Песчинки больно впиваются в кожу. Глаза налиты кровью, оттого что в них попадают брызги соленой воды, а губы иссохли и потрескались. Ладони и грудь все в крови, исцарапанные корой пальмы.
Это всего лишь плоть. Сбереги мою душу, Господи.
Хонуфа возвращается в мыслях к сыну. Каким он будет, когда вырастет? Как жаль, что он еще такой маленький. Был бы он хоть чуть-чуть постарше, он бы ее помнил – если ей суждено погибнуть в буйстве стихии.
Бесконечно тянутся часы. Наконец на смену ветру, воде и тьме приходит тишина и свет. Хонуфа заставляет себя открыть глаза. Она в оке бури. Женщина смотрит по сторонам и едва узнаёт знакомые места.
Да, она по-прежнему привязана к дереву, но всё остальное кардинально изменилось. Под ее ногами пенится вода, таящая в себе остатки ярости шторма. От ее дома не осталось ничего, кроме нескольких обломанных бамбуковых шестов, напоминающих пеньки зубов во рту старухи. Шея затекла. Хонуфа с трудом поворачивает голову в сторону горизонта. Небо – трупного желтого оттенка. Бешеный ветер ослаб, его порывы вяло треплют мокрые края ее сари.
Из-за того что на протяжении долгого времени ей приходилось держаться за дерево, ее мышцы словно превратились в куски льда. Стеная, она развязывает тугие узлы непослушными пальцами. Работа эта тяжелая и выматывающая. В какой-то момент Хонуфа взвизгивает, соскальзывает по стволу и обнаруживает, что свисает с дерева головой вниз. Ей не хватает сил, чтобы подтянуться и развязать веревки, опутывающие ее ноги. Она покачивается из стороны в сторону. Длинные волосы выбиваются и тянутся вниз, задевая пенящуюся воду.
Ветер окончательно стихает. Солнце на западе пробивается сквозь апельсиново-желтую пелену, заливая нежным светом жуткие последствия шторма. Хонуфа, висящая вниз головой, словно гигантская летучая мышь, несмотря на свое бедственное положение, не может сдержать смеха. Шторм словно обнажил то, что всегда оставалось сокрытым, то, что определяло ход всей ее жизни.
В глубине ее души всегда горел огонь любви к буквам. Ее всегда мучила жажда знаний, которую она осознала, только когда в ее жизнь влетел на своем горящем самолете этот иноземный пилот с поясом, покрытым странными письменами, и листовками на бенгальском. Рахим пестовал в ней это пламя. Волею счастливого случая они встретились в тот день под пальмой, благодаря чему перед Хонуфой открылся целый новый мир знаний. Этот мир сделался шире и ярче благодаря Сираджу. У Хонуфы аж голова пошла кругом от осознания того, сколько ей еще предстоит узнать и усвоить.
Каждый мужчина являлся в ее жизнь незваным гостем, и каждый в итоге ее бросил.
Может, именно поэтому ее охватила такая дикая, неукротимая злость на Рахима? Потому что он был последним из череды таких мужчин? Последним, кто оставил ее.
Остался только Джамир. Неграмотный, необразованный, но при этом неглупый. Он любил ее не за ум, а за душу.
Догадывался ли он, чего она стыдилась? Понимал ли он, что, несмотря на предательство и количество прожитых лет, Хонуфа продолжала любить Сираджа? Она никак не могла избавиться от этого чувства, казавшегося ей неизлечимой болезнью. Может, Джамир решил, что письмо от Сираджа? Не оттого ли муж в последнее время мрачнее тучи и ведет себя так отстраненно?
Джамир, сердце мое. Моя любовь к тебе шире и глубже десяти океанов.
О чем муж твердил все эти годы? О том, что ее гордыня когда-нибудь их всех погубит. В таких случаях Хонуфа лишь насмехалась над ним. Получается, зря, ведь в конечном итоге он оказался прав. Зачем она сегодня отправилась в храм Кали? Да, она это сделала потому, что за долгие годы ее вера в Аллаха ослабла, но лишь отчасти. Может, отчасти она поступила так, потому что в глубине души надеялась припоздниться, чтобы Рина, а не она повела ее сына в дом заминдара? В этом случае ей бы не пришлось смотреть в глаза человеку, с которым, повинуясь собственной блажи, она порвала много лет назад. Неужели именно эта причина стояла за ее поступком? Впрочем, хочет ли она отвечать на этот вопрос, который ее пугает куда сильнее бури? Сумеет ли она выдержать голую, неприкрытую правду?
С приходом шторма время словно неведомым образом ускоряется, придавая объектам тот вид, который они неизбежно с течением лет приобрели бы: от домов остаются лишь обломанные у основания бамбуковые жерди остовов, лодки превращаются в щепу, рисовые поля покрыты соленой водой, высокие деревья лежат на земле.
Под Хонуфой начинают проплывать трупы – жуткая череда изломанных до неузнаваемости тел. Кончики ее волос скользят по чьему-то распухшему лицу, закрывая его, словно черным саваном.
Хонуфа настолько вымотана, что не обращает внимания на плеск воды, знаменующий приближение человека. К ней кто-то идет – сперва медленно, а потом, узнав ее, припускает бегом. Она не чувствует сильных пальцев, уверенно и привычно распутывающих узлы веревки, опутывающей ее ноги. Она открывает глаза, только когда ее нежно подхватывают руки – те руки, что обнимали каждую ночь на протяжении последних восемнадцати лет.
