По версии, изложенной в мемуарах Маннергейма, финская сторона отказалась тогда брать на себя какие-либо обязательства:
«Из его (Бушенхагена) заявлений в Генштабе стало ясно, что на этот раз в его задачу входило, с одной стороны, проведение переговоров о практических деталях возможного сотрудничества в том случае, если СССР нападет на Финляндию, а с другой – получение гарантий того, что Финляндия выступит в войне в качестве союзника Германии. Я проинформировал об этом президента республики, и он заверил, что его позиция остается прежней. После чего я сообщил полковнику Бушенхагену, что мы не можем дать никаких гарантий относительно вступления в войну. Финляндия решила оставаться нейтральной, если на нее не нападут» (22, стр. 372).
Ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию какими-либо документальными свидетельствами пока не удалось. Тем не менее реальный ход дальнейших событий однозначно свидетельствует о том, что стороны не ограничились одним только взаимным информированием. Подтверждением такого вывода является начавшаяся 7 июня 1941 г. передислокация немецких войск на территорию Финляндии.
Первой границу между Норвегией и Финляндией пересекла моторизованная бригада СС «Норд». К 6 июня бригада была сосредоточена в районе норвежского порта Киркенес, а затем по «арктическому шоссе» Петсамо – Рованиеми за три дня вышла в район сосредоточения. 169-я пехотная дивизия вермахта в течение 5–14 июня морским путем была переброшена из Германии в финский порт Оулу, а оттуда по железной дороге перевезена в район Рованиеми. Бригада СС «Норд», 169-я пехотная дивизия и приданные им части (включая танковый батальон, вооруженный трофейными французскими танками) были сведены в 36-й армейский корпус (36 АК), которому предстояло наступать по линии Салла – Алакуртти – Кандалакша. Вплоть до утра 22 июня 1941 года 36 АК был единственным соединением немецких сухопутных войск на территории Финляндии. Единственным.
Утром 22 июня горнострелковый корпус генерала Дитля (2-я и 3-я горнострелковые дивизии) перешел норвежскую границу, взял под свой контроль Петсамо и начал выдвижение в исходный для наступления на Мурманск район у советско-финской границы. Таким образом, к 25 июня 1941 г. на территории северной Финляндии находилось уже четыре немецкие дивизии.
Единственная на территории южной Финляндии дивизия вермахта (163-я пехотная) получила приказ на выдвижение из норвежского Осло только 26 июня 1941 г. Пройдя через шведскую территорию, 163 пд пересекла передовыми частями финскую границу в районе Торнио только 28 июня, т. е. уже после начала 2-й советско-финской войны. Дивизия была дислоцирована в Йоэнсу и включена в состав резерва главного командования финской армии (65, стр. 169–171).
Таковы факты.
На основании этих фактов можно сделать следующие выводы. Во-первых, до рубежа мая – июня 1941 г. ситуация была вполне многовариантной. Никаких обязывающих соглашений (пусть даже тайных, пусть даже подписанных на уровне полковников и генералов) между Германией и Финляндией не было. Во-вторых, и это несравненно более значимо, главной военной силой на территории Финляндии была финская армия. Именно это обстоятельство имело решающее значение в той обстановке, которая сложилась в Европе на втором году мировой войны. Две (затем четыре) немецкие дивизии, развернутые в Заполярье, были отделены от южной Финляндии (т. е. от столицы государства, основных промышленных центров и 9/10 населения) тысячекилометровым пространством, причем севернее железнодорожной ветки Кеми – Рованиеми – Салла среди безлюдной лесотундры тянулась одна-единственная автомобильная дорога. Ни о каком военном, силовом давлении немцев на финское руководство в такой ситуации не могло быть и речи.
Более того, все снабжение группировки немецких войск (от продовольствия до боеприпасов) держалось на коммуникациях, проходящих по контролируемой финской армией территории. Местные ресурсы (проще говоря – деревенские мужики, у которых можно было силой отобрать еду в количестве, достаточном для обеспечения 50-тысячной группировки войск) в северной Финляндии отсутствовали. Даже при наличии союза (явного или тайного) с Финляндией снабжение немецких войск в Заполярье представляло собой огромную проблему. Единственная автомобильная дорога от Рованиеми до Петсамо имела протяженность в 530 км, и немецкие автоцистерны на этом пути расходовали бензина почти столько же, сколько могли перевезти (65, стр. 173). Реально немецкие войска в Заполярье могли решить только ту задачу, для которой они и были развернуты: занять с согласия финского руководства район Петсамо и попытаться захватить Мурманск и Кандалакшу. Ни о каком решающем влиянии этой крайне малочисленной группировки войск на принятие политических решений в Хельсинки не могло быть и речи.
