– Как он выглядит?
Шахрияр его описывает.
– За столом играли двое мальчиков. Скажи-ка, Шар, тебе не приходило в голову, что ты подошел не к тому пареньку?
Такое ему действительно не приходило в голову, и Шахрияр пускает в ход последний козырь и выкладывает Ахмеду всё, что он узнал от Нитэна. Когда он заканчивает, Ахмед тяжело вздыхает:
– Слушай, Шар, ну ты и напридумывал – целая теория заговора, а доказательств при этом у тебя ноль. За многие годы я помог тысячам людей. Людей, которые просили меня лишь об одном – о помощи, потому что оказались в отчаянной ситуации, из которой не могли выбраться сами. Катерина может дать тебе целый список этих людей, да что там отдельных людей, целых семей, которым я помог. Ты не веришь мне? Давай, поговори с ними! Что же до Каммингса, да, вполне возможно, я пересекался с ним где-то. Например, на каком-нибудь благотворительном мероприятии. Я в таких участвую по несколько раз в год.
– Ты прав, я тебе действительно не верю.
– Мне тебе напомнить, что это ты обратился ко мне за помощью, когда узнал, что я адвокат по вопросам иммиграции?
– У меня есть официальная страничка на сайте института. Ты догадался, что я из Бангладеш, и проследил за мной до курсов бенгальского.
– Тебе явно надо менять профессию, Шар, – смеется Ахмед. – С таким богатым воображением тебе следует стать писателем. Давай закончим разговор. Если возьмешься за ум, то знаешь, как со мной связаться.
По прошествии часа после разговора с Ахмедом Шахрияр привозит Анну матери. В дверях их встречает Джереми.
– Привет, – Шахрияр протягивает руку. Следует скованное рукопожатие. Джереми в темно-синем костюме, верхняя пуговица расстегнута, узел галстука ослаблен.
– Мы с Вэл хотели спросить, ты можешь ненадолго зайти поговорить? Анна, солнышко, ступай в свою комнату. Шар скоро придет пожелать тебе спокойной ночи.
Шар идет за Джереми в гостиную. Вэл сидит на диване – тоже в деловом костюме, полосатой блузке и юбке-карандаш. Когда мужчины заходят, она встает, отчего обстановка приобретает еще более официально-формальный оттенок.
– Привет, Шар.
– Привет. – Он опускается в единственное в гостиной кресло. Джереми и Вэл присаживаются на диван, отчего Шахрияру начинает казаться, что он психотерапевт по семейным отношениям.
Вэл сразу переходит к делу, не тратя времени на лишние любезности:
– Что у тебя с визой?
Он вспоминает разговор, состоявшийся с Ахмедом. Это был его последний шанс.
– Всё плохо.
Последние несколько лет Вэл носит очки в изящной черной оправе. Из-за стекол именно этих очков она сейчас внимательно смотрит на Шахрияра.
– А что, если ты еще куда-нибудь поступишь учиться? Тогда тебе дадут студенческую визу.
– Чтобы получить такую визу, мне придется выехать из страны. Кроме того, нет никаких гарантий, что мне ее дадут. И вообще, я не могу себе позволить бесконечно тут жить без работы.
– А ты не можешь тогда просто остаться?
– В смысле нелегально?
– Называй это как хочешь. Не ты первый, не ты последний.
Он перечисляет все риски, которые влечет за собой этот вариант, а за ними и минусы. По сути дела, Шахрияр повторяет то, что ему сказал Фейсал Ахмед.
Вэл откидывается на спинку дивана. Джереми, наоборот, подается вперед, упирая локти в колени. Эта картина на миг кажется Шахрияру странной. Ему приходит на ум, что Вэл и Джереми идеально подходят друг другу – как ключ к замочной скважине.
– Мне кажется, что мы все намеренно не обращаем внимания на очевидное, – произносит Джереми.
– Нет, – Шахрияр качает головой, сразу поняв, о чём пойдет речь. – Так не годится. Это как-то неправильно.
– Да ты подумай, – говорит Джереми. – У вас есть ребенок. Какая-никакая история отношений. Вам не составит труда убедить власти, что ваш брак настоящий.
Вэл поворачивается к нему с непроницаемым выражением лица:
– И ты не станешь возражать?
Джереми сухо смеется.
– Если вы заключите брак только на время, то тогда не буду. Прости, солнышко, наверное, надо было сперва посоветоваться с тобой. Просто мне эта мысль пришла в голову буквально секунду назад. Мы с тобой не афишировали наши отношения. Думаю, тебе с Шаром нужно поднакопить доказательств – совместный банковский счет, факт совместного проживания. Я еще ничего толком не продумал. Ну а после того как Шару дадут грин-карту, вы разведетесь.
Вэл и Джереми переглядываются. Они словно обмениваются мыслями, так, как умеют только супруги. Наконец Рубикон перейден, решение принято, и они, синхронно кивнув, поворачиваются к Шахрияру.
– Я… я даже не знаю, что сказать, – запинается он.
– Ты хочешь остаться в Штатах? – пристально смотрит на него Вэл.
Он уходит в себя в поисках ответа. В глубине души он знает правду, и она вполне его устраивает.
– Я смирился с тем, что осталось в прошлом. Я хочу остаться. Но как это скажется на вас обоих?
– В этом-то всё и дело, – кивает Джереми. – Дело ведь не только в нас. Дело в Анне.
