Однако внимательное знакомство с оригиналами документов позволяет обнаружить и нечто новое. Так, Боевой приказ (б/н) на выдвижение 163-й моторизованной дивизии, подписанный командиром 1 МК в 22–05 22 июня, напечатан на оборотной стороне топографической карты (205). Возможно, в штабе корпуса не нашлось на тот момент чистого листа писчей бумаги, а счет времени шел уже на часы и минуты. Для первого дня войны, начавшейся отнюдь не по планам советского командования, в этом ничего удивительного нет. Примечательно другое: в штабе мехкорпуса, дислоцированного в районе Пскова, «под рукой» оказалась не топографическая карта Псковской области, и не карта соседней Латвии, и даже не карта вражеской Германии, а топографическая карта… Финляндии. Этими картами 163 мд была обеспечена в избытке. На обратной стороне листов топографической карты южной Финляндии отпечатаны приказ о паролях и отзывах на 24 июня (206), распоряжение командира дивизии об усилении разведбата взводом танков «БТ‑5» от 24:00 24 июня (207), докладная записка об обстоятельствах аварии бронемашины «БА‑20» от 26 июня…
Нарушая хронологию изложения событий, сразу же отметим, что на фронт войны с «белофиннами» 163 мд так никогда и не попала. 30 июня 1941 г. в связи с катастрофической обстановкой, сложившейся в полосе Северо-Западного фронта после форсирования немцами Западной Двины (Даугавы), 1-й мехкорпус был из состава Северного фронта исключен и переброшен в новый (а фактически – старый, исходный) район Пскова – Острова, навстречу наступающим частям 4-й танковой группы вермахта. Для войны с немецко-фашистскими захватчиками на своей территории довоенные планы и довоенные карты уже не годились. Более того, они стали опасным «вещдоком». Поэтому 29 июня начальник оперативного отдела штаба Северного фронта генерал-майор Тихомиров отдает следующее распоряжение начальнику штаба 1-го мехкорпуса полковнику Лимаренко: «Имеющиеся в корпусе карты с собой не брать. Выслать одну машину 1,5 т за получением новых наборов карт» (208).
Получив это указание, полковник Лимаренко в 23:20 29 июня отдал следующий приказ своим подчиненным: «Немедленно в штаб корпуса командирам 3 тд и 163 мсд выслать по одной машине и по одному представителю для поездки в штаб Северного фронта для получения карт. Ранее полученные карты, все без исключения (подчеркнуто мной. – М.С.), подготовить к сдаче и сдать непосредственно на склад карт в Ленинграде» (209). Сдать «все без исключения» так и не удалось. Уже после фактического разгрома 163 мд 31 июля 1941 г. список оперативных дежурных по управлению 163 мд выполнен опять же на обороте карты Финляндии… (210)
Вернемся теперь в 23 июня 1941 г. Максимальная протяженность маршрута частей 1 МК на марше к Гатчине составляла 200–250 км. Для гусеничных машин (танков, артиллерийских тягачей) марш такой протяженности представляет большую и трудную задачу. Трудную, но вполне решаемую. Как выше уже было упомянуто, 56-й танковый корпус Манштейна прошел 300 км от границы до Даугавпилса (Двинска) за четыре дня. Примерно такой же по протяженности рейд совершил от границы до Даугавы и 41-й танковый корпус Рейнгардта. Причем немцы не просто маршировали, а (как все еще принято считать) «преодолевали ожесточенное сопротивление частей Красной Армии».
Соединения 1 МК (3-я танковая и 163 моторизованная дивизии), не встречая ни малейшего противодействия со стороны наземного или воздушного противника, вышли в район Красногвардейска (Гатчины) за двое суток, но с огромными «потерями». Сбор отставших на марше колесных и гусеничных машин продолжался еще несколько дней. Судя по Оперативной сводке № 7 штаба 3 тд, даже к 28 июня из 337 танков дивизии в исправном состоянии в районе сосредоточения находилось всего 255 единиц. Из 40 тяжелых трехбашенных танков «Т‑28» отстали на марше по причине «горения фрикционов» 17 машин (211). Лишь к 1:00 30 июня (Оперативная сводка № 11) число исправных танков выросло до 278 (212). Если у танков могли «сгореть фрикционы», то потери личного состава в ходе марша в глубочайшем тылу не имеют никакого объяснения.
Тем не менее по документам штаба 3 тд в дивизии на 28 июня числилось всего 7 359 человек (начсостав – 665, младший начсостав – 1147, рядовых – 5547) (213). Это очень странные цифры. По штату в танковой дивизии должно было быть 10 941 чел. личного состава. Уже к 1 июня 1941 г. укомплектованность 1 МК личным составом составляла 87 % (214). После 1 июня части и соединения западных округов пополнились личным составом в рамках так называемых БУС (большие учебные сборы), т. е. скрытой мобилизации. 23 июня мобилизация в Советском Союзе стала открытой и всеобщей, и войска Ленинградского округа (Северного фронта) были в целом пополнены мобилизованными резервистами до штатных норм.
