Выбравшись из лабиринта переулков, они выезжают на широкий проспект. Здесь движение куда оживленнее. Тут и рикши, экипажи которых подсвечиваются подвесными фонарями, и даже машины, время от времени проносящиеся мимо. Двое явно пьяных молодых людей, которые стоят, обнявшись за плечи, свистят Захире и показывают ей неприличные жесты.
Захира и Моталеб выходят из экипажа на углу в районе Бара-базар. В южной его оконечности, окутанный мириадами огней, располагается Шри Кришна Парамахаса Ашрам. Формально он предназначен в первую очередь для тех, кто поклоняется Кали, однако время от времени сюда заглядывают садху, которые в обилии бродят по улицам Калькутты и окрестностям. Они присаживаются под массивными баньянами, разговаривают, курят анашу и делятся сокровищами своей мудрости с теми, кто ее жаждет.
Когда Моталеб и Захира заходят во двор, там царит полумрак, а в воздухе висит запах благовоний и анаши. Гнусаво гудит струна эктары[31]. Они сливаются с толпой мужчин и женщин. Тут и богатые, и бедные. Люди ходят от дерева к дереву, под которыми сидят в окружении последователей гуру (преимущественно обнаженные мужчины), чьи длинные волосы заплетены в косы-дреды, тела измазаны золой, а глаза остекленели от анаши.
Моталеб и Захира проходят мимо садху, представляющих различные секты и направления индуизма. Вскоре Захира совершенно теряется и перестает видеть разницу между всеми этими мудрецами. Тут ей на помощь приходит Моталеб, который принимается объяснять: это вайшнавы, поклоняющиеся Вишну. У них на лбу нарисовано нечто вроде подковы, посередине которой большая красная точка. У последователей Шакти на лбу просто красная точка – символ третьего глаза. А вот те, со знаком «ом» на лбу и лицами, перемазанными золой, и вовсе не следуют ни за каким конкретным богом.
– И откуда тебе столько известно об индуизме? – спрашивает она и отмечает, что знания, почерпнутые об этой религии из тех книг, которые она читала в детстве, почти полностью истерлись из ее памяти.
Водитель смущенно улыбается ей в ответ.
– Сам не знаю. Мне всегда очень нравились их легенды и предания. Их религия такая яркая, такая пестрая…
Захира оглядывается по сторонам.
– Мы обошли все деревья, но так и не нашли ни одного человека, не говоря уже о садху с тем символом на лбу, который ты описал. Как ты его назвал? Трипундра?
На лице Моталеба обеспокоенное выражение.
– Это странно. Я слышал, они тут всегда есть. Особенно в такое время.
– А что ты скажешь о нем?
– О ком?
Она показывает на кучку людей.
– Вон, гляди. Видишь бритоголового монаха в сиреневой тоге? Такое впечатление, что он ищет свободное место. Видишь?
– У него на лбу трипундра?
– Не на лбу, а на суме.
– Госпожа, вы?..
Недослушав вопрос Моталеба, она кидается к монаху.
– Прошу прощения, мудрейший, – обращается Захира, подбежав к нему. Монах оборачивается.
– Да? – отвечает он на английском.
Захира от растерянности запинается, слова застревают в горле.
Монах – европеец с лучистыми голубыми глазами. Теперь она видит, что ошиблась. На суме монаха не трипундра, а совсем другой символ. В центре белого поля – красный круг, он куда крупнее того, что рисовал ей Моталеб. Кроме того, на этой эмблеме отсутствуют какие бы то ни было полосы.
– Что это за символ? – спрашивает Захира. – Это какой-то флаг?
Монах смотрит, куда она указывает, и довольно хмыкает.
– Это работа моего ученика. Когда ему скучно, он иногда начинает вышивать на моей суме. Это он вышил мне в подарок, когда я собрался отправиться в паломничество в Непал – мне хотелось посетить Лумбини, где появился на свет Будда. Красными и белыми нитками мой ученик вышил на суме флаг Японии.
– Понятно, – Захира не в силах сдержать разочарование.
– Простите, вы ожидали увидеть другой символ?
– Да, мудрейший, – приглушенным голосом отвечает она.
– Много лет назад, когда я сам искал ответы на мучавшие меня вопросы, мудрый человек посоветовал мне отправиться на восток. Кто знает, может, и вам следует держать путь туда?
У Захиры пересыхает в горле:
– На восток? Считаете, мне нужно отправиться на восток?
Она думает о доме. О Восточной Бенгалии. Не в силах сдержаться, она поворачивает голову в восточном направлении.
Не обнаружив там ничего интересного, она оборачивается и видит, что монах куда-то пропал.
– Моталеб, ты видел, как он ушел?
– Простите, бегум сахиба, я не понимаю языка, на котором вы говорили с монахом, и потому просто повернулся вместе с вами.
Почувствовав на себе взгляд, Захира поднимает глаза и застывает на месте.
На самой нижней ветке баньяна сидит здоровенный ворон – в точности такой же, как тот, которого сегодня она видела утром на балконе. Черное тело – словно чернильное пятно на фоне дерева. Крупная голова с острым клювом склонена набок, а в глазах играют отблески огней ашрама.
