– Христос Воскресе!
Она уже готова приступить к осмотру, но вдруг замирает.
– Воистину, – не без удивления отвечает Клэр.
Она принимается менять ему повязки. Старые бинты в темных пятнах крови Клэр кидает в корзину, стоящую у нее в ногах. Плечо Итиро болит значительно меньше.
– Откуда вы узнали, что сегодня Пасха?
– После того как меня сбили, я стал считать дни. Да и вообще, я христианин.
Она снова замирает. Прищуривает изумрудные глаза:
– Вы серьезно?
– Да.
Клэр качает головой:
– Всё, что нам рассказывают о вас, касается различий, а не сходств с нами.
С прикроватной тумбочки она берет миску с кашей, которая представляет собой один большой безобразный ком. Клэр уже готова поднести ложку ко рту Итиро, как вдруг замирает снова:
– Вы можете перечислить двенадцать апостолов?
Он начинает их называть, тщательно выговаривая каждое имя, всякий раз видя, как тает недоверие на ее лице. Наконец он умолкает. Клэр по-прежнему держит ложку с кашей у его губ. Девушка выглядит смущенной.
– Я никого не забыл?
– Сама не знаю, – признаётся она. – Вы назвали на восемь больше, чем смогла бы я.
Наутро он просыпается от перестука дождевых капель. В окно дует прохладный ветер. Предыдущие несколько дней стояла сухая жаркая погода. Деревья покрылись пылью. Дождь омыл весь мир, и теперь тот предстал во всем буйстве красок. Итиро видит сочную листву деревьев и кирпичи цвета ржавчины, которые обрамляют дорожку к больнице. А как же красивы кораллового цвета розы, растущие на клумбах в саду.
Небо кажется на изумление близким. Несмотря на ветер, Итиро всё же душно. Здесь всё чужое. Япония со студеными зимними ночами и горными склонами, поросшими астрагалом, словно осталась в какой-то другой жизни. Итиро пришел в новый мир, но при этом остался прежним. Пламя, объявшее его самолет, не обратило в пепел его сомнений. Кровь, что текла из ран, оставленных пулями, не унесла с собой его слабость. Как же тяжело, тяжело и страшно быть мужественным. Итиро хочется без следа раствориться в изумительной, чарующей красоте окружающего мира.
В течение дня Клэр отчего-то не приходит. Завтрак, обед и лекарства приносит темноволосая медсестра с пухлыми губами, накрашенными красной помадой. Эта медсестра (впоследствии он узнает ее имя – Рейчел) по-своему красива. Однако если Клэр относилась к нему с состраданием, ничего подобного Рейчел не выказывает и в помине. Она не скрывает свою антипатию, которая сквозит и во взглядах и в прерывистых движениях, когда медсестра осматривает его перевязки. Итиро утешает себя тем, что именно такого отношения изначально и ожидал.
Клэр приходит к нему на закате. Он слышит глухое мычание коров, которых гонят в хлев, и протяжный певучий крик. Этот крик доносится до него уже не первый раз. Итиро спрашивает, что это.
– Это азан. Призыв мусульман на молитву. Его оглашают по пять раз в день начиная с восхода солнца.
– В нем какая-то странная красота. Он…
– Западает в душу?
– Да, именно так. Но я слышал и другие звуки. Трубили рога. Это тоже мусульмане?
– Это трубят не в рога, а в раковины. Индуисты. У них столько богов и богинь, которых надо славить в молитвах…
Она, как и полагается, проводит осмотр его ран и проверяет зрение: выставляя на разном расстоянии разное количество пальцев и предлагая их пересчитать. Результат вполне ее удовлетворяет.
– Хотите в туалет?
Итиро мнется. Посещение уборной связано с определенной процедурой. Всякий раз, когда ему нужно в туалет, доктор или медсестра обязаны вызвать двух солдат. Пока Итиро отвязывают от койки, его держат под прицелом. Всё то время, пока он идет в сортир, возвращается оттуда или находится там, на него смотрят дула двух винтовок.
Сегодня же Клэр подходит к двери, выглядывает наружу, после чего запирает ее.
– Что вы делаете?
Она принимается его развязывать:
– Я хочу показать, что вам можно доверять. Так что, когда я вас освобожу, не пытайтесь взять меня в заложницы или сбежать. Считайте это жестом доброй воли – и в ваш адрес, и в адрес солдат, которые должны вас охранять.
С удивлением и облегчением Итиро принимается растирать запястья. Клэр начинает отвязывать его ноги. На короткий миг верх берет солдатская выучка. Итиро быстро прикидывает свои шансы. Что будет, если он оттолкнет ее и попытается сбежать? К тому моменту, когда с него окончательно снимают путы, Итиро успевает отказаться от задуманного. Он слишком слаб даже для того, чтобы одолеть невооруженную женщину, не говоря уже о том, чтобы выбраться из госпиталя, в котором кишмя кишат солдаты.
Более того, и это куда важнее всего остального, летчик не хочет подставлять Клэр и причинять ей какой бы то ни было вред.
Судя по всему, Итиро выдает выражение его лица, поскольку, когда Клэр поднимает на него глаза, она резко встает и опаляет его взглядом:
– Что, хотите сказать, что мне придется пожалеть о своем решении?
Он в ответ лишь молча качает головой.
