По сей день ломаю голову – удалось ли мне прикоснуться к статуе или нет. «Что ты делаешь?!» – в комнату ворвалась жена плотника в развевающемся сари. От ее волос пахло кокосовым маслом. Она вцепилась мертвой хваткой мне в руку и вытащила на солнце, словно какую-то букашку из-под камня. «Где ты! Где ты, муж!» – старуха орала, покуда из мастерской за домом не показался плотник. Он был высоким, бородатым и голым по пояс. За ним следовал мой отец. «Что случилось, жена?» – спросил он. «Этот… этот гаденыш… он едва не…» – старуха, вне себя от возмущения, тыкала пальцем в сторону комнаты, из которой выволокла меня. Плотник посмотрел на меня сурово, но без всякой злобы. «Куда ты еще ходил, мальчик? Говори, да побыстрее». Всхлипывая, я показал на кухню. Старый плотник спокойно и при этом методично стал выносить всю посуду и бить ее о землю, покуда земля не оказалась покрыта черепками. «Ты пойми, – объяснил он отцу, который, стиснув зубы, повел меня прочь. – У меня нет другого выхода. Так поступают, если на кухню или в комнату с алтарем заходит не индуист. Вопрос не в том, верю я в это или не верю, но правилам надо следовать и делать всё, чтобы жена оставалась довольна».
Водитель немного помолчал.
– Так и закончилось краткое ученичество моего отца у плотника, – вновь заговорил он. – Всю обратную дорогу до дома мой родитель молчал. При этом он не то что не ударил меня за мой поступок, он даже не ругал меня. Вообще никак не наказал. В случившемся он видел некий перст судьбы. А красивый синекожий юноша всё никак не шел у меня из головы. Впоследствии я узнал, что это Кришна. И по сей день в моей комнате есть его изображение, несмотря на то что я по пять раз в день, как и полагается всякому правоверному мусульманину, совершаю намаз.
Рахим, очарованный историей, уже открывает рот, чтобы выразить свое восхищение, но вдруг машина резко останавливается. Он поднимает взгляд. Дорогу преграждают три молодых человека в дхоти. У них в руках толстые бамбуковые посохи. На их лбах по три белых полоски и красной точке.
Моталеб и Рахим в волнении переглядываются.
– Это тилака[15] тех, кто поклоняется Шиве, богу разрушения.
– Шива не только бог разрушения, но также созидания и сбережения, – отвечает Рахим, вызывая изумленный взгляд Моталеба. – Будем надеяться, что эти джентльмены тоже об этом помнят.
Когда высокий поджарый мужчина в центре троицы жестом приказывает Моталебу выйти из машины, шофер со страхом смотрит на хозяина. Рахим кладет ему руку на плечо, не позволяя встать, и опускает стекло.
– Что-то случилось?
– Вылезай из машины, – говорит высокий, почесывая тюрбан кончиком посоха. Двое других молодых людей наблюдают, скрестив руки на груди.
Рахим выходит из машины и встает прямо – словно палку проглотил. Он превосходит ростом большинство людей, но при этом ниже собеседника где-то на ладонь.
Собирается толпа – поглазеть.
– В чем дело, бхай? – спрашивает он, по ошибке, на автомате называя высокого словом «брат», как принято среди мусульман-бенгальцев.
– Я тебе не брат.
– Прости меня. Как тебя зовут, дада?
Злоба, исходящая от троицы, заражает толпу. Мужчины и женщины принимаются сквозь зубы цедить ругательства.
Один из крепышей подходит к Рахиму. Изо рта здоровяка пахнет кислым:
– Ни к чему тебе его имя. В этом районе живут индуисты. Ты что здесь забыл?
– К чему грубить? – останавливает его высокий. – Не сомневаюсь, он сейчас сам всё объяснит.
Он подходит ближе и смотрит на Рахима. Высокому не больше двадцати пяти. На его щеке шрам от удара ножа.
– Ты кто? Выкладывай живее. И не ври. Мы тут бандитам из Мусульманской лиги не рады. Мы знаем, что вы планируете беспорядки.
Рахим прекрасно понимает, что одно неосторожное слово – и ему конец. Несмотря на это, его рука спокойно лежит на крыше машины, а голос звучит ровно.
– Мы просто ехали по улице, вот и всё. Нам не нужно проблем – ни с вами, ни с кем-либо еще. Я не интересуюсь политикой. Я не имею никакого отношения к лиге. При этом я не думаю, что лига собирается применять силу. Это всё просто разговоры, чтобы британцы обошлись с мусульманами по справедливости, когда наша страна, наш Индостан, освободится от их владычества.
Рахим знает, что кривит против истины. Лига готовится сражаться и уже на протяжении нескольких месяцев накручивает мусульман. Однако об этом можно и забыть, когда на кону твоя жизнь.
Крепыш, у которого воняет изо рта, обходит вокруг машины Рахима и обращается к толпе.
– Нет, вы слышали? «Наш Индостан!» Он говорит о нашем Индостане, тогда как его подельники-бандиты из Мусульманской лиги пойдут завтра отбирать у нас наши земли, чтобы основать свое государство. А нам, значит, своего государства иметь нельзя – рылом не вышли!