В этом отношении Финляндия находилась (реально, а не в связи с теми или иными бумажными соглашениями) в качественно другом положении, нежели восточноевропейские союзники Германии (Словакия, Венгрия, Румыния, Болгария). Территории этих стран к 22 июня 1941 г. или уже были фактически оккупированы вермахтом, или могли быть в любой момент заняты немецкими войсками. Пример Югославии, которая в начале апреля 1941 г. попыталась было выйти из Тройственного пакта, предельно ясно показывал – какой будет реакция Гитлера на первые же признаки неповиновения.
У всякой медали есть две стороны. Указанный выше основополагающий факт (главной военной силой на территории Финляндии была финская армия) свидетельствует как минимум о двух обстоятельствах. С одной стороны, решение о вступлении в войну против Советского Союза было принято в Хельсинки, и именно финское руководство несет за него ответственность. В этом смысле нельзя согласиться с выдвинутой рядом финских историков концепцией «бревна, увлекаемого водным потоком». Именно в конце весны 1941 года, именно в тот момент, когда две тоталитарные диктатуры приготовились вцепиться друг другу в глотку, у Финляндии появилась определенная возможность для политического маневра, для принятия самостоятельных решений.
С другой стороны, именно потому, что ключевые решения принимались не в Берлине, а в Хельсинки, у советского руководства была реальная возможность договориться с правительством Финляндии и обеспечить спокойствие на финской границе мирным путем. Молотову вовсе не нужен был Гитлер в качестве «посредника» на переговорах с Рюти и Маннергеймом. Достаточно было наличия доброй воли и желания. И это отнюдь не запоздалые прожекты дилетанта. Сам товарищ Сталин сформулировал один из возможных путей решения проблемы следующим образом:
«СССР придает большое значение вопросу о нейтрализации Финляндии и отходу ее от Германии… В этом случае Советское Правительство могло бы пойти на некоторые территориальные уступки Финляндии, с тем чтобы замирить последнюю и заключить с нею новый мирный договор» (173. стр. 3).
Отличное предложение. Подлинный пример государственной мудрости, которая подчиняет себе мелочные соображения личных амбиций и пресловутого «имиджа». К сожалению, о своей готовности «пойти на некоторые территориальные уступки» и заключить с Финляндией «новый мирный договор» товарищ Сталин заявил (в письме президенту США Ф. Рузвельту) лишь 4 августа 1941 г. О том, где находились финские войска 4 августа 1941 г., мы будем говорить в последней части этой книги. Пока же отметим главное: накануне начала советско-германской войны в Москве не было предпринято ни малейших попыток «замирить» Финляндию. Что же касается «дружеских жестов» (вроде замены посла в Хельсинки и великодушного, хотя и уже запоздалого, обещания возобновить поставки зерна), которые привели в такое умиление тогдашнего посла в Москве Паасикиви и некоторых нынешних финских историков, то руководители Финляндии, разумеется, не согласились считать это достойной компенсацией за агрессию «зимней войны» и грабительские условия Московского мирного договора.
Весной 1941 года стабильность северного фланга общего фронта Красной Армии решено было обеспечить не дипломатическим, а военным путем. Активной обороной. Высшее военно-политическое руководство СССР решило, что 15 стрелковых дивизий и двух мехкорпусов Ленинградского округа (Северного фронта) будет вполне достаточно для «нейтрализации Финляндии». Вообще-то товарищ Сталин еще в апреле 1940 г. объяснил самому себе и своим генералам, что «наступление финнов гроша ломаного не стоит». Выступая с заключительным словом на совещании высшего комсостава Красной Армии, он говорил:
«…Финская армия очень пассивна в обороне, и она смотрит на линию обороны укрепленного района как магометане на Аллаха. Дурачки сидят в дотах и не выходят, считают, что с дотами не справятся, сидят и чай попивают… Как наступление финнов, то оно гроша ломаного не стоит. Вот три месяца боев, помните вы хоть один случай серьезного массового наступления со стороны финской армии? Этого не бывало… Они очень редко шли на контратаку, и я не знаю ни одного случая, чтобы в контратаках они не провалились. Что касается какого-либо серьезного наступления для прорыва нашего фронта, для занятия какого-либо рубежа, ни одного такого факта вы не увидите. Финская армия не способна к большим наступательным действиям…»
Подчиненные подсказку поняли. И вот уже в разведсводке штаба 10-го мехкорпуса (Ленинградский ВО), подписанной начальником штаба корпуса 29 июня 1941 г., появляется пункт 8, посвященный «политико-моральному состоянию противника». Состояние – просто удручающее:
«Политико-моральное состояние солдат финской армии за 40–41 гг. резко понизилось. Часты случаи нарушения дисциплины (пьянки, самовольные отлучки, пререкания, невыполнение приказов и пр.), большое недовольство плохим питанием и удлинением срока службы. Кроме того, на солдат оказывает огромное влияние общее тяжелое экономическое положение трудящегося населения и напряженное политическое положение, вызванное поражением в прошлой войне и реакционным курсом правящей клики»