В туалете на крючке висит худенькое полотенчико, в мыльнице – кусок мыла, а на держателе – туалетная бумага. Все остальное намертво прикручено, в том числе и «зеркало» – кусок листового железа, отполированный до зеркального блеска.
Встав у зеркала, Итиро размыкает губы и принимается разглядывать темный провал рта. На левой стороне нижней челюсти второй зуб, если считать сзади, больше других, да и цветом он отличается. Итиро берет полотенце, оборачивает вокруг большого и указательного пальцев, после чего начинает ими раскачивать зуб.
Чтобы добиться желаемого результата, у него уходит больше сил, чем он ожидал, но ему всё же удается вырвать зуб. Тот лежит на полотенце, перемазанный в крови. Пустив в ход длинные ногти, Итиро достает из зуба крошечную стеклянную ампулу.
Она, как и зуб, покрыта кровью. Летчик моет ее, так что ампула начинает сиять в свете лампочки. Жидкость внутри нее прозрачна и на первый взгляд совершенно безвредна. Стоит ему раскусить ампулу, и цианид через крошечные ранки, образованные мельчайшими осколками, попадет в кровь, просочится в клетки, лишит доступа к воздуху. Он почувствует миндальную горечь. Через пять минут он уже будет биться в конвульсиях на полу. Через десять – уйдет в вечность.
Его не станет, и ему больше не надо будет переживать о том, что ждет его в лагере для военнопленных, о позоре, который он навлек на отца и мать, позволив взять себя в плен. Не надо думать ни о любви, ни о браке, ни о детях.
Смерть. Она словно ледник на самой верхушке горы, который медленно ползет к нему, день ото дня становясь все ближе и ближе. Смерть. Сейчас он чувствует на себе ее холодное дыхание. Что от него ждут? Чтобы он не задумываясь отдал свою жизнь, принес ее на алтарь гордыни и стыда – злых божеств, правящих Японией, маячащих за престолом императора. Их тела раздулись до невероятных размеров, нависнув над страной и заслонив кожистыми крыльями солнце.
Раздается резкий стук в дверь – настойчивый, требовательный.
– Что вы там делаете? – в голосе Клэр нотки паники.
Он вздрагивает и оборачивается. Ампула выскальзывает у него из пальцев, стукается об пол с громким звуком «клинк!» и катится к сточному отверстию в углу.
– Я почти закончил! – кричит он. Итиро падает на колени, силясь поймать ампулу, но вместо этого лишь задевает ее, отчего ампула катится еще быстрее к зияющей дыре. Летчик кидается за ампулой и ловит ее в считаных сантиметрах от края.
Сердце заходится в груди. Разошлись швы. Он чувствует, как из плеча начинает сочиться кровь.
Снова раздается голос Клэр. Судя по всему, она поднесла губы к самой двери, резонирующей от звука. В ее голосе угроза и завуалированная мольба:
– Даю вам еще одну минуту. Если вы не выйдете, я… я позову на помощь.
– Не нужно. Я выхожу. – Он с трудом встает, сует ампулу в зуб, а зуб возвращает на место, вставив обратно в челюсть.
Когда он открывает, Клэр делает шаг назад. Окидывает его оценивающим взглядом с ног до головы. Он садится на койку и кладет ноги так, чтобы Клэр могла их снова привязать.
– Это может обождать, – говорит она и направляется в туалет.
Клэр возвращается через минуту. Руки в боки. Поза матери, которая забавляет его, несмотря на боль.
– Что случилось?
– Я упал.
– Как?
– Пол был мокрый, я поскользнулся.
– Пол сухой.
– Я вытер его полотенцем.
– Ясно.
Она оттягивает в сторону воротник его пижамы, осматривает плечо и хмурится. Клэр предельно аккуратно дотрагивается до Итиро, но он всё равно дергается от боли. Они смотрят друг на друга, и это становится тем мигом, когда долг отходит на второй план, уступая место чему-то другому. Она краснеет, бледная кожа наливается краской, в тон цвету ее волос. Клэр делает шаг назад, не сводя взгляда с Итиро, словно опасаясь, что он нападет. Она направляется к столику у стены и возвращается оттуда с ножницами, антисептиком, марлей и бинтами.
Она снова промывает его раны и со всей осторожностью перевязывает их. Закончив, Клэр говорит:
– Мне придется снова привязать вам руки к койке. Пожалуйста, не двигайтесь, а не то у вас опять разойдутся швы.
Затянув узлы, она достает из кармана халата две маленькие таблетки и подносит к его губам стакан воды:
– Глотайте. Вам нужен отдых.
Он послушно принимает лекарство. Ему хочется погрузиться в забытье.
На следующий день темноволосая медсестра не приходит, и потому он просыпается от солнечного света, такого яркого и чистого, что Итиро кажется, будто он вообще не спал. Клэр является рано. Она запирает за собой дверь, развязывает ему руки и ставит перед летчиком миску горячей жидкой каши.
– Почему вы так ко мне добры? – спрашивает Итиро.
– Я просто выполняю свой долг.
– Не только. Если бы не вы, Селвин давно бы уже перевел меня в лагерь для военнопленных.
– Покуда вы находитесь в стенах госпиталя, вы пациент. В какой стране вы появились на свет – дело десятое.