Толпа принимается гадко улюлюкать в ответ и кричать: «Убей его!» Крепыш поворачивается к Рахиму и говорит:
– Может, прямо сейчас отправим тебя в страну ясного света?
– Полегче, – высокий улыбается Рахиму. – Ты уж извини, но сам видишь, как мои друзья расстроены из-за этого Дня прямого действия. Ими руководят эмоции, а не здравый смысл. Согласись, не самая мудрая мысль вступать с ними в политические дискуссии посреди разозленной толпы. Верно я говорю? Как тебя зовут?
Рахим не торопится с ответом. Имя дает власть, а полностью уступать позиции он не хочет.
– Ну и к чему эта бравада? – шепчет высокий, наклоняясь к Рахиму. – Сейчас только я смогу защитить тебя от толпы. Одно мое слово – и тебя разорвут на куски.
– Чего ты хочешь?
– Передай домой весточку через шофера. Если твоя семья захочет увидеть тебя живым, она не поскупится и пришлет нам денег. Сумма, правда, будет немаленькая.
Шахрияр и Анна
Он стоит возле школы Анны среди загорелых привлекательных женщин, приехавших забрать своих детей. В толпе есть и горстка мужчин. Они поджарые, в темных очках и шортах. Что они тут делают? Заняться нечем? У них нет работы? Шахрияр теряется в догадках.
Младшая школа имени Тэргуда Маршалла построена из кирпича и белого известняка. Перед ней на лужайке растут деревья, отбрасывая на здание школы тень. Родители с интересом на него посматривают, но он не стремится с ними общаться, ограничиваясь лишь улыбками и приветственными кивками.
Без пяти три из школы выбегает толпа детей. Среди них – Анна. При виде отца она мрачнеет, машет ему рукой, наскоро прощается с друзьями и направляется к Шахрияру. Мужчине становится интересно, чем вызвана такая реакция? Она его стесняется или просто надеялась увидеть Джереми?
– Привет, красавица, – говорит он и заключает в объятия в надежде, что тем самым не ставит дочь в неловкое положение перед ее друзьями. К нему подходит женщина. Миниатюрная брюнетка. Молодая и привлекательная. На ее левой руке поблескивает кольцо с крупным бриллиантом.
– Всё в порядке? – она смотрит на Анну.
– Я ее отец, – улыбается он.
– Вот как? Я вроде никогда…
– Всё в порядке, миссис Штейн, – говорит Анна. – Это мой папа. Обычно он меня не забирает.
– Да, конечно, – учительница смущается. – Я просто… – она протягивает руку. – Здравствуйте, меня зовут Лиза. Я преподавала вашей дочери в третьем классе.
Он пожимает ей руку и представляется.
Девушка переводит взгляд с его лица на лицо дочери.
– Я могла бы и сама догадаться. Анна просто ваша копия. За исключением глаз.
– Да, – соглашается он, – за исключением глаз.
Они направляются в сторону улицы, оставив позади себя школьные автобусы вместе с «инфинити» и «ауди», припаркованными возле школы.
– Какие у нас планы? – спрашивает Анна.
– Сегодня пятница. Ты прекрасно понимаешь, что это означает.
Она издает недовольный стон:
– Что, опять курсы бенгальского? Только не это!
– Ты всего месяц на них ходишь. Неужели тебе совсем не нравится?
Анна сникает – сейчас она напоминает пристыженную собачку.
– Просто эти бенгальские буквы так тяжело писать. Я застряла на букве «шо».
– Да ведь это самая красивая буква во всем алфавите. Две петельки и прямая линия в конце.
– Может, ты сам меня будешь учить?
– Из меня учитель так себе, не то что твой дед, но я могу помочь тебе с практикой. Кроме того, ты ведь сама говорила, что тебе нравятся песни и танцы, которые вы разучиваете на курсах.
– Ну, они такие… нормальные, в общем, – уклончиво говорит девочка. – А вот еда мне правда очень нравится.
– Очаровательная детская честность и непосредственность. Давай тогда прибавим шаг, а то на автобус опоздаем. Кажется, сегодня на курсах будут давать бирьяни с курицей.
– Ура!
Курсы бенгальского языка располагаются в бенгальском культурном центре на Глиб-роуд в Арлингтоне. Они добираются дотуда за час с одной пересадкой. Они на несколько минут опаздывают на первый урок – рисования. Шахрияр забирает у Анны рюкзак, и девочка, вбежав в класс, скорее бежит к одной из групп, сидящих кружком у разложенных листов. Шахрияр садится у входа, берет из стопки на столике журнал и начинает читать, надеясь, что никто не станет расспрашивать, чей он отец и кто мать его дочери.
Остальные родители живо общаются друг с другом, собравшись в кучку. Женщины – в сари, у некоторых волосы по новой моде прикрыты хиджабами. Они расставляют алюминиевые подносы, прогибающиеся под весом еды, – тут и бирьяни, и курица в соусе карри, и огуречный салат, и допиаза с рыбой. На бумажных крышках – пятна жира.
– Я вас здесь раньше не видел, – обращается к нему на бенгальском сидящий рядом мужчина. Жесткие волосы на его голове были бы с проседью, не будь подкрашены хной в рыжий цвет. Одет он в явно сшитый на заказ серебристо-серый костюм с едва заметным зеленоватым отливом. – Которая тут ваша?