Захира
Захира идет по дому к черному ходу, где ее должен ждать Моталеб. Чтобы не ввести в заблуждение похитителей, она нарисовала на лбу меж бровей большой красный кружок. При этом она не стала менять свой наряд – разве что поправила на себе сари так, чтобы наряд сидел на ней посвободнее – именно так предпочитали носить одежду индуистки из высших слоев общества.
Уже прошло больше часа с того момента, как ушел инспектор Нанди, а они с шофером приняли важное решение самостоятельно заняться спасением Рахима. На улице уже давно сгустилась тьма – вечер полностью вступил в свои права.
У подножия ступенек, что ведут на задний двор, стоит Моталеб, который, моргая, смотрит на нее в тусклом свете фонаря. Поначалу он категорически возражал против того, чтобы она отправилась с ним на встречу с похитителями, в красках описывая грозящие ей опасности, но в итоге сдался, поняв, что хозяйка крепче кремня.
– Бегум сахиба, если бы я не был с вами знаком, то принял бы вас за даму из знатного браминского рода.
Он это говорит, несмотря на то что преобразился и сам. Вместо привычных брюк на нем сейчас дхоти. Брови подведены красной краской, а на голове – чалма. В этом обличии он выглядит совсем как индус.
– Не называй меня «бегум сахиба», болван. И довольно лести. Давай поторапливаться. Уже стемнело, и я начинаю подумывать о том, не допускаю ли я ошибку, затеяв эту авантюру.
– Вечером считается время, когда садху[30] собираются в ашраме и курят. Именно тогда и нужно отправляться путь. Вы взяли с собой выкуп?
– Да, – она показывает ему сумку.
– Хорошо.
Одинокий констебль, оставленный инспектором Нанди, дежурит у главного входа. Захира и Моталеб тихонько выходят из ворот на заднем дворе и оказываются в узком переулке. Там они останавливают велорикшу.
Когда Захира залезает в экипаж, она спотыкается. В сумке звякают драгоценности. Моталеб, несмотря на почтенный возраст, проворно взлетает вслед за хозяйкой, после чего говорит рикше, куда ему ехать.
Рикша не старше тридцати лет, но у него уже впалые щеки и редеющие волосы. Узнав, куда хочет попасть Моталеб, он решительно мотает головой:
– Ты рехнулся? Отправляться в такой район в это время суток?
– А что не так? – спрашивает Захира.
– Он кишмя кишит ворами и бандитами – вот что с ним не так. Я могу высадить вас за несколько улиц от места, а о большем меня не просите.
– Нас это устроит. Главное, вези быстрее.
Тщедушный рикша принимается крутить педали, налегая на них всем своим весом. Захира кидает на Моталеба косой взгляд. Глаза старого шофера лихорадочно поблескивают в темноте, словно его так и подмывает самому сесть за руль вместо рикши. Вместо этого Моталеб наваливается на спину рикши, словно наездник на шею лошади.
– Ты говорил о том, что догадываешься, кто похитил сахиба, – шепчет на ухо старику Захира. – Каким образом?
На несколько мгновений на лице водителя появляется растерянное выражение.
– Просто… просто я видел у них на лбу трипундры. Знак агхори. Это очень опасная секта, бегум сахиба. Про них рассказывают жуткие, омерзительные вещи. Я слышал, их банда действует в районе ашрама неподалеку от улицы Хангерфорд. На завтра назначен День прямого действия, и я не удивлюсь, если садху в их районе захотят устроить беспорядки.
– И для этого они решили похитить богатого мусульманина? Подавляющее большинство садху, с которыми я знакома, люди мирные.
– Прошу вас, бегум сахиба, не торопитесь с выводами, когда речь идет о потаенных помыслах человека. Неважно, кто ты – мусульманин, индуист, буддист, джайнист, иудей или христианин. Говорят, что излишне крепкая вера разъедает душу человека, но на самом деле это человек разъедает веру. Всегда. Человек уходит в веру целиком, со всеми своими пороками. Со всем мраком, что он несет в своей душе. Это отравляет веру. Взять, к примеру, волнения, свидетелями которых мы становились, все эти бессмысленные убийства… В них виновата религия? Нет – человек, который ее исповедует.
– И где же нам искать преисполненных злобой фанатиков?
Моталеб не замечает сарказма в голосе хозяйки.
– Больше всего шансов найти человека, который сможет ответить на этот вопрос, именно в ашраме. Отправимся туда и поспрашиваем. Два истово верующих человека, ищущих мудрого совета у мудреца.
– Что-то сомневаюсь я в успешности твоего плана, Моталеб. Инспектор Нанди сказал…
– Бегум сахиба, если вас тревожит риск, тогда скажите, что, на ваш взгляд, больше угрожает сахибу? Мы с выкупом для тех, кто удерживает его в плену, или отряд полиции?
В тот момент, когда велорикша сворачивает на незнакомую улочку, город успевает окончательно погрузиться в ночную тьму. Переулки обрамлены бугрящимися стволами манго и личи, за которыми маячат старые здания с осыпавшейся местами штукатуркой, обнажившей кирпичную кладку. Эти дома напоминают восставших из могил мертвецов. Захира раздумывает над тем, что за люди тут живут, поднимаются по лестницам, открывают окна, об их горестях и радостях, неведомых ей.