Рахим добирается до дома Аббаса через полчаса. Дом представляет собой двухэтажное кирпичное строение с крышей из кровельного железа, расположившееся у подножья холмов. Здание являет собой яркий контраст с убогими хижинами, раскиданными вдоль берега. Рахим, погрузившись в мысли, мнется у входа. Судя по всему, дела у Аббаса идут в гору.
Ворота во двор стоят нараспашку, да и дверь в дом тоже открыта. В дверном проеме мелькает крепко сбитая фигура в белой одежде. До Рахима доносятся звяканье посуды и запах готовящейся пищи.
Рахим заходит во двор и направляется к дому.
– Ты кто такой?
Голос раздается откуда-то сзади. Тон холодный и надменный. Чоудхори оборачивается и видит под ореховым деревом мальчика лет десяти.
– Сосед. Я пришел повидаться с твоим отцом. Он дома?
Мальчик окидывает Рахима оценивающим взглядом. Несмотря на неприкрытую неприязнь, которую ему выказывает паренек, в сердце Чоудхори вспыхивает к нему сочувствие. Худенькое личико изрыто глубокими впадинками – наверняка это следы недавно перенесенной оспы.
– Маник, разве так можно общаться с уважаемым гостем? – Из дома выходит широкоплечий толстопузый мужчина, спешно накидывая на голый торс рубаху. Тряся длинными, до плеч, волосами, он поспешно кланяется Рахиму и обхватывает его руку широкой мозолистой ладонью.
– Какая честь, сахиб, видеть перед собой моего нового господина, и какой стыд, что вы первым явились ко мне в мою лачугу. Одно лишь слово, и я бы примчался к вам в дом, чтобы выразить вам мое почтение. – Повернувшись к дому, он кричит: – Джамила, живо приготовь чай и сласти. Новый заминдар благословил наш дом своим присутствием.
– Благодарю, но мне будет довольно и чая, – раболепство Аббаса вызывает у Рахима отторжение.
Пока Аббас говорил, сын перебрался поближе к отцу. В награду за свое поведение мальчик получает подзатыльник.
– Что встал, как осёл? Живо принеси гостю стул. Тот, большой, деревянный, а не из тростника.
– Когда ваш сын переболел оспой? – спрашивает Рахим, глядя, как мальчик, мрачнее тучи, отправляется выполнять приказ отца.
– Как мило с вашей стороны, сахиб, что вы решили об этом спросить, – восклицает Аббас. – Пару лет назад. Ему тогда шел восьмой год. Слава Аллаху, что зараза не задела глаза. Скорее всего, он подхватил ее от кого-то из деревенских детей. Сами понимаете, они грязней грязнющего. Вот болезни к ним и липнут.
Вскоре мальчик возвращается с большим деревянным стулом с подлокотниками. Тонюсенькие ножки-палочки паренька дрожат от тяжести груза. Рахим спешит ему на помощь, но Аббас его опережает и первым выхватывает стул из рук сына.
– Эй-эй-эй, сахиб, что же вы такое удумали. Если вы хотя бы палец о палец ударите в моем доме, то навлечете на него проклятие.
Он относит стул на середину двора и приглашает Рахима присесть. Сам Аббас опускается на корточки. Выходит женщина, чье лицо скрывает сари. Она выносит блюдо со сластями, закусками, а также чайником чая и двумя чашками. Поставив поднос на колченогий стул перед мужем, женщина, не говоря ни слова, возвращается в дом. Сын Аббаса стоит на крыльце в сени навеса и во все глаза наблюдает за происходящим.
Рахим делает глоток приторно-сладкого чая.
– Я пришел, чтобы получше разобраться с тем, что тут творится, – говорит он. – Начнем с лодок. Я хочу знать, сколько их всего. Сколько сданы в аренду, сколько проданы в кредит, сколько находятся в собственности. Я хочу знать, сколько ежемесячно вылавливается рыбы, желательно с разбивкой по сортам, и сколько я имею дохода с ее продажи. Вы можете предоставить мне эту информацию?
Аббас откидывает голову и хохочет:
– Ну и ну! Мне уже говорили, что новый сахиб предпочитает во всем точность. Кое-что из того, что вы просите, я вам могу сообщить, но прошу меня понять: я далеко не столь хорошо образован, как вы. Я умею складывать умножать, вычитать да делить. Еще и писать могу, как вы уже поняли из моего письма. С предыдущим хозяином было так: я ему в конце месяца отдавал деньги с аренды лодок, показывал свои расчеты, мол, как получилась такая сумма, и большего он от меня не требовал. Сейчас я вижу, что вы этим довольствоваться не станете. Я приложу все свои усилия, чтобы выполнить вашу просьбу.
– Спасибо, – улыбается Рахим, думая о том, что, возможно, он слишком придирчиво отнесся к Аббасу. Чоудхори напоминает себе о том, что он больше не в Калькутте и потому ему следует изменить априори циничное отношение к окружающим, успевшее въесться в кровь.
Они еще некоторое время болтают. Аббас с удовольствием вкратце рассказывает ему историю деревни, о том, когда здесь приливы и отливы и какие виды рыбы водятся в заливе. Также Рахим кое-что узнает об истории дома, в котором теперь проживает. Оказывается, особняк построил прадед бывшего заминдара, который сколотил себе состояние на индиго, но едва не разорился после восстания 1859 года.
Рахим понимает, что Аббас обладает буквально энциклопедическими познаниями о здешних окрестностях.
