Всё же им удается договориться, что в пятницу они встретятся в кафе «У Пита».
Шахрияр встречается с Нитэном за обедом в закусочной «Фуд-Фэктори» в Арлингтоне. Перед ними тарелки с красноватой курочкой тандури, острым гарниром райта и лепешками. Новости Нитэна не особенно впечатлили:
– Вы идете в кафе? И всё?
– Ну это же первое свидание. Разве у вас тут принято как-то иначе? Я просто… ну, как сказать… не хочу показаться слишком настойчивым.
– Но ведь и так ясно, что вы нравитесь друг другу. Ну и чего тогда тащить ее в кафе?
У Шахрияра пропадает аппетит.
– Я как-то об этом не подумал. Может, сводить ее в кино?
Нитэн макает куриную ножку в райта и, не уронив ни капли мимо, подносит ее ко рту. Тщательно прожевав, он сглатывает.
– Кино – тоже так себе вариант. Это же первое свидание. И что ты предлагаешь? Два часа пялиться в экран и разойтись, даже толком не пообщавшись?
– Тебе всё не нравится. Ну так подкинь свои варианты, гуру свиданий.
– Ну, например, пойти на какое-нибудь шоу. Только сперва поужинав вместе.
Они перебирают кучу вариантов, но Шахрияр их все отметает. Когда настает пятница, он звонит Вэл и предлагает ей вечерком прогуляться по Национальной аллее, на что девушка с готовностью соглашается.
В назначенное время она ждет его на скамейке у покрытой гравием дорожки, что идет вдоль Зеркального пруда. Завидев его, Вэлери встает и улыбается. Почему-то Шахрияру запомнилось, что она ниже его ростом, а сейчас он замечает, что девушка стоит вровень с ним.
Горизонт за мемориалом Линкольна затянут серыми тучами, скрывающими от них заходящее солнце. Вэл держит руки в карманах пальто – того самого, в котором она стояла перед экскурсантами у библиотеки. Они идут в сторону монумента Вашингтону, и Шахрияр внезапно замечает, что его нервозность куда-то испарилась.
Она говорит, что родом из небольшого города под названием Рединг в Пенсильвании. Он о таком слышал? Нет? Вэл сообщает, что город подарил миру Джона Апдайка.
Фамилия писателя знакома Шахрияру. Подростком он нашел в отцовском чулане в груде старых книг «Кролик, беги» – издательства «Пенгуин», 1963 года. На обложке на оранжевом фоне был изображен нагой женский торс и лицо мужчины. Картинка заинтриговала Шахрияра, но, прочитав четверть книги, он ее забросил – в те годы его куда больше привлекали научная фантастика, фэнтези и ужастики.
В страхе, что девушка начнет его расспрашивать о творчестве писателя, Шахрияр говорит, что никогда о нем не слышал.
Вэл говорит, что учится на втором курсе магистратуры и специализируется в области международных отношений и вопросов развития. Прошлым летом она ездила на практику в Индию, в Бхопал. Там она подхватила лихорадку, остриц и ненадолго загремела в больницу.
Она расспрашивает его про Бангладеш. По ее вопросам он понимает, что ей известно о его родине больше, чем среднестатистическому американцу. Как народ относится к пакистанцам после войны? По-прежнему плохо? Какие сейчас отношения с Индией? Бывал ли он в горах рядом с Читтагонгом, где проживают малые народности?
Она говорит Шахрияру, что знает о Мухаммаде Юнусе, который основал банк для оказания финансовых услуг бедным слоям населения, и о Фазле Хасане Абеде, создавшем международную некоммерческую общественную организацию BRAC, которая оказывает помощь миллионам людей по всей стране.
В ответ Шахрияр говорит, что знаком с Юнусом – он жил в одном районе с ним в Северной Дакке.
– Да ты гонишь! – восклицает она и тут же краснеет.
Шахрияр смеется в ответ:
– Бангладеш страна большая и вместе с тем маленькая. Вроде города Рединга. Правда, народу побольше. Представь, что половина Америки решила переехать в Айову.
Они гуляют по парку, погруженные в беседу друг с другом. Время летит совершенно незаметно. Опускается вечер. В свете уличных фонарей локоны Вэл напоминают языки пламени. На Ай-стрит они натыкаются на перуанский ресторанчик и продолжают разговор за севиче[27], ломо сальтадо[28] и пивом.
Родители Вэл расстались, когда ей было девять, а ее брату – десять. Ее отец работал автомехаником и после развода перебрался к любовнице в Шиппенсберг. У матери были мужчины, но она ни с кем подолгу не встречалась и так и не вышла снова замуж. На протяжении восьми лет два раза в месяц на выходные она, осознавая свой родительский долг, возила Вэл с братом в Шиппенсберг. Вэл запомнились жаркие солнечные деньки, задний двор отцовского дома и кислющие напитки из лаймового сока, которые делала сожительница отца по имени Джини.
– А почему ты выбрала такую специальность? – спрашивает Шахрияр, чтобы сменить тему разговора.
– Хотелось смыться куда-нибудь, – отвечает девушка, уставившись на пустую пивную бутылку, которую крутит в руках. – Именно поэтому я поступила именно сюда, а не в Пенсильванский или Питтсбургский университет. А почему ты решил заняться природными катаклизмами? – в свою очередь спрашивает Вэл, вспомнив о теме его диссертации.