Выдержав взгляд женщины, ворон, хлопая крыльями, срывается с ветки. Он летит низко, по прямой – во мрак, что клубится за железными воротами на востоке.
Моталеб, озадаченный внезапным ступором, в который впала хозяйка, спрашивает ее:
– На что вы смотрите, бегум сахиба?
– Ступай за мной, – приказывает она в ответ.
Ашрам большой. Вскоре Захира срывается на бег. Моталеб следует за ней, отставая на несколько шагов. Его дыхание прерывистое и хриплое.
Домчавшись до ворот, Захира сует сумку с выкупом под мышку, хватается за ручку и тянет на себя. Чтобы открыть дверь, вделанную в ворота, ей приходится приложить все свои силы. Раздается пронзительный металлический скрип.
Они попадают в сад, утопающий во тьме. Он небольшой – такой участок земли покупают семьи со средним достатком. Воздух тут теплый и густой. В саду тесно от деревьев.
Захира уже собирается сказать Моталебу, что привела его сюда по ошибке, но тут металлический скрип раздается снова. В сад заходят трое мужчин, после чего затворяют за собой ворота. Тот, что стоит впереди, – самый высокий. Он строен, а его лица не разглядеть, потому что свет исходит из-за его спины. Некоторое время он рассматривает Захиру и Моталеба, после чего широким шагом направляется к ним. Двое других остаются у ворот – видимо, на страже.
Когда мужчина подходит к ним, Захира видит на его подбородке шрам, на лбу – трипундру.
– И что это значит? Решили изобразить из себя верующих? – усмехается он. – Ну и кого вы этим собирались одурачить?
Впоследствии Захира будет восхищаться собственным мужеством, которое она проявила, несмотря на длинный изогнутый нож в кожаных ножнах, что висел на поясе мужчины. Непальский нож кукри.
– Тебе тоже никого не удастся обмануть. Где мой муж?
Ее храбрость явно забавляет разбойника.
– Его судьба в буквальном смысле слова находится в твоих руках. Ты принесла то, о чем мы просили?
Она протягивает сумку. Он принимается копаться в пачках купюр, потом надкусывает каждую из золотых безделушек. Наконец мужчина говорит:
– Здесь только половина того, что мы просили.
– Остальное вы получите после того, как отдадите мне моего мужа и я увижу, что он цел и невредим.
Мужчина зевает:
– Да ну, больно хлопотное это дело. Придется довольствоваться тем, что есть.
Он кидает ножны с ножом одному из своих подельников.
– Займешься ими. А я пойду разберусь с ее мужем.
Моталеб, который стоял будто бы завороженный происходящим, вдруг издает сдавленный крик.
– Мы так не договаривались. Ты обещал, что нас не тронут.
Мужчина, что идет прочь, кидает через плечо, чуть сбавляя ход:
– Извини, но я решил, что ты своей доли не получишь. Это ж надо настолько не иметь мозгов, чтобы заключать сделку с такими, как мы.
Захира хватает Моталеба за грудки и отвешивает ему такую сильную пощечину, что у нее немеет ладонь.
Моталеб весь съеживается и начинает плакать:
– Простите… простите меня… я думал… думал, вы всё равно с мужем уезжаете… Я не знал, что будет со мной, с моей семьей… А я так много задолжал… Я так сильно проигрался…
– Мог бы просто попросить денег у нас! У нас! – Она разжимает пальцы, и Моталеб падает на землю, хватаясь за грудь и жалуясь, что ему нечем дышать. К ним направляются двое разбойников. В руках у одного из них – нож кукри. Лезвие поблескивает в лунном свете. На лицах бандитов зверские улыбки. «Что со мной будет?» – мелькает мысль в голове Захиры. Ей приходит в голову, что, по идее, следовало бы закричать, но при этом кажется, что ей потребуется целая вечность, чтобы открыть рот.
Тишину позднего вечера разрывает пронзительная трель полицейских свистков, за которой раздается топот ног и крики команд. Разбойники замирают и оглядываются назад. В сад врываются люди в форме и с оружием. Они направляют пистолеты на похитителей. Худого главаря скручивают два крепко сбитых констебля. Подельники бросают оружие. Им приказывают лечь на землю, что они и делают.
Отряхивая идеально чистую форму, из-за спин констеблей показывается инспектор Нанди.
– Вот и вы, мадам. Ну и напугали вы нас.
– Вы… но как?..
Инспектор снимает фуражку и проводит пятерней по коротко стриженным, мокрым от пота волосам на макушке.
– Констебль, которого мы оставили у вас дома, заметил, что вы с шофером куда-то пропали, и немедленно уведомил об этом меня. Методом исключения мы решили, что, вероятнее всего, отыщем вас здесь. Однако если бы не монах, который случайно заметил, куда вы направились, мы бы вас ни за что не успели спасти.
– Монах? Как он выглядел?
– Он был европейцем. Это меня удивило больше всего, – Нанди оглядывается. – Странное дело. Только что он стоял позади нас.
Захира садится на землю. Она держалась весь день, и теперь силы оставляют ее.
– С Рахимом всё в порядке?
– Да. И мы уверены, что он где-то рядом. Осталось только… надавить на эту троицу, чтобы выяснить, где именно его держат.