– Тогда я остаюсь, – улыбается она.
Наутро они отправляются в аэропорт имени Даллеса. Самолет вылетает в одиннадцать. Шахрияру приходится добираться до дома окружным путем. Сперва до Лос-Анджелеса, потом до Токио, затем в Бангкок и уже после этого в Дакку. Всего он проведет в пути сорок часов.
У него не остается времени, чтобы сообщить научному руководителю о том, что случилось с отцом, и Вэл вызывается передать профессору письмо Шахрияра, в котором он объясняет причину своего поспешного отъезда. Карл тоже отправился в аэропорт – он расположился в одиночестве на заднем сиденье. Нитэн, самый близкий друг Шахрияра в Америке, сейчас в гостях у родителей.
– Не думаю, что я очень надолго, – говорит Шахрияр. Сегодня с утра настроение у него получше. Ночью он позвонил домой и узнал, что отцу уже гораздо лучше – он уже садится в постели и разговаривает. Доктора уверяют, что риск повторного приступа минимален и через неделю Рахима уже отпустят домой.
Они приезжают в аэропорт сильно загодя. Пройдя регистрацию, они решают позавтракать прямо тут, в закусочной «Джонни рокетс». Они делают заказ. Шахрияр, как обычно, отказывается от бекона, что всегда забавляло Вэл, поскольку Шар никогда не имел ничего против алкоголя. Он всегда отрицал, что подобное поведение двулично: «Ну не могу я есть свинину, и всё, – и мне неважно, насколько она вкусная. И вообще еда – это одно дело, а питье – совсем другое».
Он с аппетитом поглощает яичницу и картофельные драники. При этом Шахрияр возбужденно рассказывает о том, как соскучился по родителям, Рине, Дакке. Она вяло жует рогалик с кремовым сыром. Когда по громкой связи объявляют о посадке на рейс, они встают одновременно. Карл говорит, что он посидит тут, мол, ступайте без меня. На прощание он жмет Шахрияру руку и желает его отцу скорейшего выздоровления. Вэл, с одной стороны, хочется их оставить одних, чтобы они смогли честь по чести попрощаться, а с другой – ей не терпится, чтобы Шахрияр быстрее пошел на посадку.
Перед тем как Шахрияр садится в самолет, она быстро чмокает парня в щеку, желает ему счастливого пути и скорейшего выздоровления его отцу. Он идет к выходу. Оборачивается, чтобы помахать рукой. Вскоре «Боинг-737» уже выруливает на взлетную полосу. Вэл стоит и провожает взглядом самолет, покуда тот не превращается в крошечную блестящую точку на фоне утреннего неба. После этого, чувствуя прилив дурноты, она отправляется в туалет, где извергает из себя съеденное за завтраком.
Шахрияр звонит ей вскоре после приезда в Дакку. Его отец уже дома, но он «никогда не видел папу таким серьезным», сообщает Шахрияр тихим голосом.
– Он говорит, что хочет рассказать мне о чем-то важном. Я ответил, что это может обождать. Наверное, речь о завещании. Скорее всего, он перепугался после сердечного приступа.
– Его можно понять.
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – врет Вэл. Краешком сознания она уже начинает догадываться, в чем причина ее недомогания, но пока девушка, ругая себя за малодушие, гонит тревожные мысли прочь. – Расскажи мне о Дакке, – просит она, чтобы сменить тему.
Шахрияр с готовностью начинает рассказывать. С момента его отъезда не прошло и двух лет, а город уже успел измениться – словно двоюродный брат, который за время его отсутствия превратился из мальчика в подростка. На шоссе теперь огромные рекламные стенды с рекламой мобильных операторов. На улицах, в клубах выхлопного дыма, – машины последних моделей. Он уже отвык от того, что его возит шофер и что дома пьют чай, а не кофе – куда более резкий и грубый на вкус.
Они говорят еще некоторое время. В Вашингтоне – поздний вечер, а в Дакке – раннее утро. Вэл зевает. Шахрияр обещает вскоре перезвонить.
На следующий день у Вэл полно хлопот. С утра у нее практика во Всемирном банке, на которую уходит четыре часа. Днем занятия по арабскому языку. Она чувствует себя гораздо лучше. Съев на обед внушительную порцию жареного риса с базиликом, она договаривается на вечер о встрече с подругой. Дженни – выпускница Дрексельского университета, сейчас работает младшим бухгалтером. Они принимают решение устроиться в «Красном льве Линди», окна которого выходят на Пенсильвания-авеню.
Волосы Дженни по-деловому стянуты в узел на затылке. На ней темный брючный костюм, в котором она выглядит куда старше, чем на свои двадцать четыре. Вэл немного не по себе – она только что из спортзала «Бэлли тотал фитнес» и понимает, сколь сильно контрастирует ее серый спортивный костюм с нарядом подруги. Тренировка продлилась недолго – Вэл попыталась походить на тренажере степпере, но выдохлась через двадцать минут.
Дженни распускает волосы и потягивается так, что хрустят суставы.
– Господи, как же хочется пива!
– Будет тебе пиво! Тяжеленький денек?
– Ты даже не представляешь насколько, – Дженни подается вперед. – Весь день проверяла отчеты о прибылях и убытках. А еще я училась. Мне скоро сдавать на лицензию бухгалтера-ревизора. Считай, что тебе повезло – можешь жить в свое удовольствие и никуда не торопиться.