– Если ты спросишь, как у нас в стране относятся к воде, то я тебе так скажу – это любовь и ненависть одновременно. Бангладеш плоская, как блин, – в лучшем случае несколько метров над уровнем моря, и при этом у нас широченные длинные реки, которые берут свое начало в Гималаях. Их воды несут аллювиальные грунты, и благодаря этому у нас такая плодородная почва, что кормит сто миллионов человек. Однако эти же реки, являющиеся для нас благословением, разливаются каждое лето, когда начинают идти муссонные дожди, и в результате страдают миллионы человек. Однако куда больше жизней уносят шторма и ураганы, урон от которых просто немыслим. В результате урагана в ноябре 1970 года погибло полмиллиона человек – всё потому, что о его приближении никто не предупредил.
Она ахает, прикрывая ладонью рот:
– О господи… Какой кошмар…
Шахрияр кивает:
– Индийские корабли получили предупреждение о том, что тропический ураган «Нора» превращается в тайфун и движется к побережью Восточного Пакистана – так в те времена называлась Бангладеш. Но отношения между Индией и Пакистаном были такими плохими, что о тайфуне то ли не предупредили, то ли на предупреждение никто не обратил внимания. В Восточном Пакистане тогда хозяевами были выходцы из Западного Пакистана, и потому, даже после того как тайфун прошел и сотни тысяч трупов людей и животных гнили на солнце, никто шибко не торопился нам помогать. Более того, власти отклонили предложение о помощи со стороны Индии. Многие ученые считают эти события одной из главных предпосылок войны за независимость, которая вспыхнула через пять месяцев.
Он не уточняет, что его интерес вызван и детскими воспоминаниями: берег моря, небо, затянутое черными тучами, валящий с ног ветер и кто-то тащит его за руку по направлению к огромному дому, чтобы укрыться там от шторма. Всякий раз, когда он рассказывал об этом родителям, они мягко принимались его уверять, что это не более чем плод его воображения. Со временем Шахрияр и сам себя в этом убедил.
Когда приносят счет, Вэл без всякого промедления тянется за кошельком. Шахрияр останавливает ее:
– Позволь я сам заплачу.
– Ни за что! Да ладно тебе. У меня есть деньги, и я рада заплатить сама.
– Может, тогда заплатишь в следующий раз?
– То есть будет и следующий раз?
Он улыбается в ответ.
Подходит официантка – девушка в черно-белом костюме. Ее волосы пепельного цвета стянуты в хвост. Шахрияр с Вэл благодарят ее за обслуживание и еду. Она наклоняется, чтобы забрать деньги.
– Мне бы хотелось сказать, что вы потрясающе смотритесь вместе. У вас будут удивительно красивые дети.
Они оба неловко смеются и направляются к двери.
– Надо было оставить ей больше чаевых, – вздыхает Шахрияр.
На следующей неделе они отправляются в кино – там показывают «Четыре свадьбы и одни похороны». После сеанса они идут гулять по парку и целуются на мосту над каналом.
Каждые выходные они теперь проводят вместе. Во время неспешной прогулки по Восточному рынку он покупает ей синий платок, расшитый золотой нитью, и показывает, как изящно мужчины в Бангладеш носят на плечах подобные платки, чем изрядно ее забавляет. Потом она уговаривает его достать бенгальские книги, которые он держит в чулане в чемодане. Всю вторую половину дня они пьют чай с молоком, и он учит ее писать ее имя на бенгальском. Буквы у Вэл сперва получаются неровными и корявыми, но с каждой попыткой она водит карандашом всё уверенней. К тому моменту, когда результат стараний полностью удовлетворяет девушку, уже успевают сгуститься сумерки, и Шахрияр включает свет.
Всё то время, покуда Шахрияр за ней ухаживает, он страшится того, что не в его власти. А что, если прохожие или продавцы в магазинах посмотрят на них с Вэл с неодобрением? Вдруг кто-то нахмурится или на миг скривит губы, увидев, как они держатся за руки или сливаются в поцелуях, которые столь быстрые и краткие, что Шахрияр порой начинает считать их плодом его воображения. Она рассказывает ему о своем парне-индийце, с которым она познакомилась, когда участвовала в спасательной операции после наводнения, ставшего результатом затяжных дождей.
Их роман оказался кратким, тайным и закончился после ее отъезда из Индии. Несмотря на это, Вэл признается, что в чулане в коробке из-под обуви хранит фотографии, на которых она запечатлена с этим парнем. Шахрияра охватывает ревность – от того, что когда-то Вэл была близка с кем-то, кто, пусть и отдаленно, внешне похож на него.
День идет за днем. Их отношения идеальны, совершенны, как безоблачное небо, но с течением времени Шахрияра охватывает беспокойство. Он принимается рисовать в воображении реакцию своих родителей на новость о том, что он встречается с иностранкой. Он решает, что должен честно самому себе ответить на вопрос: он встречается с Вэл, потому что испытывает к ней искренние чувства, или же ему просто нравится ходить с ней на свидания, потому что она американка? А Вэл? Чем руководствуется она? Может, она встречается с Шахрияром, потому что видит в нем подобие (вполне вероятно, весьма бледное) того парня, с которым у нее был роман в Индии и которого она на самом деле любит? Более того, Шахрияр, выросший в мусульманской стране, отчасти стыдится своего поведения, своего нового образа жизни.