Мне часто говорят, что эпоха гуру позади. Новая эра требует, чтобы каждый стал сам себе гуру. Я был бы только рад, да вот как такого добиться? Один индиец уже задал этот вопрос сто лет назад. Звали его Ауробиндо Гхош, и он прожил, наверное, самую интересную жизнь в истории. Ауробиндо жил во времена расцвета империи, и в 1879 году его отправили в Англию получать образование на западный манер. Однако в Кембридже к Ауробиндо относились предвзято, несмотря на блестящие успехи, и он вернулся домой и стал борцом за независимость Индии, а когда англичане посадили его в тюрьму, а выпустив, пригрозили, что арестуют снова, бежал в штат Пондишери, который был под контролем Франции. Отказавшись от политики, Ауробиндо обратился к духовности и прославился как Шри Ауробиндо — один из знаменитейших гуру первой половины XX века.
В голову Ауробиндо пришла незаурядная мысль. Он объявил, что люди — отнюдь не венец творения. Они находятся на переходной стадии и движутся к конечной цели — единой божественности. Ауробиндо рвался поведать миру о своем озарении. Нужно было объяснить всем, что единая божественность снисходит в мир подобно теплому дождю. Ее влияние изменит человечество навсегда.
Эта история вспоминается мне, потому что я смотрю на себя и думаю: как бы ни был я убежден, что я независимая личность, которая добивается исполнения собственных мечтаний, быть может, на самом деле меня вынесло наверх той самой волной божественного сознания, которую почувствовал Ауробиндо? И я — всего лишь пробка в океане, которая вообразила себя яхтой. По правде говоря, для меня было бы большим облегчением знать, что я не венец творения, что эта наспех слаженная конструкция, которую я называю собой, — всего лишь временная, переходная. Когда находишь на земле иссохший кокон и понимаешь, что из него уже не вылупится бабочка, в этом есть трагедия. Каждой бабочке полагается второе рождение, когда она преодолевает стадию личинки и расправляет крылышки на солнце. У человека должен быть выбор. Пока у тебя есть личная заинтересованность в мирских делах, тебе не обрести второго, духовного рождения. Все силы уходят на то, чтобы разбираться с последствиями первого рождения.
С тех пор, как я стал профессиональным отщепенцем, я стараюсь выявлять устарелые представления, препятствующие следующему скачку в сознании. Наука дарит нам надежду. Если наш биологический вид еще эволюционирует, возможно, мы станем более сознательными. Духовность обеспечивает уверенность. Если мы станем более сознательными, то неизбежно будем эволюционировать. Умирающая планета, затаив дыхание, ждет, какой путь мы выберем. Мои ставки в этой игре очевидны. Если «Я — Вселенная» перестанет быть религиозным убеждением и превратится в констатацию факта, все мои личные мечты сбудутся. Я смогу тогда выбраться из кокона. Какой полет станет мне наградой?
Шри Ауробиндо умер в 1950 году, и очень скоро о нем стали слагать легенды. В какой-то момент ему страстно захотелось написать, каким он видит будущее человечества. Он настрочил за несколько лет тысячи страниц. Один его ученик вспоминает, как пришел к учителю во время муссонного ливня. Ауробиндо сидел за пишущей машинкой у открытого окна, занавески так и развевались на ветру. Казалось бы, весь стол должен был быть мокрым от дождя, однако и стол, и пишущая машинка, и сам Ауробиндо остались совершенно сухими.
У нас с ним много общего — иногда мне от этого становится не по себе. Его отец, как и мой, был врач и учился в Англии. Прежде чем Индия потребовала Ауробиндо к себе, он пытался стать человеком западной культуры. И кому, как не мне, знать, что такое страсть о чем-то писать. Однако если бы мне случилось сесть с ноутбуком у открытого окна во время ливня, я бы, конечно, промок до нитки. По крайней мере, сейчас дела обстоят именно так.
24. На пике восприятияСанджив
В 1985 году мы с Амитой отправились в паломничество в легендарную пещеру Амарнатх в Кашмире. Это паломничество очень популярно среди индусов, его совершают многие тысячи человек в год. Чтобы попасть туда, необходимо пересечь труднопроходимое плоскогорье. В пещере есть знаменитое святилище Шивы. Все это находится на высоте 3888 м над уровнем моря. По легенде, бог Шива в этом священном месте объяснил своей божественной супруге Парвати, в чем состоит тайна жизни.
Добираться туда и правда оказалось трудно: пещера расположена в узком ущелье высоко в горах. Последние несколько километров до пещеры мы ехали верхом в сопровождении проводника. Дорога, которая вела в гору, была всего в несколько футов шириной. Ни перил, ни каких-то ограждений, а кое-где нам приходилось ехать вдоль обрыва высотой в добрый километр. Лошадям почему-то нравилось ступать по самому краю, как можно дальше от склона горы. Это очень опасно и очень страшно. В храм Амарнатх мы прибыли под вечер. Амита ушла во внутреннее святилище и долго там молилась: для нее это было именно духовное паломничество, в гораздо большей степени, чем для меня. Мне-то было интересно проехать по красивым местам, полюбоваться пейзажами. Когда мы были готовы возвращаться в свой лагерь, время близилось к полуночи.
