Амазия подошла и посмотрела на легкий изгиб берега в месте, на которое указывал капитан.
— Там? Там? — спрашивала она.
— Да.
— Дорогая хозяйка, — воскликнула Неджеб, — вот если бы мы могли добраться до этой оконечности!
— Нет ничего легче, — заметил Ярхуд. — Благодаря попутному ветру «Гидара» за полчаса может достичь этого мыса. Если хотите взойти на борт, то мы сразу же снимемся с якоря.
— Да! Да! — воскликнула Неджеб, которая видела в этой прогулке но морю лишь возможность для Амазии увидеть еще раз своего жениха.
Но Амазия стала размышлять. Видя это колебание, капитан не смог удержаться от движения, которое не укрылось от Амазии. Ей пришла в голову мысль, что выражение физиономии Ярхуда не говорит в его пользу, и она снова стала недоверчивой.
Покинув балюстраду, на которой она стояла, облокотившись на локоть, чтобы лучше видеть линию берега, Амазия вернулась на галерею вместе с Неджеб, руку которой держала в своей.
— Жду ваших приказаний, — сказал капитан.
— Приказаний не будет, — ответила Амазия. — Думаю, я доставлю своему жениху больше огорчения, чем радости, если увижу его в столь печальных обстоятельствах.
Ярхуд, понимая, что ничто не заставит девушку переменить решение, молча удалился.
Через миг лодка с мальтийским капитаном и его людьми уже отчаливала. Затем она пристала к тартане, пришвартовавшись к ее левому борту, развернутому в сторону открытого моря.
Обе девушки оставались на галерее в одиночестве еще в течение часа. Амазия снова вернулась к балюстраде, упрямо продолжая смотреть на ту точку побережья, которую показывал Ярхуд и где должна была проехать карета господина Керабана.
Неджеб тоже всматривалась в этот изгиб берега, протянувшийся примерно на лье к северу. Через час молодая цыганка воскликнула:
— О, дорогая хозяйка, посмотрите, посмотрите! Видите карету, которая следует по дороге там, на вершине скалы?
— Да, да! — оживилась Амазия. — Это они! Это он, он!
— Господин Ахмет не может вас видеть…
— Не важно! Я чувствую, что его взгляд устремлен сюда.
— Не сомневайтесь, дорогая хозяйка! — защебетала Неджеб. — Господин Ахмет зорок, как орел, и сможет разглядеть среди деревьев виллу в глубине бухты и, возможно, нас…
— До свидания, мой Ахмет! До свидания! — сказала в последний раз девушка, как будто ее голос мог достичь жениха.
После того, как почтовая карета исчезла за поворотом дороги на дальнем склоне скалы, Амазия и Неджеб покинули галерею.
На палубе тартаны Ярхуд видел, как они удалились в глубину дома, и приказал вахтенному следить, когда они снова появятся, возможно, ближе к ночи. Вот тогда-то и придется применить силу, коль скоро не удалась хитрость!
Разумеется, после отъезда Ахмета и при том удачном обстоятельстве, что свадьба состоится не раньше, чем через шесть недель, с похищением молодой девушки можно было особенно не спешить. Но как не считаться с нетерпением господина Саффара, который вот-вот вернется в Трапезунд?! Кроме того, из-за трудностей плавания в Черном море их парусное судно рискует и опоздать дней на пятнадцать — двадцать. Следовательно, требовалось отплыть как можно раньше, если Ярхуд хотел прибыть ко времени, назначенному интендантом Скарпантом. Ярхуд, безусловно, был мерзавцем, но при этом пунктуальным. Отсюда и его планы действовать, не теряя ни мгновения.
Сложившиеся обстоятельства чрезвычайно ему благоприятствовали. К вечеру, еще до возвращения ее отца из банка, Амазия снова вошла в галерею. На этот раз она была одна. Не дожидаясь наступления ночи, девушка пожелала еще раз посмотреть на далекую панораму скал, закрывавших горизонт с севера. Именно туда стремилось ее сердце. Девушка снова подошла к балюстраде и облокотилась на нее. Некоторое время она оставалась задумчивой и взгляд ее блуждал где-то очень далеко. Поэтому, погруженная в свои мысли, Амазия не заметила лодки, которая отделилась от «Гидары», уже едва видимой в сгущающихся сумерках. Не видела, как эта лодка бесшумно приблизилась, проплыла, огибая лестницу террасы, и остановилась у первых ступенек, омываемых водами бухты.
Ярхуд в сопровождении трех матросов проскользнул ползком по ступеням.
Молодая девушка, погруженная в свои мысли, по-прежнему ничего не замечала.
Внезапно Ярхуд прыгнул на нее и схватил с такой силой и так ловко, что сопротивляться не было никакой возможности.
— Ко мне! Ко мне! — смогла все же крикнуть бедная девушка.
Ее крики были сразу же заглушены, но их успела услышать Неджеб, искавшая хозяйку. Едва молодая цыганка появилась в галерее, как двое из матросов бросились на нее. Она не смогла ни шевельнуться, ни даже вскрикнуть.
— На борт! — скомандовал Ярхуд.
Обе девушки оказались в лодке, немедленно отчалившей по направлению к тартане.
