Мы останавливаемся. Это окраина города, микрорайон Медведково. Улица, кажется, Студеная. Или Студенческая. Не помню, какая улица, она какая-то длинная и в самом деле студеная: ночь, мороз и ветер пронизывает до костей. Мы вылезаем из машины. Надя, стараясь не оглядываться, ведет меня в какие-то дворы. Я сосредоточен.
И вдруг я замечаю, что моя спутница изменила Она не такая, она какая-то новая, она… не выглядит прежней Надей.
Вот не знаю, как это объяснить. Надя выглядит не так, как только что. Она подавлена, ее губы поджаты. И как она ведет меня за собой? Так провинившийся ученик ведет отца на встречу с завучем школы.
Мы остановились у телефона-автомата. Надя взяла трубку… И вдруг:
— Отойди, пожалуйста.
— Куда? — не понял я.
— Никуда, — сказала Надя. — Просто отойди. Мне поговорить надо.
Я пожал плечами и отошел. Мне было неприятно — а кому, скажите, приятно будет?
Я видел, как Надя набрала номер и отвернулась. Ну что же, больно мне надо! Я тоже отвернулся.
Но вот слышу — снег скрипит. Надя подошла ко мне. И снова я заглядываю ей в глаза, а она отводит взгляд. Мы стоим рядом, но, кажется, нет на свете более чужих людей.
Хлопнула дверь подъезда. Вышел Феня — я узнал его очки и длинный нос. Он ежится от мороза — на улице никак не меньше минус двадцати. И хоть на Фене не бейсболка козырьком назад, а норковая меховая шапка, длинные тощие ноги и рваные джинсы на этих ногах были те же.
— Фенчик! — Надя радостно взмахнула рукой
— Надюха! — воскликнул очкарик и чуть ли не бегом бросился к Наде.
Я заступил ему дорогу. Фенчик налетел на меня, как на каменную стену, а я зато увидел его лицо. Это было удивленное лицо. Кажется, Фенчик в первую минуту просто не узнал меня.
— Ты помнишь, о чем мы говорили в последний раз? — спросил я.
Он в ответ прищурился, оскалив верхний зуб, — ни дать, ни взять крыса. Почему-то снял очки и давай их протирать вязаной перчаткой. Я жду ответа, а он сунул морду в очки и обратился к Наде:
— Ты принесла деньги?
— Сколько я тебе должна? — проворковала Надя.
Я был оскорблен до глубины души. Они разговаривали между собой, словно меня не было! При этом так смотрели друг другу в глаза! Они… улыбались!
— Сколько она тебе должна? — повторил я грозно.
Фенчик-птенчик обернул свой клюв ко мне.
— Тебя это не касается, — сказал он.
— Она больше не будет у тебя их покупать! — яростно сказал я.
Фенчик отреагировал неожиданно — развернулся и без лишних слов ударил меня кулаком в лицо.
Тишина. Темнота. Потом медленно проявляется картинка: я стою на четвереньках, а рядом со мной, как ни в чем не бывало, о чем-то мирно беседуют Фенчик и Надя. И так мирно протекает их беседа — просто загляденье. Я на них не смотрю, трясу головой, как собака, и не могу вытрясти головную боль. Фенчик ко мне неплохо приложился. Моя голова словно заполнена битым стеклом, «шшшш!» — шуршит это стекло. Мимо ходят люди, но никто из прохожих не обращает на нас внимания.
Разговор Нади и Фенчика не остался в моей памяти. А когда я поднялся, рядом стоял один Феня. Нади не было.
— Где она? — с трудом ворочая языком, спросил я.
— Кто?
— Надя.
— Каюк ей, — коротко и просто ответил Феня.
— Я… не шучу, — сказал я. Мне было больно говорить. Я нагнулся и приложил ко рту горсть снега. Когда отнял руку, снег окрасился красным. Это кровь. Моя кровь. Четвертая группа.
— Понимаешь, с ней нельзя так, как ты, — ухмыльнулся Феня. — С ней надо по-другому, по-мужски. Она сказала, что не переносит тебя. Она уехала домой на троллейбусе, — глазки Фенчика за очками сияли. Он смотрел на меня насмешливо.
— Послушай, выродок, — сказал я. — Послушай, животное. Послушай, скотина. Ты же у меня в руках. Я знаю, где ты живешь.
— Вот как? — ехидно протянул Феня. — И где же?
— В этом подъезде, — сказал я.
— Ты ошибаешься, — возразил Феня. — Это проходной подъезд. Не веришь, сам посмотри.
С этими словами он взял меня за шиворот и подтолкнул к подъезду. Я и без того нетвердо держался на ногах, а тут еще Феня. Короче, я снова растянулся на снегу.
Феня присел возле меня на корточки.
— Ай-яй-яй! — запричитал он. — Надо же. Ярвид, тебе больно!
Мне действительно было больно. Я поднялся, вытер лицо снегом и взгромоздился на скамейку. Охватил голову руками. «Что делать? — думал я в отчаянии. — Почему она уехала? Почему, почему?..»
Что-то толкнуло меня в плечо. Скосив глаза, я увидел, что это опять Феня. Он сел рядом на скамейку.
— Держи, — сказал Фенчик. Он протягивал сигарету.
— Я не курю, — ответил я.
— Дурак ты, Ярвид, — спокойно сказал Феня. — Ох, дурак! — Сигарету он сунул себе в рот и стал хлопать по карманам в поисках зажигалки. — Ты не обижайся, за мною был должок.
