Ветер становится всё сильнее. По пляжу несутся сорванные цинковые крыши, способные перерубить человека пополам, если какой бедолага окажется у них на пути. Деревья гнутся и стонут. Птицы исчезли, попрятавшись в неведомых убежищах, в которых обычно укрываются, когда ярится стихия. Теперь в небесах властвует лишь взбесившийся, несущий смерть ветер.
Со всей решимостью она отгоняет от себя мысли о муже и сыне. Сейчас ей целиком и полностью надо сосредоточиться на том, как остаться в живых, как уцелеть во время шторма. Джамир – взрослый мужчина, он в море, о нем позаботится Аллах. Супруг справится. Сын с Риной, сейчас они за крепкими стенами особняка заминдара, и потому мальчику ничего не угрожает. Он в безопасности. Так что сейчас ей следует сосредоточиться на самой себе.
Хонуфа принимается карабкаться на пальму. Несмотря на то что дерево наклонено, женщина теперь находится на высоте около трех метров над землей. Она начинает привязывать себя к стволу, сплетая самые хитроумные из узлов.
Как же получилось, что всё вдруг с такой неумолимой скоростью пошло наперекосяк? Все беды Хонуфы, копившиеся и набиравшиеся с течением времени, подобно горному оползню, набрали скорость и ход, воплотившись в этом буйстве стихии, грозившем оборвать ее жизнь. Сейчас, если оглянуться назад, под силу ли ей сказать, что бы она могла изменить в прошлом? Как бы она поступила в свете того, что знает теперь?
Первым делом она привязывает к пальме ноги. Крепкие сильные ноги, которые все эти годы служили верой и правдой. Ноги, которые привели ее на дальнюю, западную оконечность пляжа, где она познакомилась с Сираджем, который сказал, что работает телеграфистом.
С чего ей было садиться рядом с ним? Она и не стала к нему приближаться, держа подобающую дистанцию, впрочем, достаточную для того, чтобы слышать его голос на фоне шума прибоя. Выглядел он совершенно обычным. В его лице не было ничего интригующего, ничего такого, что побудило бы ее спросить, кто он, почему сидит тут с таким видом, что сразу же выдает в себе горожанина.
Ей было в два раза меньше лет. Тело цветущей девушки и разум ребенка. Он был на четыре года старше, с тоненькими, аккуратно подстриженными усиками и напомаженными волосами – черными как смоль, словно на них никогда не падал даже лучик солнечного света. Он приехал из Дакки, окончил университет и мечтал стать писателем, ну а пока, чтобы помогать родителям и младшему брату, работал телеграфистом на севере в местном почтамте.
Был час заката. Они проговорили больше часа, покуда солнце медленно заваливалось за горизонт, покидая этот мир. Он сказал, что в ней есть нечто удивительное. Да, она грамотна, образованна и прочла много книг, но помимо этого он чувствует в ней связь с запредельным. Подлинную связь, а не ту, которой хвастают дураки, расшибающие лбы в храмах и мечетях, связь с неведомыми мирами, с лучистой красотой и подлинной природой вещей, скрывающейся за маской фальши.
Так слово за слово он ее околдовал. После того как они попрощались друг с другом в тот первый день, она на протяжении всей следующей недели ежедневно прочесывала пляж, покуда наконец не нашла его в том же уединенном месте. При виде девушки Сирадж просиял от радости.
Она рассказала ему о сне, который ей привиделся накануне: что моря, океаны, да и вообще все воды мира превратились в бумагу, и каждая волна состояла из страниц некой великой бесконечной книги. Может, Сирадж сумеет ответить, что значит ее сон?
Он сказал, что на этот вопрос у него нет ответа. Но за дни, что слились в недели, Сирадж поведал ей о многом другом. Он ее учил.
Нередко он приносил книги, причем в девяти из десяти случаев книги были на английском языке. Чудные, странные, экзотические фамилии авторов она помнила до сих пор: Чосер, Шекспир, Блейк, Джойс, Диккенс, Бронте, Во, Моэм.
Она стояла рядом и смотрела, как он читает вслух, прислонившись широкой крепкой спиной к просоленному ветрами кедру. В конце каждого абзаца он останавливался и переводил. Она завороженно слушала, впитывая его слова, словно пустыня капли дождя. Казалось, Сирадж обладает безграничными запасами терпения. Он с удовольствием отвечал на ее бесконечные вопросы, повторял снова и снова те отрывки, которые особенно сильно полюбились ей. Ей казалось невероятным, невозможным, что человек способен столько всего знать и при этом оставаться в своем уме. Мудреное ли дело, рехнуться от величия и красоты этого мира!
Порой, когда он читал, девушка протягивала руку и проводила ей по вьющимся волосам Сираджа, поражаясь могуществу разума, позволяющему читать, переводить и толковать все эти удивительные, чарующие премудрости. Нет ничего удивительного в том, что она целиком, без оглядки, полностью отдалась ему.
Месячные в положенный срок не пришли. Сгорая от стыда и немея от страха, она рассказала об этом Сираджу. Тот прижал ее к себе и принялся ободрять, уверяя, что всё будет в порядке и его семья примет ее с распростертыми объятьями. Они отправились в лес и в который раз в свете звезд под шум прибоя занялись любовью.