Мы очень устали. Когда мы двинулись назад, Амита заметила просторную палатку. Она принадлежала двум большим семьям, которые приняли нас очень гостеприимно. Амита решила, что можно там и переночевать. Я попросил ее выйти наружу и сказал, что ни за что тут не останусь. Днем шел дождь, небо было покрыто зловещими тучами. Но гроза миновала, тучи развеялись.
– Смотри, какая восхитительная ночь! — уговаривал я Амиту. — Да я в жизни не видел, чтобы звезды так сияли! Словно до них рукой подать, словно можно буквально схватить звезду с неба! Облаков уже нет. Это знак. Бог осветил нам путь, мы с тобой можем идти. Вернемся в базовый лагерь, а там у нас уютный номер в гостинице, удобные кровати с теплыми одеялами…
Между тем дотуда было километров пятнадцать горными тропами. Амита остолбенела.
– Ты с ума сошел! — воскликнула она. — Это же опасно!
Но я не сдавался. Ехать по ущелью верхом темной ночью и правда опасно, решил я, так что пойдем пешком. А лошадей поведет проводник. Мы отправились в путь часа в два ночи. Я шел по узкой горной дороге под ослепительным звездным небом и думал: «Господи, а ведь мы и правда далеко от Бостона».
Мы шли всю ночь и весь следующий день и в лагерь добрались под вечер. Как-то во время этого изнурительного путешествия я опасливо взглянул за край обрыва.
– А если упадешь, далеко лететь? — спросил я проводника.
– До самой Америки, сэр, — был ответ.
При мысли об этом мы, конечно, посмеялись, но я-то понял, что он имел в виду. От Индии до Гарвардской медицинской школы и в самом деле очень далеко, хотя этот путь, само собой, не такой опасный и не такой быстрый, как с горы в долину внизу. Я в жизни не слышал лучше метафоры для того пути, который мы прошли за всю жизнь.
Мой путь — моя дхарма — довел меня от родного дома в Индии до самой Америки. Когда мы с Дипаком были маленькие, нас учили уважать дхарму и следовать ей. С самого начала профессиональной карьеры мне стало ясно, что моя дхарма — учить, быть наставником. Нет, дело не в том, что я убежден, будто именно этим мне и надо заниматься: дхарма — это то, чего я не могу не делать. У меня было много потрясающих примеров для подражания. Мне повезло — у меня хорошая память. Я могу оживлять свои лекции разными веселыми «запоминалками» и аллитерациями.
За последние двадцать лет меня много раз награждали за преподавание. Дипак, наши родители и родные очень гордились всеми этими достижениями и помогали мне. В мае 2012 года мне выпала честь получить Почетную медаль «Остров Эллис» Национальной коалиции по этике: эту награду присуждают ежегодно нескольким людям за вклад в американскую общественную жизнь «при условии сохранения своего национального наследия во всей его полноте». Получив эту награду, я задумался, насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я остался в Индии или вернулся бы туда, завершив образование. Подозреваю, что подобные мысли рано или поздно приходят в голову каждому им— мигранту.
Не сомневаюсь, что если бы я остался в Индии, моя жизнь была бы прекрасно устроена. Я бы наверняка руководствовался тем же нравственным законом, что и сейчас, и скорее всего сохранил бы верность основным ценностям, которые внушили нам с Дипаком, когда мы были маленькие. Я бы почти наверняка добился успеха в избранной профессии — у отца была процветающая медицинская практика, он был личным врачом президента Индии, я бы стал его помощником, а с годами мы с ним и с Дипаком, наверное, открыли бы свою больницу. Да, в Индии я был бы счастлив, ведь на моей родине столько всего чудесного; и у нас было бы много слуг, и жизнь, наверное, была бы поспокойнее, и даже в гольф я играл бы лучше. В Индии полным-полно полей для гольфа — наследие британского владычества, — а в Калькутте находится второе по старшинству поле для гольфа во всем мире.
В глубине души я прекрасно понимал, что к старости мы с Амитой наверняка захотели бы, чтобы наши дети поехали учиться в Америку. По иронии судьбы, когда мы еще только начинали работать в Штатах, то, приезжая в Индию, встречались с соучениками по медицинскому институту, которые решили остаться. Они часто спрашивали нас, что такого чудесного в Америке, а потом советовали вернуться — иногда очень настойчиво. Однако, если мы продолжали беседу, они практически всегда спрашивали, сможем ли мы помочь их детям поступить в хороший американский университет. Это была никакая не зависть, мы на сей счет не заблуждались и не обижались, а скорее признание, что интеллектуальные стимулы и перспективы для трудолюбивых и старательных в Америке совсем не такие, как в Индии. Наши соученики просто не хотели лишать своих детей этих преимуществ.
Да и спрашивали нас отнюдь не только приятели — иногда повара и шоферы интересовались: «А когда вы позовете нас в Америку, как там доказать свою квалификацию и найти работу?» Это были люди без особого образования. Об Америке они знали очень мало, но для них она стала синонимом надежды. Они знали об Америке только одно, — те, кто там живет, в состоянии сделать свою жизнь лучше, — и хотели туда попасть.