– Я, между прочим, не бездельничаю.
Интересно, почему в девичьих устах самые невинные слова подчас напоминают колкость? Или она, Вэл, слишком сильно всё принимает близко к сердцу?
– У меня практика, занятия… арабский вот учу…
– Угу, – Дженни смотрит куда-то ей за плечо. – По ходу дела тот парень тебя разглядывает.
– Это он тебя разглядывает. Ты глянь, во что я одета. Да кто на меня смотреть-то будет?
Все внимание подруги по-прежнему сосредоточено на воздыхателе Вэл. Наконец Дженни переводит на нее взгляд.
– А он вполне себе ничего.
– Ну так угости его, – пожимает рыжеволосая плечами, гадая, куда подевался официант. Они с Дженни сдружились во время учебы, потому что вращались в одних и тех же кругах. Несмотря на это, Вэл всегда считала подругу несколько эгоцентричной. Сейчас она видела, что Дженни с тех пор совершенно не изменилась.
– Какой молоденький. Наверное, в первый раз будет выпивку себе покупать. Я, наверное, выгляжу для него как мамочка. Да и смотрит он на тебя. Не веришь, можешь сама убедиться. Давай, обернись.
– Не, я пас.
– А, ну да, у тебя же есть парень. Индиец. Как там его зовут?
– Он не из Индии, а из Бангладеш.
– А, ну пардон. Кстати, где это?
– Рядом. Во время британского колониального владычества Бангладеш была частью Индии.
Дженни качает головой:
– Сколько ты всякой всячины разной знаешь. Поверить не могу, что ты там жила целых полгода, – ее передергивает. – Я б так ни за что не смогла.
Подбегает слегка запыхавшаяся официантка в футболке и джинсах.
– Здравствуйте. Будете что-нибудь заказывать из еды?
Дженни заказывает бургер. Вэл – картошку фри.
– Что-нибудь будете пить?
– Пинту «Хайнекена», – отвечает Дженни.
Официантка переводит взгляд на Вэл.
– Мне просто содовую с лаймом, – она поворачивается к изумленной Дженни. – Прости, перебрала вчера. До сих пор похмелье.
– Да, выглядишь ты бледноватой. Наверное, оттянулась на все сто, угадала?
– Типа того.
– Ну так что там с твоим парнем? Как считаешь, у вас с ним есть будущее?
– Мы вообще-то расстались. На прошлой неделе.
– Извини, зайчонок. И как так вышло?
– Длинная история.
Она излагает основные свои аргументы и доводы, утаив о том, что случилось на веранде гостиницы – это уж слишком личное. Когда она рассказывает о наболевшем, ей кажется, что она предает Шахрияра, за бесценок продавая дорогие сердцу воспоминания. Может, во всем виновата она? Может, из-за развода матери Вэл утратила веру в крепкие отношения и брак? Мать вырастила ее с братом в одиночку, полностью отдав себя детям. Может, Вэл хочет как-то рассчитаться с матерью за время, которое она потратила на них?
Приносят напитки. Потом еду. Вэл сворачивает разговор на куда более безопасную тему: они говорят о карьере Дженни и ее занятиях. После второго пива Дженни становится более разговорчивой и даже немного развязной. Наконец, напряжение начинает отпускать Вэл, и девушка полностью отдается беседе.
В десять они выходят на улицу, на которой полно гуляющих студентов. Подруги уворачиваются от парочки, с хохотом гоняющейся друг за другом.
– Ты на метро? – спрашивает Дженни.
– Ага, только ты езжай без меня. Мне нужно еще купить жидкость для линз.
– Так поздно?
– Боюсь, без нее мне не обойтись, – Вэл выдавливает из себя смешок.
Через три часа она протягивает трясущуюся руку к телефону и звонит Шахрияру. Вэл уже нажала на плюс и набрала телефонный код Бангладеш 880, и тут в ее затуманенную голову приходит мысль, что из экономии следовало бы купить телефонную карточку. В ее тарифный план не входят международные звонки – один Бог знает, какой счет ей выставит оператор.
Когда Шахрияр отвечает, она не в том состоянии, чтобы заметить подавленный тон его голоса и обратить внимание на то, что он совершенно не удивлен ее звонком.
– Мне срочно надо кое о чем с тобой поговорить.
– Мне тоже, – бесстрастным голосом отвечает он.
– Ладно, тогда ты первый.
Он начинает рассказывать и говорит больше часа. Всё это время Вэл слушает его, не в состоянии перебить. Когда он заканчивает, ее новость не более чем лунный свет днем – он присутствует, но при этом остается незримым в ярком сиянии солнца откровений Шара.
Он говорит, что прошлым вечером родители пригласили его с Риной в гостиную. Взявшись за руки, родители сказали, что на самом деле он сын мужчины и женщины, которых, скорее всего, даже не помнит. Шахрияр сперва рассмеялся, решив, что это шутка, что родители решили его разыграть, устроив сценку из индийской мыльной оперы – одной из тех, что сейчас постоянно крутят по телевизионным каналам Бангладеш. Потом ему приходит в голову, что родители просто-напросто рехнулись из-за стресса, вызванного инфарктом отца и затянувшимся отсутствием Шахрияра. Однако увидев решимость в глазах матери и отца, Шахрияр понял, что они говорят правду. Потом они принесли тряпичный мешочек с двумя предметами, которые принадлежали его биологическим родителям.