Никаких пояснений по поводу того, что численность личного состава 3 тд к 28 июня составляла (еще? уже?) 67 % от штатных норм, в документах штаба дивизии не обнаруживается. Некоторое же представление о том, как происходил марш частей 1-го мехкорпуса, можно получить из приказа, подписанного командиром и начштаба корпуса после 25 июня (точная дата в документе не указана):
«Сосредоточение соединений корпуса, произведенное из Пскова в район Красногвардейска, показало, что штабы соединений и частей не умеют организовывать, обеспечивать, регулировать марш и управлять им. Командиры частей и подразделений не командуют колоннами, не организуют их боевого обеспечения, технического замыкания, эвакуации и восстановления отставшей и аварийной материальной части. Движение колонн происходит неорганизованно и стихийно. Пунктов сбора аварийных машин не назначают. Командный состав подразделениями на марше не руководит. Командиры машин шоферами не управляют, машины двигаются и останавливаются как хотят. Дисциплина марша отсутствует совершенно. Сигнальных флагов на машинах нет. Колонны не управляемы, машины не имеют своих постоянных мест в колоннах…» (215)
Трудно поверить, что речь в приказе идет о первом по номеру и времени формирования мехкорпусе Красной Армии, созданном на базе 13-й и 20-й Краснознаменных танковых бригад, «ветеранов» первой финской войны. По укомплектованности танками, бронемашинами, тягачами и автомобилями 1 МК входил в «пятерку» лучших мехкорпусов РККА. В сентябре 1940 г. корпус участвовал в крупных учениях, в ходе которых танковые части корпуса в течение 7 дней совершали марши, форсировали реку Великая и затем успешно прорвались в оперативную глубину обороны условного «противника»…
Впрочем, несравненно более значимым было направление движения, а не его темп и организованность. Дальнейшие события (когда буквально через несколько дней после сосредоточения в районе Гатчины части 1 МК двинулись назад, ко Пскову и Острову) показали, что если бы темп марша был нулевым, то для пользы дела это было бы еще лучше. Тогда же, в первые дни войны, командование Северного фронта продолжало с упорством заведенной «музыкальной шкатулки» исполнять пункт за пунктом предвоенный оперативный план. Прорыв немецких танковых дивизий к Шауляю, Каунасу и Вильнюсу не оказал никакого видимого влияния на решения и действия советского командования в Ленинграде. Да и трудно сказать, знало ли командование Северного фронта о катастрофическом развитии событий в полосе Северо-Западного фронта (Прибалтийского военного округа)?
С позиций сегодняшнего дня вопрос этот звучит дико, и тем не менее 24 июня, на третий день войны, штаб Северного фронта отдал Боевое распоряжение № 5. Пункт 3 этого документа воспринимается сегодня только как образец «кладбищенского» юмора: «Опыт первых дней войны показал, что в борьбе с немцами огромную роль играет инициатива комсостава. Благодаря проявленной инициативе удалось остановить наступление немецких войск на западном и юго-западном фронтах, за исключением одного участка, где немцам удалось продвинуться до 20 км благодаря огромному превосходству в силах» (223).
Повторим еще раз – это не текст передовицы из районной многотиражки. Это Боевое распоряжение штаба фронта.
Документ с грифом «сов. секретно», которым командиры армий, корпусов и дивизий должны были руководствоваться в своих практических действиях. Стоит отметить и то, что документ этот появился, вероятно, в ходе определенной борьбы мнений. От руки (предположительно – заместителем начштаба фронта, генерал-майором Тихомировым) внесены два красноречивых исправления. После слов «удалось остановить» от руки вписано: «Почти повсеместно».
Слова «за исключением одного участка» зачеркнуты и вписано: «На отдельных участках». Но и с этой правкой картина трагических событий на западных границах была искажена до неузнаваемости. Утешая (или обманывая) себя и своих подчиненных, командование Северного фронта продолжало отрабатывать пункт за пунктом уже безнадежно устаревший предвоенный оперативный план.
Не успела еще 163-я моторизованная дивизия сосредоточиться в районе Гатчины, как из штаба Северного фронта поступило (в 14:30 24 июня) Боевое распоряжение № 5: «В 17:00 24.6.41. дивизии выступить из занимаемого района и сосредоточиться в районе Сями, Педрисе, Раквере. По прибытии в указанный район установить наблюдение за Финским заливом по северному берегу Эстонской ССР. Основная задача – не допустить высадки морского и воздушного десанта на этом участке» (216). Еще раньше, 22 июня (время в директиве не указано), 191-я стрелковая дивизия, входящая в состав резервов командования Северного фронта, получила приказ «немедленно выступить походом и занять для обороны участок южного побережья Финского залива от Нарва до порт Кунда» (217). Предусмотренная в довоенном Плане прикрытия Ленинградского округа – и ставшая совершенно абсурдной в реально сложившейся ситуации – оборона эстонского побережья от «морских десантов противника» продолжилась и дальше.
В 5 часов утра 26 июня Боевым распоряжением № 8 штаба С.ф. бронепоезд № 60 был отправлен на участок Нарва – Таллинн (218). 26 июня в 7:45 командир 1 МК получил Боевое распоряжение № 8 штаба СФ, в соответствии с которым ставилась задача