Достав зажигалку, он прикурил и выпустил дым. И пока длилась пауза, пока он вдыхал и выдыхал, я собирался с мыслями. И вот что сказали мне мои мысли: нельзя мне драться с Фенчиком. Надо перекрыть канал поступления наркотиков к Наде.
— Слушай, скотина, — с трудом проговорил я. — Она не будет у тебя покупать.
Фенчик удивленно поднял брови:
— А?.. Ты о чем?
Я продолжаю:
— Я буду у тебя покупать… твое ширево… и отдавать ей. Идет?
— Идет, — сразу согласился Феня. — Ты мне, главное, деньги давай, — но тут же он опомнился и спросил: — А почему же так хитро?
— У нее нечем платить.
— А, — протянул Феня. — Так можно это… и без денег. — Он увидел, как я выпрямил спину, и сразу дал задний ход: — Ладно, ладно, молчу. Ты, главное, деньги давай. Вперед давай. Есть у тебя деньги?
Я мотнул головой.
— Ну, давай, — повторил Фенчик, выстреливая окурком далеко под кусты.
Он чувствовал себя уверенно, и я решил до поры до времени не разочаровывать его.
— У меня они в машине, — сказал я. — Давай сейчас все и сделаем.
Он снова посмотрел на меня. Черт, мне так хотелось ударить его. Но я опять подумал о Наде и сдержался.
— На какой хрен тебе все это нужно? — тем временем спросил Феня.
— Что?
— Ну… все это.
— Хочу быть ее спонсором, — ответил я.
— А-а, — сказал Феня. — Понимаю. Тили-тили тесто, — Феня отодвинулся. Выдохнул остатки дыма в воздух.
— А где твой хваленый пистолет?
— Отдал в чистку.
Он хмыкнул, встал со скамейки и помог подняться мне. И мы, хромая, заковыляли к «опелю». Черт, со стороны это выглядело весьма забавно — мы шли, чуть ли не обнявшись.
Из бардачка я вынул сумку, в которой держал некоторый денежный запас на случай непредвиденной встречи с гаишниками. Там было, насколько я помнил, долларов триста.
— Сколько? — спросил я.
— Сто пятьдесят, — сказал Феня.
— Ну да, сто пятьдесят, — повторил я. Все cxoдится, именно такую сумму называла мне Надя.
Впрочем, Феня уточнил:
— Пока сто пятьдесят, а там видно будет.
Я протянул деньги, а Феня дал мне маленький полиэтиленовый пакетик, перехваченный черной аптекарской резинкой.
— Что это за г…? — спросил я, пристально разглядывая пакет.
— Это не г…, — профессионально обиделся Феня. — Здесь ровно на три понюшки. Рекомендую содержимое пакета высыпать на стекло и вдыхать через трубочку из сотни долларов! — Он почувствовал себя увереннее и в конце даже улыбнулся: — Говорят, вкуснее!
Я машинально сунул пакетик в карман и сел в машину. Я уже завел двигатель, когда Фенчик снова открыл дверцу и стал шептать мне:
— Не волнуйся, твоя Надюха останется довольна! Если бы ты знал, — он вдруг понизил голос, — какова она в постели через пятнадцать минут после того, как…
Я убрал ногу с педали сцепления, и Фенчик, даже не успев договорить, исчез. Не знаю, что с ним стало. Если честно, то я от души надеялся, что это именно его голова оказалась тем препятствием, на котором подскочил мой «опель» через секунду после старта.
Оставив машину у подъезда, я поднялся на четвертый этаж. Собственная хрущевка встретила меня запахом пыли. Ох, как он мне надоел!
Я закрыл за собой входную дверь и уставился на телефонный аппарат. Он молчал. Пока мама была в больнице, я чувствовал себя особенно одиноким.
Вспомнив о Наде, я подумал: «Где она? Как она могла со мной так поступить?»
Разумеется, я помнил номер ее телефона и я мог ей позвонить в Клыковский микрорайон. Запросто мог! Но… в том-то и дело, что я не хотел звонить ей. Это было выше моих сил — позвонить сейчас ей.
Я вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик и взвесил его в руке. Появилась мысль — а что, если. Говорят, после этого становится весело. Но нет, я отогнал эту мысль и прошел с пакетиком в туалет, держа его перед собой двумя пальцами, словно дохлую мышь. После того, что со мной проделала Надя, у меня осталось только одно чувство — злость и одно желание — как можно быстрее расправиться с тем, что заставляло Надю так вести себя и так поступить со мной.
Я поднял крышку унитаза и высыпал содержимое пакетика в унитаз. Вот так! Так! И дернул за ручку. Унитаз поперхнулся, словно начинающий наркоман, а потом с диким свистом всосал все в себя. Несколько секунд шумела вода в сливном бачке, потом стало тихо.
После этого я долго и тщательно мыл руки под краном. Чувствовал себя, словно хирург после операции.
Вот и все. Сто пятьдесят долларов пошли коту под хвост. Правда, можно было рассуждать по-другому — на свете одним граммом белой смерти стало меньше, но в тот вечер я не был склонен к высоким материям.
Глава 9Очная ставка
В начале апреля маму должны были выписать из больницы. Я забегал. Дело в том, что в деревне; за Рязанью жила мамина сестра. Вспомнив о ее существовании, я позвонил тетке. Места там превосходные, полным ходом шествует весна, за ней, естественно, ожидается лето, а свежий воздух, овощи с грядки и коровье молоко очень полезны для маминого здоровья.