральное отопление по недосмотру включили слишком сильно, но к полудню все нормализуется; повода для беспокойства нет.
Хелена не стала углубляться в подробности и сразу направилась в кабинет Леттке. Он уже был на месте и занимался тем, что раскладывал распечатки по папкам с надписью «Секретно!».
– Я поразмыслила, – выпалила она. – Думаю, вы правы. Мы должны удалить американские документы, уничтожить распечатки и забыть обо всем, что произошло на прошлой неделе.
Леттке приподнял брови.
– И почему вы так думаете? – спросил он, и его голос звучал так же высокомерно и пренебрежительно, как обычно.
– Нам нужно исходить из того, что у американцев тоже есть свои шпионы в рейхе, – пояснила Хелена. – У нас пока нет проекта по созданию этой бомбы, и, вероятно, они это знают и говорят себе, что в таком случае и у них нет необходимости ее создавать. Но если мы передадим документы, кто-нибудь в правительстве решит – бомба должна быть создана до того, как ее создадут американцы, и тогда американцы узнают об этом и решат, что им необходимо создать ее очень быстро… и тогда последствия будут совершенно ужасными!
Она чувствовала, как внутри у нее все сжималось, пока она стояла перед его столом, а слова и доводы звучали ужасно фальшиво даже в ее собственных ушах. Потому что они и были фальшивыми – по правде говоря, она просто не хотела, чтобы война быстро закончилась. Но признаваться в этом никому нельзя.
Леттке, выслушав ее ответ, вернулся к своему занятию и продолжил заполнять очередную папку, затем захлопнул ее и положил в стопку слева от себя.
– А я тем временем считаю, – сказал он, – что вы были правы. Сейчас тот самый момент, когда мы не должны думать о себе, а обязаны заботиться исключительно о благополучии нашего народа. Наш долг как немцев – донести эту информацию до руководства, каким бы запутанным путем мы ее ни получили, полагаясь на то, что решения, которые они примут, будут правильными.
Хелена ошеломленно взглянула на него.
– Вы это не всерьез.
– Конкретно данная находка, – он положил руку на уже заполненные папки, – именно то, что нужно Адамеку, дабы раз и навсегда доказать право на существование нашего ведомства. Ведь это неопровержимое доказательство того, что лучше, когда две пары глаз смотрят на врага совершенно независимо друг от друга.
– Вы действительно собираетесь так поступить? Хотите, чтобы эти… – Хелена махнула рукой в сторону документов. – Вы действительно хотите передать инструкции по сборке бомбы конца света Адамеку?
Леттке кивнул:
– У меня с ним уже назначена встреча. В одиннадцать часов. Можете пойти со мной, если хотите.
Так, подумал Леттке в какой-то момент во время разговора с Адамеком, наверное, и распознаю́т лидера: начальник пробежал глазами документы, выслушал то, что ему разъяснили, и задал те же вопросы, которыми задавались они – только гораздо быстрее. Адамеку понадобилось меньше сорока минут, чтобы понять то, на осмысление чего у них ушло почти два дня.
– Если все так и есть, – произнес он наконец, – то это открытие окончательно докажет, что наше ведомство имеет право на существование, и лучше, когда существуют две независимые друг от друга и конкурирующие секретные службы. – Адамек поднял голову и взглянул так, как будто стены вокруг только что стали прозрачными и он мог видеть все осиротевшие коридоры и пустые кабинеты. – Вполне возможно, что скоро мы снова пополним нашу команду. Очень даже возможно.
Леттке ничего не сказал. В такой момент не следовало нарушать мысли другого человека.
Взгляд Адамека вернулся к настоящему и сосредоточился на Боденкамп.
– Как вы это сделали? Как вам удалось проникнуть в компьютер университета Беркли?
Наборщица программ, которая хоть и пришла на совещание, но после приветствия не проронила ни слова, а только сидела как ягненок в ожидании мясника, теперь подняла голову.
– Это был компьютер фирмы ABM. Я воспользовалась пробелом в системе безопасности, на который указывал герр Кирст во время работы над проектом «Летучий песок».
Она подробно объяснила ему технические детали, казавшиеся Леттке утомительными, но Адамек, похоже, слушал с интересом и все понимал.
– Но, – наконец спросил он, – как вам вообще пришла в голову идея туда проникнуть?
– Позвольте мне объяснить, – вмешался Леттке.
– Сделайте милость, – произнес Адамек.
К счастью, сегодня утром ему в голову пришла убедительно звучащая история, и даже вполне правдоподобная.