Наконец Аббас выдерживает паузу и оглядывается по сторонам, желая убедиться, что они с собеседником одни. Это действительно так – сын Аббаса давно уже ушел в дом. Аббас подается вперед и начинает говорить приглушенным голосом.
– Сахиб, до нас дошли вести о чудовищных испытаниях, через которые пришлось пройти вам и вашей семье незадолго до того, как вспыхнули беспорядки. Я рад видеть, что вы не пострадали. Осмелюсь выразить надежду, что с головы бегум сахибы также не упал ни один волос.
Рахим не может сдержать гримасы, когда вспоминает тот жуткий день и кровавую неделю, последовавшую за ним.
– Откуда это тебе стало известно?
– Мой господин, бывший заминдар упомянул о том, что читал об этом в газете, – поспешно отвечает Аббас. – Впрочем, в статье не было никаких подробностей – только говорилось о том, что это дело рук банды индуистов.
– Мне бы не хотелось вдаваться в подробности.
– Конечно-конечно. Прошу меня простить, что лезу не в свое дело. Я понимаю, вы к этим ребятам особой любви не испытываете.
– Каким ребятам? – озадаченно смотрит на Аббаса Рахим.
– К индуистам, к кому же еще.
Рахим собирается обрушиться на собеседника с гневной отповедью, но интуиция подсказывает ему не торопиться. Стараясь говорить спокойным небрежным голосом, он произносит:
– В каком-то смысле можно сказать и так.
Реакция сахиба явно ободряет Аббаса:
– В таком случае мне бы очень хотелось обсудить с вами одно дело.
– Я тебя слушаю.
– Как вы знаете, сахиб, девять из десяти жителей деревни – индуисты. Это самые бедные из рыбаков. Они намасудры – низшие из низших. Они все приходятся друг другу дальними родственниками и носят одну фамилию – Джаладас. Они крепко держатся друг за друга и при этом отличаются редким упрямством и страшно суеверны. Прежде они до некоторой степени пользовались защитой и покровительством вашего предшественника, но теперь, когда он бежал в Индию, бросив своих собратьев по вере, они очень беспокоятся о своем будущем.
Аббас выдерживает паузу и смотрит в глаза Рахиму, желая тем самым подчеркнуть важность того, что он собирается сказать.
– Продолжай, – кивает ему Чоудхори.
– Несмотря на то что всё больше и больше мусульман приезжают из Индии в нашу страну, поток индуистов, что бегут в обратном направлении, ничуть не меньше. Само собой, тем, у кого есть капитал, перебраться на новое место проще. Рыбаки из здешней деревни не могут себе позволить переезда, даже если бы они этого и захотели.
– И что же ты предлагаешь?
Аббас смотрит на Рахима с алчным выражением лица:
– Всё очень просто, сахиб. В последнее время мне поступает очень много предложений от рыбаков-индусов купить у них лодки. Они готовы продать их, даже несмотря на то что ничего больше за душой у них нет. Всё ради того, чтобы бежать в Индию. Денег у меня немного, сахиб, и потому пока я купил только пару лодок, но с вашим состоянием, сахиб, мы сможем создать настоящий флот.
– Но если девять из десяти рыбаков уедут, кто вместо них станет выходить в море?
Аббас небрежно отмахивается:
– Здесь немало наших братьев по вере. Долгие годы они грезили о том, чтобы эта часть залива оказалась в их руках. Они не могли воплотить эти мечты в жизнь, из-за того что тут жило слишком много рыбаков-индуистов. А сейчас мы можем платить индуистам крохи того, что они получали от нас раньше.
– Похоже, ты всё хорошо обдумал, Аббас, – улыбается Рахим.
– Так значит, сахиб подумает над моим предложением? – от радости Аббас встает. Поднимается и Рахим.
– Уже подумал, – отвечает Чоудхори ледяным тоном, весь дрожа от ярости. – Мы с тобой видимся в первый раз, и только поэтому я не стану тебя выгонять. Если я еще раз услышу от тебя нечто подобное, я позабочусь о том, что ты еще долго будешь искать новую работу. Запомни раз и навсегда: я сюда приехал не для того, чтобы, пользуясь положением, выжимать все соки из забитых индуистов. Они по-прежнему, как и при моем предшественнике, могут рассчитывать на покровительство и даже более того, если учесть атмосферу страха, которая воцарилась после беспорядков. То же самое касается мусульман, христиан, буддистов и всех остальных.
Аббас съеживается от тирады Рахима. Сейчас он напоминает рыбу, оставленную вялиться на солнце.
– Простите, сахиб, за эту безумную мысль. Сам не знаю, как она пришла мне в голову – видать, солнце напекло. Простите, умоляю, и давайте забудем об этом разговоре.
Рахим кивает на дом Аббаса:
– Относись к рыбакам так же, как к своим родным. Я тут надолго, и теперь здесь многое изменится.
Поначалу Рахим, всё еще кипя от возмущения, направляется домой, но потом решает пойти в противоположном направлении. Он понимает: настроение испорчено, надо проветриться, а для этого лучше всего прогуляться на свежем воздухе вдоль линии прибоя. Вдалеке он замечает какое-то движение под пальмами и направляется туда. Приблизившись, он видит девочку примерно такого же возраста, как сын Аббаса. Она голая по пояс, а волосы так выгорели на солнце, что отливают медью. Она смотрит, как Рахим приближается к ней, но здороваться не спешит.