Славик хмыкнул и бросил передо мной на стол вязку ключей.
— Только не взыщи, — сказал Дед. — «Мерседес» останется за мной, а ты катайся на опеле».
Меня не надо было дважды уговаривать: ключи исчезли в моем кармане.
— Давай-ка сюда свою посуду! — с улыбкой продолжил Дед.
Я протянул ему бокал, еще не веря в то, что происходит вокруг. Дед налил мне до краев — и лишь потом наполнил бокалы остальным.
Мы выпили и стали закусывать. Яблоки после шампанского шли неплохо. Я молчал, обдумывал создавшееся положение.
— Итак, завтра и послезавтра ничего не предпринимаем, — сказал Дед. — Займемся, так сказать, предварительной подготовкой. Паша, ты готов писать свои статьи?
Я кивнул с полным ртом. Он у меня был забит яблоком.
— Начни хотя бы с нескольких набросков, — уточнил Дед. — Сделай их так, как ты готовил речи для меня.
Я вторично кивнул.
— А ты что делаешь? — обратился Дед к Славику.
— Иду в библиотеку и раскапываю тюменские газеты, — пробасил Славик.
— А также московские, — уточнил Дед.
Он в самом деле поставил перед Славиком такую задачу, желая угомонить своего главного охранника, впавшего в баранье упрямство. Славик и в самом деле был готов утверждать с пеной у рта, что его вариант лучше.
— Коля? — сказал Дед.
Все обратили взоры на Колю. Тот сидел на стуле бочком и болтал ногой, напоминая зарвавшегося школьника. После слов Деда Коля встрепенулся.
— Николай рассмотрит и предоставит в письменном виде все варианты развития событий по… своему сценарию… — торжественно перечислил Дед.
Коля после каждого слова коротко кивал головой и тихонько говорил: «Ага!»
— Ну, как будто все, орлы, — сказал Дед. — Теперь отбой.
Все встали и потянулись к выходу. Я задержался.
— Дед, можно спросить?
Я стоял у стола и наблюдал за Дедом. Он собирал какие-то бумаги, стучал ими, подравнивая края, прятал в папки и засовывал эти папки в ящик.
— О чем? — поднял он взгляд.
Я хотел спросить, в самом ли деле простил он мне долг, но вместо этого произнес:
— Ты похвалил все наши варианты, а какой принял сам? Откровенно говоря?
— Я? — Дед нахмурился.
Нет, не нахмурился, мне отлично было видно какая бездна выражений прошла по его лицу, одно за другим, а Дед как бы выбирал, на каком из них остановиться. Наконец, он заговорил:
— Я хочу… попробовать первый вариант! С хитринкой посмотрел он на меня и продолжил:
— Ты понял? Самый первый, с женщиной… С твоей Надей, черт возьми…
Тут меня как громом ударило. Как это «с Надей»? Что он имеет в виду?
— Кстати, ты не против последить за ней, за этой твоей супервумен? — с иронией продолжал Дед. Он как бы не давал мне опомниться. — Ведь она как-никак родственница Чернозуба! Проследи за ней по-родственному, так сказать, по-семейному! У тебя это неплохо получится!
Я уже хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на лед. Где мне уже приходилось слышать такие выражения, такой тон, видеть такую лисью улыбку? А, точно, в подобном тоне со мною когда-то пробовал разговаривать Фенчик. Прошлой зимой.
Я почувствовал, что земля уходит из-под ног. Так вот, выходит, почему Дед простил мне долг!
Перед глазами встала картина. Сибирь. Пятый Колымлаг. Семьдесят какой-то год. Отец упал в обжигающе холодный снег, и конвоир, стоявший в десяти метрах от него, поднял карабин. До отца моментально дошло, что все, сейчас наступит его смерть, но подняться он не мог, не было сил. Он вжал голову в плечи и закрыл глаза. Спасло его то, что конвоир, перед тем как нажать на курок, решил разок дохнуть на руку и поднес ее ко рту. Когда он вновь прицелился, отца в снегу уже не было. Дед поднял своего друга на ноги и, поддерживая его под мышку, поволок к колонне.
Эта картина долгое время служила мне олицетворением дружбы моего отца и Деда. Теперь она исчезала. Рассыпалась на части. Пропадала, будто ее и не было.
Пока я стоял, как истукан, Дед открыл сейф и достал оттуда мешок, полный радиозакладок.
Тот самый мешок, который когда-то мы отнесли ему. Дед стал рыться в нем.
— Тебе придется последить за ней, — бесстрастно продолжал Дед. — И не спорь, мой мальчик, как не спорил бы со своим отцом. Понятно? — Он поднял на меня взгляд. — Я не буду настаивать, чтобы ты записал ваши… как это сейчас модно называть… Трахи! Вот, трахи! Будет достаточно, если ты запишешь… — Он сделал паузу. — Помнится, ты говорил, что она нюхает кокаин?
— Она здорова! — выпалил я. — Если бы ты знал, чего мне это стоило.
— Меня это не касается, — бесстрастным голосом произнес Дед. — Ты запишешь, как эта твоя Надя берет понюшку, засовывает себе в нос, затягивается… Пусть она при этом поиграет глазками — у нее прекрасные глазки, карие, — это я заметил. Они будут выглядеть на экране весьма привлекательно!
У меня мутилось в мозгах, а он все говорил, говорил. Я опустился на стул.