– Отправной точкой стало ваше задание проанализировать профили затрат энергопотребления, – заявил он, бросив взгляд на Боденкамп, но она и не пыталась вмешиваться. – Были обнаружены чрезвычайно большие различия, и такой поиск признаков укрытий мы сразу же сочли бесперспективным. И решили выбрать наугад несколько наиболее похожих профилей и проанализировать связанные с ними домохозяйства, используя все имеющиеся в нашем распоряжении средства, надеясь таким образом обнаружить сходства. Один из профилей принадлежал некой Гертруде Куль, проживающей в берлинском районе Веддинг. И когда я между делом заглянул в ее электронную почту, то наткнулся на эту переписку.
Он вытащил распечатку двух последних электронных писем Веры Шнайдер своей подруге и протянул Адамеку.
– И тут я подумал, что, возможно, стоит провести расследование, – добавил Леттке.
Адамек прочитал оба письма и кивнул:
– Вы правильно сделали. Я действительно считаю, что это того стоило.
Он положил распечатку на верхнюю папку и пододвинул стопку к себе.
– Я передам эти документы. Можете продолжить работу с профилями затрат энергопотребления, возможно, вам все-таки удастся найти подход, который нам поможет. Но если нет, это не так трагично – уже не так трагично, если понимаете, о чем я.
И отпустил их. На обратном пути в свой кабинет Боденкамп тихо спросила:
– А что теперь будет?
Леттке улыбнулся.
– Ничего. Во всяком случае, ничего, что касалось бы нас. Благодаря документам Адамек заведет новых друзей в правительстве – и, разумеется, новых врагов, – и, вероятно, в скором времени у нас появится несколько новых коллег, но навряд ли прибавка к зарплате. К тому моменту, когда документы дойдут до са́мого верха, наши имена забудутся и останется только то, что Управлению национальной безопасности удалось выследить грандиозное дело.
Зато у Адамека они будут на хорошем счету, размышлял Леттке. Но предпочел оставить эту мысль при себе.
– А бомба? Ее построят?
Он пожал плечами.
– Может быть. А может, и нет. Вы же знаете, как это происходит – в конечном счете решение должен принимать фюрер.
Хелена, словно лунатик, вернулась в свой кабинет. Итак, это случилось. Теперь документы дойдут до правительства, Управление вооружений сухопутных сил признает свое упущение и примется создавать бомбу, в связи с чем американцы ее тоже построят, и исход войны определит тот, кто первым сбросит ее на голову противника. Как бы то ни было, война скоро закончится, вернется нормальная жизнь, и она снова останется одна.
В тот день ей никак не удавалось сосредоточиться на обычной работе. Смотрела на профили затрат потребления энергии, не видя их, ее мысли бесцельно блуждали, а когда время от времени она приходила в себя, то не могла вспомнить, о чем думала.
Наконец стало достаточно поздно, чтобы закончить работу и поехать домой, где она только повесила свой телефон на зарядное устройство и сразу же, ни слова никому не сказав, отправилась на ферму Ашенбреннеров к Артуру.
– Переспи со мной, – настоятельно сказала она.
– Но у нас больше нет «фроммсов», – испуганно возразил Артур.
Хелена уже расстегивала платье.
– Не важно, – ответила она.
50
На следующее утро казалось, что впереди один из тех дней, удачных с самого начала, которые начинаются с пробуждения от глубокого сна без сновидений, отдохнувшим и за пять минут до будильника: как будто телу хотелось заявить, что оно готово добровольно столкнуться с вызовами, которые заготовил новый день.
Но потом возникла ссора с матерью, и он сам не понимал, как это произошло. Она снова жаловалась на боль в сердце и утверждала, что чувствует, как оно спотыкается, он посчитал, что в таком случае ей лучше пойти к врачу, для того они и существуют, и предложил записать ее на прием, если она только передаст ему свой телефон.
Но она этого не сделала, а сразу обиделась.
– Дело вовсе не в моем сердце, – воскликнула она. – Неужели ты не понимаешь?
– Нет. Ты только что целых десять минут жаловалась на сердце, потому что оно болит и спотыкается, – а теперь утверждаешь, что дело вовсе не в сердце?
Она сжала свои тощие ладони в тощие кулаки и ударила ими по кухонному столу, издав причудливый глухой, невнятный звук.
– Потому что дело в причине, которая заставляет мое сердце спотыкаться! А причина в том, что ты вообще не предпринимаешь никаких попыток жениться, завести детей и продолжить свой род. Какой смысл в моей жизни, если в ней не было ничего, кроме воспитания мужчины, на котором закончится род?
Ойген Леттке растерянно уставился на мать.
– У тебя болит сердце, потому что я не женюсь? Ты серьезно?
– Да, – воскликнула она. – Именно так все и есть.
Он отставил кофейную чашку, откинулся назад, не зная, что сказать.
– Какое определение, – спросил он наконец, – ты бы дала слову «шантаж»?
– Ах, не говори ерунды. Я же не специально это делаю. Я просто говорю тебе, что является реальной причиной моих проблем с сердцем.