«Гидара», якорь и парус которой были подняты, в мгновение ока приготовилась к отплытию со своими пленницами. Амазию и Неджеб поместили в кормовой каюте так, что они не могли ни видеть что-либо, ни кричать.
Вскоре тартана уже шла при попутном ветре, накренившись под большим парусом…
Но сколь ни быстро было совершено насилие, оно все же привлекло внимание нескольких слуг, работавших в садах. Один из них услышал крик Амазии и тотчас же поднял тревогу.
В это время банкир Селим возвращался домой. Ему сообщили о происшедшем. Крайне взволнованный, он бросился искать дочь. Но та исчезла. Видя, как тартана продвигается, чтобы обогнуть южную оконечность маленькой бухточки, Селим понял все и побежал сквозь сады по побережью — он знал, где, совсем близко, должна была пройти «Гидара», чтобы избежать скал.
— Негодяи! — кричал он. — Похищают мою дочь! Моя дочь! Амазия! Остановите их! Остановите!
Выстрел с палубы «Гидары» был единственным ответом на его призыв.
Раненный пулей в плечо, Селим упал. Через несколько мгновений тартана, уносимая свежим вечерним бризом, исчезла в открытом море.
Глава двенадцатая,
Запряженная свежими лошадьми почтовая карета покинула Одессу около часа после полудня. Господин Керабан занимал левый угол кабины, ван Миттен — правый, Ахмет поместился посередине. Бруно и Низиб устроились в кабриолете, где большую часть времени они посвящали сну.
Веселое солнце оживляло сельский пейзаж, а вода моря темной голубизной контрастировала с сероватой поверхностью скал побережья.
В кабине царила такая же тишина, как и в кабриолете, но если наверху дремали, то внизу размышляли.
Господин Керабан с наслаждением погружался в свои мечтания и думал только о той шутке, которую он собирался сыграть с оттоманскими властями.
Ван Миттен раздумывал о непредвиденном путешествии и все время спрашивал себя, почему он, гражданин батавских провинций, оказался заброшенным на прибрежные черноморские дороги, когда мог спокойно остаться в предместье Пера в Константинополе.
Ахмет, как известно, добровольно принял участие в этой поездке. Он твердо решил не жалеть кошелька своего дяди во всех случаях, когда при помощи денег можно будет избежать задержки или препятствия. При этом ехать возможно более коротким путем и — быстрее, быстрее!
Молодой человек перебирал в уме все эти возможности. И тут, огибая маленький мыс, он заметил в глубине бухты виллу банкира Селима. Его взгляд задержался на ней, вероятно, в тот момент, когда глаза Амазии были устремлены на него и, возможно, их взгляды пересеклись.
Затем, решив затронуть одну из деликатнейших проблем, Ахмет обратился к своему дяде с вопросом, достаточно ли тщательно тот наметил все детали маршрута.
— Да, племянник, — ответил Керабан. — Мы все время будем следовать по дороге, огибающей побережье.
— И сейчас мы направляемся…
— В Коблево, в дюжине лье от Одессы. Я рассчитываю прибыть туда сегодня вечером.
— А побывав в Коблево? — продолжал спрашивать Ахмет.
— Мы будем ехать всю ночь, племянник, чтобы прибыть в Николаев[155] завтра к полудню.
— Отлично, дядя Керабан! Ехать нужно быстро. Но после Николаева не хотите ли вы всего за несколько дней добраться до кавказских уездов?
— Но как?
— Воспользовавшись железными дорогами юга России, которые через Александровск[156] и Ростов позволят нам пройти добрую треть нашего пути.
— Железные дороги? — воскликнул Керабан.
В этот момент ван Миттен слегка толкнул локтем своего молодого спутника.
— Бесполезно, — сказал он ему вполголоса. — Бессмысленное обсуждение. Отвращение к железным дорогам…
Ахмет знал, разумеется, каковы были мысли его дяди об этих средствах передвижения, слишком современных для верного сторонника старотурецкой партии. Но ему казалось, что в этих обстоятельствах господин Керабан мог бы, в конце концов, хотя бы раз пожертвовать своими драгоценными предубеждениями.
Уступить, хоть на миг, в одном каком-либо вопросе? Но тогда Керабан не был бы больше самим собой.
— Ты говоришь о железной дороге, я полагаю? — спросил он.
— Конечно, дядя.
— И хочешь, чтобы я, Керабан, согласился сделать то, что никогда еще не позволял себе?
— Мне кажется, что…
— Тебе хочется, чтобы я, Керабан, глупейшим образом разрешил тащить себя паровой машине?
— Когда вы попытаетесь…
— Ахмет, ты не подумал о том, что имеешь дерзость предлагать мне!
— Но, дядя…
— Я говорю, что ты не подумал, коль скоро позволяешь себе подобное предложение!
— Уверяю вас, дядя, что в этих вагонах…
— Вагонах? — ухмыльнулся Керабан, повторяя это иностранное слово с интонацией, которую невозможно передать.
— Да… эти вагоны, которые скользят по рельсам…
— Рельсам? — поспешно спросил Керабан. — Что это за ужасные слова? И на каком языке мы разговариваем, сударь?