— В конце концов, не обязательно «нюхи», — сказал Дед. — Можно записать и трахи, — и он рассмеялся.
Я медленно поднял на него глаза. И кто говорит мне об этом? Дед! Друг моего отца!
И что, думаете, я сделал что-нибудь? Так ничего я не сделал.
Я просто смотрел на Деда и понимал, как я его ненавижу. Ненавижу самой лютой ненавистью,! на какую способен. Ненавижу его самого. Его бородку, подстриженную под куст крыжовника у нашего] дома. Холеную шевелюрку с проседью, широкую улыбку и добренький прищур глаз. Дед тем временем не замечал перемены в моем настроении.
— У нас есть семейные снимки Чернозуба, — говорил он увлеченно, — и школьные фотографии его… Нади. Ты дополнишь их своим видеоматериалом, мы используем это…
Я задался вопросом: откуда у Деда взялись школьные фотографии Нади?
— Теперь несколько слов о том, как ты будешь работать, — сказал Дед. — Эти камеры нужно расположить следующим образом…
Он еще что-то говорил и говорил, но я не слушал. Я опустил взгляд и увидел на столе набор, запаянный в пластик: четыре микровидеокамеры с усиками антенн были размещены по углам прозрачной пластиковой упаковки. Каждая была точь-в-точь как та, что майор Звягинцев когда-то оставил у нас в лифте. А в центре пакета располагалась компьютерная плата. Дед дотронулся до нее пальцем:
— Вот эту штуку вставляешь в любой персональный компьютер, сюда засовываешь обычную телевизионную антенну, — с этими словами Дед показал гнездо, куда надо засовывать антенну, — а видеокамеры уже расставляешь, как твоей душе угодно…
Он запустил руку в мешок и достал горсть маленьких черненьких цилиндриков.
— Вот еще четыре, — сказал он. — Это те самые, которые расставил Звягинцев. Я проверял, их параметры совпадают…
Он по одному выщелкнул цилиндрики из ладони, и они упали на пакет. Сразу стало видно, как они похожи на цилиндры, что были запаяны в пластик. Дед коротким движением придвинул ко мне весь этот хлам. Один цилиндрик покатился по столу. Дед подхватил его и положил поверх кучи.
— Видеофильм мне нужен не позднее, чем через месяц, — сказал он. — Через тридцать дней как говорится, вынь да положь!
Я вздохнул.
— И пойми еще, дружок, — ласково улыбнулся Дед. — Все-таки, семьсот двадцать тысяч долларов, которые ты растратил, это большие деньги. Если ты меня и сейчас подведешь… — Он покрути головой и сделал пальцем крючкообразное движение, такое же, как то, что в начале нашей встречи делал Славик. — В конце концов, ты знаешь, как наш общий знакомый умеет обращаться со своей «береттой»… Есть у меня и другие люди. Надеюсь ты в этом не сомневаешься.
Мне только и оставалось, что беззвучно открывать и закрывать рот.
Глава 2Ревность чудеса творит
Лифт полз медленно, очень медленно, я даже пританцовывал в кабине. Едва створки раскрылись, я вылетел в холл и пронзил его как торпеда. Я без промаха поразил входную дверь… но поздно! Серая «мазда», принадлежавшая Коле, уже умчалась. Зато я увидел серый «БМВ». Под открытым капотом копошился Славик.
Я подошел к нему и спросил, как наш «гитлерюгенд».
— Уже умчался! — Славик высунул голову из-под капота, как черепаха из панциря. — На него что-то нашло, — объяснил он. — Я тоже хотел спросить, что случилось, но он глянул на меня, как на врага народа, и умчался.
— Вот черт, я хотел с ним поговорить!
— Если хочешь поговорить, я могу дать номер его телефона.
— Правда? — Я просиял. — Нет, правда? У тебя есть?
— А то… Домашний.
Славик полез двумя пальцами в карман и достал блокнот. Я записал номер телефона, поблагодарил Славика, и мы распрощались.
Третий вечер я сидел дома. Третий вечер. И думал.
Не в том дело, что я хотел выслужиться перед Дедом. Нет, ничего подобного. Мне было начихать на него. Меня по-настоящему волновала Надя.
Вот уже три дня я сидел дома. Квартира была пуста, мамы не было, я метался по комнатам и сам себе напоминал зверя в клетке. Что делать? Я рассуждал.
Ведь я могу позвонить ей. Конечно, могу. Черт побери, почему я не звоню ей?
И я шел в прихожую, набирал знакомый номер телефона… и слышал длинные гудки. Уже третий вечер подряд я набирал этот номер и слышал длинные гудки! Вчера и позавчера я бросал трубку и мчался в Клыковский микрорайон. Я останавливал машину у Надиного подъезда, выходил и подолгу стоял там. Я смотрел вверх. При этом я забывал, что меня могут увидеть, про все и всех забывал и просто смотрел на ее окна. Пялился. Я знал, где находятся ее окна. В ее окнах было темно. Я знал, что можно подняться и позвонить, но на звонок никто не ответит. Надина квартира пуста.
Но сегодня я не помчался в Клыковский микрорайон. Опустив трубку на рычаг, я набрал другой номер. Я позвонил одному из своих товарищей по институту. Парень программист. У него дома компьютер, на котором записано море разнообразной информации. Сегодня меня интересовал список адресов и телефонных номеров всех жителей Москвы.
И снова в трубке раздавались