В ту ночь они расстались, договорившись встретиться на следующий день. За это время Сирадж обещал написать отцу, чтобы рассказать о своем решении жениться.
Больше она его ни разу не встретила.
Джамир был ее детским другом. Несмотря на то что с течением времени она отдалилась от него, он продолжал ее любить – тихо, но при этом с неистовой силою. Когда односельчане и родные отвернулись от нее, именно Джамир пришел к ней на помощь и еще до родов предложил ей руку и сердце. Он был готов растить ребенка как своего.
Хонуфа морщится от песка, что швыряет в ее лицо ветер. Песчинки покалывают кожу, которую ее отец однажды сравнил с верой. Мол, и без того и без другого не проживешь.
Как ее звали при рождении? Ракхи Джаладас, что дословно означает «Ракхи, рабыня воды». Как и в случае с подавляющим большинством индуистов, ее фамилия играла куда более важную роль, чем у европейцев. Она указывала на ее касту. Удел Джаладас – рыбная ловля. Ни на что большее рассчитывать не приходится.
Джамир был мусульманином, и потому он рыбачил не потому, что был обречен на этот удел своим рождением. Это занятие выбрала его семья в силу обстоятельств, традиций и навыков. «Как же это просто и понятно! – думала девушка. – Каждый занимается тем, чем нравится, и нет никакой предопределенности, назначенной судьбой». Именно это обстоятельство и сыграло решающую роль, когда она решила принять ислам, хотя она и без того чувствовала себя обязанной Джамиру за его предложение руки – и это несмотря на то что Джамир выразил готовность сам перейти в индуизм, если этот шаг сможет изменить к нему отношение родителей девушки, возражавших против их союза. Ради любви он бы с радостью взял фамилию Джаладас и стал бы рабом воды. Рабом, а не просто слугой.
Ракхи удержала его от столь необдуманного поступка, сказав, что он должен оставаться свободным. Свободной хотела стать и она. Она сказала, что жены богатых мужей берут фамилии супруга. Но раз он так беден, что у него нет фамилии, она примет его религию. И точно так же, как от пламени одной свечи загорается другая свеча, ее бессмертная душа будет сиять в свете его души.
Так Ракхи, беременная в семнадцать лет, вышла замуж и стала мусульманкой. Девять из десяти ее односельчан были индуистами, носившими одну и ту же фамилию Джаладас. Приняв другую веру, она покидала их, одновременно оставаясь с ними.
Продолжая как можно крепче прижиматься к дереву, она допускает ошибку: открывает рот, чтобы вобрать в себя побольше воздуха, и он тут же наполняется пылью и грязью. Тот самый рот, из которого столько лет назад доносились священные слова шахады. В присутствии Джамира и его двоюродного брата она трижды повторила, что нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед – Пророк его.
Она отреклась от веры, доставшейся ей при рождении, и взяла себе новое имя Хонуфа. Пути назад не оставалось – он был отрезан для нее ее же собственной семьей. Для родных она в буквальном смысле слова умерла. Теперь отец с матерью проходили мимо нее, будто не замечая, а когда она обращалась к ним, делали вид, что ее не слышат. Когда знакомые из других краев спрашивали, как поживает их дочь Ракхи, те отвечали, что она погибла во время бури.
В иных обстоятельствах ирония ее положения вызвала бы у Хонуфы смех.
Впрочем, самое главное испытание ее ждало впереди. Односельчане обратились к Рахиму, который по-тихому всячески поддерживал ее в те жуткие тягостные дни, и выдвинули ему ультиматум: он рискует утратить их доверие, если и дальше станет покровительствовать Хонуфе, некогда именовавшей себя Ракхи Джаладас, забеременевшей вне брака и вышедшей замуж за мужчину иной веры, который даже не является отцом ее ребенка.
В тот момент в поведении Рахима начал сказываться возраст. Он стал осторожным и боязливым. Страшась поддерживать дальнейшие отношения с Хонуфой в открытую, он более не смел приглашать ее к себе домой, где когда-то научил читать и писать. Как-то поздним вечером он пришел к ней в гости и принялся умолять ее отнестись к нему с пониманием – сейчас он должен дистанцироваться от нее и Джамира. Прошу тебя, пойми. Я, как и прежде, буду крепко любить тебя с Джамиром, но моя должность обязывает меня думать обо всей деревне, а не одной-единственной семье, сколь эта семья ни была бы дорога моему сердцу.
Через месяц она родила ребенка от Сираджа. Маленького, серого и мертвого.
Джамир плакал вместе с ней, когда они хоронили его на холме. Никого, кроме них, там не было. Никакой заупокойной службы они заказывать не стали.
Ее скорбь очень быстро уступила место гневу. Он обрушился на всех односельчан, но в первую очередь на Рахима. Сочтя его поступок подлостью, будучи им совершенно раздавлена, Хонуфа решила полностью с ним порвать. Несмотря на мольбы и Захиры, и Джамира, она отказалась встречаться со своим бывшим учителем. Ее ненависть к нему была столь остра, что она вернула ему все подарки, которые получила за все годы, продала корову, которую он помог купить, а деньги передала в конверте через охранника. Тарелки, одежду и прочие подарки она сложила в мешок и оставила у ворот. В горячечной ярости она жалела, что не может вернуть ему неосязаемые дары и позабыть буквы и цифры, которым он ее научил.