х увенчаны пагодами с золочеными крышами, и долинами с россыпями деревень, и ему начинает казаться, что Бирма – страна молодая и похожа на хитрую, непокорную девушку. Впечатление меняется, когда он вступает на бирманскую землю. Итиро чувствует себя пигмеем на фоне огромной статуи лежащего Будды в Янгоне.
Сейчас, когда он смотрит за окно, где всё погружено во мрак ночи, Итиро с беспредельной ясностью ощущает, насколько здесь всё чужое. Его охватывает тоска по дому, и голос в его голове внезапно громко произносит: «Здесь ты найдешь свою гибель», отчего по телу высыпают мурашки.
Силясь унять тревогу, он склоняется над чистой страницей дневника. Взяв перьевую ручку, он принимается писать – на английском языке, тщательно выводя буквы. Он трудится, пока у него не начинает ныть спина от согнутого положения. За это время луна успевает подняться высоко в небе, а ее лик, изрытый оспинами кратеров, затягивают облака, напоминающие длинные бороды седых старцев. Из окружающих здание лесов доносятся крики лис и прочих ночных обитателей.
Итиро подходит к своей койке, аккуратно кладет дневник под жесткую подушку, после чего опускает на нее голову. Выплеснув наболевшее на страницы дневника, он спокоен и потому быстро засыпает.
На следующее утро он встает полный сил. Грусть, охватившая его прошлой ночью, исчезает словно по мановению волшебной палочки. Наверное, всё дело в безбрежном голубом небе, на котором весело светит яркое солнце. Итиро одевается и выходит на улицу. Заходит в чайную у реки и присаживается за столик у окна. Утром прохладнее, чем ночью. На реке у самой воды – переплетенные слои тумана. Время от времени мимо, гудя, проплывают пароходы.
Перед ним стоит видавший виды термос, доверху наполненный зеленым чаем, пользующимся в здешних краях невероятной популярностью, – наливай да пей. Однако этим утром Итиро заказывает нечто иное. Речь идет о побочных результатах британского колониального владычества, ставших неотъемлемой частью бирманской кухни, – пироге с картошкой и черном чае с молоком и сахаром. Заказ приносят быстро. После нескольких глотков чая в голове начинает приятно гудеть. Итиро улыбается. Напиток бодрит и побуждает к действию.
Несмотря на чудесное утро, в чайной больше никто не улыбается. Одни посетители отводят взгляды, когда он пытается посмотреть им в глаза, другие глядят на него в ответ, но без всякого дружелюбия. Чему тут удивляться? Японцы никогда не ждали, что бирманцы встретят их как освободителей – уж слишком сильна у местного населения тяга к свободе.
Он замечает друга, идущего по улице. Приблизившись, Тадаси поднимает руку в приветствии и едва не падает, поскользнувшись на тропинке, ведущей к чайной. При виде этой картины посетители чайной хихикают. Когда же Тадаси заходит, по залу проносится недовольный шепоток. Тадаси совершенно не обращает внимания на то, что ему здесь не рады, он направляется к Итиро, который с торжествующим видом протягивает ему листок.
– Да ладно! Как тебе удалось? – спрашивает Тадаси, изучив увольнительную.
– Копил банки с лососем, что присылала мать. Ни одной не съел. Откладывал по пять сигарет из каждой пачки в пайке. Короче говоря, я уже не первый месяц осыпаю штабных подарками.
Итиро наливает им обоим чай, довольный тем, что всё складывается именно так, как он и планировал. Тадаси колеблется – по сути дела, Итиро чуть ли не силой вынуждает его сопровождать. Впрочем, Итиро понимает: искушение для его глубоко верующего друга-буддиста слишком велико, ведь их путь лежит в земли бывшего Паганского царства – долину с многочисленными буддийскими храмами, многие из которых воистину легендарные – им почти тысяча лет.
В итоге уговорить Тадаси оказывается куда проще, чем Итиро воображал. Приятели встают на следующий день засветло. Они укладывают в рюкзаки маринованные сливы, рис, натто[20] и соленую треску. Также они берут с собой достаточный запас воды, подробную армейскую карту Центральной Бирмы и две пехотные винтовки «Тип-38» на случай неожиданностей.
У ворот лагеря они показывают часовому увольнительную, и тот при виде подписи командира машет рукой, показывая, что можно проходить. Приятели смотрят на покрытую красноватой пылью и усыпанную камнями дорогу, которая, петляя, уходит вдаль, на юг, и теряется из виду в долине, где всё еще царит предрассветная мгла.
Дорога, извиваясь лиловой змеей, проходит через весь Мандалай. Приятелям предстоит идти по ней много часов. Сейчас на ней практически никого нет. Жара в Бирме даже утром кажется удушающей, и оба мужчины вскоре раздеваются до маек, а гимнастерки повязывают на пояс. Время от времени им попадаются на дороге одинокие пешеходы или велосипедисты, которые спешно уступают японцам дорогу.
Около полудня они останавливаются в придорожной харчевне перекусить тем, что взяли с собой. Закончив трапезу, Тадаси принимается изучать карту, а Итиро покупает у старика-хозяина две пиалы пальмового сока – чуть сладкого напитка, который очень освежает в этот жаркий день. Старик, подав им сок, не в силах скрыть дрожь и отказывается от денег, которые японцы стали печатать в оккупированной Бирме. Прекрасно понимая, что старик так ведет себя из страха, Итиро оставляет купюры под пустыми пиалами.