Она открывает глаза. Лицо Джамира в ссадинах и кровоподтеках. Она не спрашивает, что он тут делает и каким образом ее нашел. Она лишь интересуется, сколько времени провела без сознания.
– Откуда же мне знать? – отвечает он.
– Как… почему… ты… – Неожиданно ее ослепляют лучи солнца.
Джамир закрывает от них ее глаза своей рукой. Он открывает рот, чтобы ответить, но растерянно молчит. С чего начать? Он провел в море весь день, и случившееся кажется ему сном: и то, как он спрыгнул с корабля, и то, как голос Лодочника помог ему собраться с духом, взять себя в руки и спастись.
Поверит ли ему Хонуфа, если он скажет, что его спасли рыбаки на лодке, принадлежавшей когда-то Хашиму, той самой, с глазами и странными символами, той самой, которую много лет назад пришлось продать его матери. Команда, что гребла изо всех сил, чтобы уйти от шторма, вытащила Джамира из воды – к тому моменту он уже терял сознание и был готов пойти ко дну.
Ему неведомо, что стало с Аббасом, Маником и двумя матросами на траулере. Когда он видел корабль в последний раз, тот держал путь на восток, прочь от шторма. К тому моменту как Джамир добрался до берега, ветер отогнал лодку на многие километры от курса, и ему пришлось полдня идти по берегу, а потом, всего за несколько километров от дома, укрыться в пещере от бури, когда та обрушилась всей своей силой на землю.
Джамир понимает: Хонуфа сейчас не готова выслушать весь этот рассказ, и потому он задает очевидный вопрос:
– Где наш сын?
– Я отправила его к Рахиму вместе с Риной. Пояс и серебряную фляжку я дала ей на сохранение.
– Это правильно, – одобрительно кивает Джамир.
Она садится. Сверкая глазами, она вцепляется ему в руку и с непоколебимой уверенностью говорит:
– Джамир, нам надо к нему. К сыну. У меня такое чувство, что если мы не пойдем, то больше никогда его не увидим.
Стоит ей это сказать, как свет меркнет и мир погружается в полумрак. Джамир оглядывается по сторонам.
– Каким-то чудом мы отыскали друг друга, покуда проходило око бури. Шторм вот-вот начнется снова. Что ж, давай попробуем. Сделаем, что можем. Идти можешь?
– Еле-еле. Но я попытаюсь.
До начала шторма остаются считаные минуты. Он помогает ей встать. Они ковыляют по пляжу мимо развалин деревни. Им удается добраться только до утеса неподалеку от того места, где совсем недавно стояла их хижина. На них снова обрушивается дождь. Поднимается ветер.
Они укрываются за утесом. У Хонуфы больше нет сил. По ее щекам бегут слезы. Джамир спрашивает, почему она плачет.
– Боюсь, мы больше никогда не увидим нашего сына.
– Может, оно и так. Главное – он в безопасности. Ему ничего не угрожает, и он сыт.
– Откуда ты знаешь?
Он берет ее руку и прижимает к своей груди.
– Сердцем чую. И ты тоже. Я это знаю. Рахим-сахиб его не бросит. Он о нем позаботится. В детстве он всегда был с тобой добр, прямо с того самого первого дня, когда встретил тебя под пальмой. Я знаю, что он будет любить нашего сына как родного. У него впереди счастливая жизнь. Он станет великим человеком.
– Я должна тебе кое-что объяснить, – она собирается с духом, чтобы признаться во всем: поведать о письме, о том, что сотворила, о своем обмане… Если он возненавидит ее, после того как всё узнает, она отнесется к этому с пониманием. Сейчас, на пороге неминуемого конца, она готова исповедаться во всех своих грехах, которые смоет надвигающаяся буря.
Джамир с нежностью прижимает палец к ее губам:
– Тебе нечего объяснять.
Джамир и Хонуфа обращают взгляды на юг, со страхом глядя на то, что на них надвигается оттуда. Ветер крепчает. Солнце скрывается за громадами туч, плюющихся молниями. В заливе поднимается волна и устремляется к берегу. У Хонуфы остается лишь несколько секунд, чтобы произнести свои последние слова:
– Ты моя опора.
Шахрияр и Анна
Его самолет совершает посадку в международном аэропорту Шахджалал в восемь часов утра. Отец с матерью ждут его в зале прилетов. Когда они, завидев его, встают, он отмечает, что двигаются они чуть медленнее, чем прежде, да и на ногах стоят не так уверенно. Он понимает, что ему недолго осталось с ними. Не говоря ни слова, он подходит и обнимает их.
– В этот раз без Анны? – шепчет Рахим риторический вопрос на ухо Шахрияру.
Тот улыбается, надеясь не выдать того, насколько ему сейчас плохо.
– В этот раз без нее. Но надеюсь, скоро она нас навестит. Кстати, она передает привет.
– Когда же мы ее увидим? – желает знать Захира. Два года назад они впервые увидели внучку, когда приехали погостить в Америку, и с тех пор нетерпением ожидали новой встречи.
– Не поверите – прямо сегодня вечером. Я привез с собой ноут, так что запросто сможете выйти с ней на связь по скайпу – ну, если скорость интернета позволяет.