Они снова отправляются в путь. Проходит час. Холмы, поросшие густой растительностью, сменяют друг друга в причудливом танце, и наконец перед ними открывается широкая долина. Приятели останавливаются, взирая на обширную равнину, поросшую пальмами, густым кустарником и арахисом. Воздух дрожит от жара. Итиро и Тадаси укрываются от палящего солнца в тени дерева бодхи.
– Еще далеко? – Тадаси тяжело дышит. Чтобы уберечь голову от палящих лучей, он повязал на нее косынку. – Мы допустили ошибку. Мы наполовину выпили наши запасы воды. Надо было их восполнить в харчевне.
– Да мы ведь уже почти пришли. Погляди, – Итиро показывает куда-то вдаль. Там, на горизонте, виднеются еле различимые на таком расстоянии храмы. Они слишком далеко, чтобы понять, сильно ли они разрушены.
Тадаси вжимается в бугрящиеся корни дерева, образующие нечто вроде колыбели, и закрывает глаза:
– Время у нас есть. Может, отдохнем тут, покуда жара хотя бы чуть-чуть не спадет? Говорят, Будда достиг просветления в тени как раз такого дерева. Может, если я вздремну, мне откроется тайна – каким образом я дал себя уговорить пойти вместе с тобой.
Итиро усмехается. Он достает дневник из рюкзака, ручку из футляра на поясе и открывает тетрадку на чистой странице.
– Ладно. И сколько тебе нужно времени?
Тадаси не отвечает, он уже провалился в сон.
Итиро улыбается. Он глядит на раскинувшийся пейзаж, и к нему приходит вдохновение.
До того как его сюда перевели, он служил в авангарде наступающей армии – в авиаразведке. В его задачу входило облетать зону вторжения в поисках возможной засады. Таковых никогда не обнаруживалось. Британцы решили отступить, бросив страну с ее дикой жарой, чтобы организовать оборону на границе Ассама. Вместо британских частей перед Итиро с высоты птичьего полета открылась долина с бесчисленными храмами. Потрясенный зрелищем до глубины души, он снизился настолько, что едва не цеплял бортом верхушки высоких пальм, стоявших, словно молчаливые стражи. Казалось, еще мгновение – и он заденет крыльями величественные древние строения из камня, которые словно перенесли сюда с какой-то другой планеты.
В тот раз он облетел на самолете весь Паган, а теперь ему захотелось пройтись по долине, прикоснуться к древним камням рукой и вдохнуть полной грудью воздух, напоенный мириадами загадок. Однако Итиро не желал наслаждаться этим в одиночку. С Тадаси он познакомился в университете. Прежде чем пойти в армию, они оба учились на философском факультете. В учебке пришлось тяжело. С ними обращались сурово, даже жестоко. Когда становилось совсем невмоготу, они взывали к высшим силам с молитвой о мужестве и выдержке. Итиро просил о помощи Иисуса, Тадаси – Будду.
Итиро знает, что его друг добрый, чуткий человек. Тадаси, как и он, в глубине души сомневается в том, что они сражаются за правое дело, однако не торопится высказывать свои сомнения. Всякий раз в минуты самого черного отчаяния, когда в душе бушует буря, Итиро достаточно взглянуть на друга. Безропотная стойкость Тадаси тут же придает ему сил.
Еще один день. Надо просто протянуть еще один день.
Истово верующий буддист – идеальный спутник для каждого, кто решит обследовать эту долину. Пусть же сегодняшний день станет райским островком спокойствия в безбрежном океане бушующей войны.
Он откладывает дневник в три часа. Солнце сместилось к западу. Оно по-прежнему палит, но лучи падают на землю под другим углом, и потому кажется, что жар от него уже не столь нещадный. В иссушенной долине бронзового цвета протянулись тени. Появляется какой-то намек на ветерок. Начинают щебетать птицы, слышно жужжание насекомых. Итиро будит Тадаси.
Они сходят с дороги. Теперь они ступают по равнине, вздымая клубы пыли. Под ногами вспаханная под пар земля и пересохшие каналы. Они шагают мимо окутанных мраком манящих входов в храмы.
Один из храмов, на который они натыкаются, меньше по размеру, чем другие, но при этом высок – вздымается на высоту трех этажей и увенчан павильоном. Друзья снимают обувь у входа, кланяются и переступают порог. Под сводчатой крышей восседает статуя Будды – глаза закрыты, а на лице спокойная всезнающая улыбка. На одной руке указательный палец поднят вверх, на другой – соединен с большим пальцем. Тадаси встает на колени и произносит краткую молитву. Из уважения Итиро следует его примеру. После этого они поднимаются по узким истертым ступенькам, обвивающим стены храма.
Глаза успевают привыкнуть к полумраку, и потому друзья принимаются моргать, ослепленные ярким солнечным светом, когда добираются до самого верха и выходят наружу. Вновь приспособившись к сиянию солнца, мужчины окидывают взглядом представшую перед ними картину и замирают в восхищении.