Махидиль смотрела на докладчика и думала: «Не брат ли он Хашима? Похож лицом, но непохож в основном: нет пустых, красивых слов, на которые тот падок... Разговор ведет дельный — о главном, о необходимом».
Профессор Данилевич сидит в президиуме рядом с секретарем Центрального Комитета. Они иногда о чем-то переговариваются шепотом. Махидиль восхищена профессором. Настоящий ученый, настоящий человек! Не каждому дано признать свой проект — детище многих лет жизни и работы — устаревшим. Да, люди науки, инженеры должны думать прежде всего не о себе — о благе всех.
Махидиль принялась искать глазами Латифа. Она и голову повернула, вытянула шею, но на нее стали обращать внимание, и девушка сконфузилась.
Начались выступления представителей отдельных организаций, строительных объектов. Очередь дошла до Махидиль. Когда объявили, что слово предоставляется начальнику участка Кызылкумской трассы Махидиль Салимовой, раздались аплодисменты.
Как в тумане, она шла по проходу, поднималась на сцену. Никогда ей не приходилось выступать в таком большом зале, когда на тебя устремлено столько глаз. Сначала она испугалась, не узнав собственного голоса. Но потом волнение прошло, и она уже не думала о голосе, а старалась рассказать коротко о главном. Правда, смущение опять пришло, когда зал вдруг загудел и зааплодировал. В сущности, она говорила ведь о самом будничном: о сокращении сроков строительства.
Зал дружно аплодировал. Аплодировал и президиум, а секретарь ЦК что-то записывал в блокнот.
Сходя со сцены после выступления, Махидиль вдруг увидела Даниярова. Может быть, это ей показалось, но в тот миг она была уверена, что видит именно его.
Во время перерыва Махидиль поспешила в фойе в надежде встретить Латифа. Но разве встретишь, когда столько народу вокруг?
Между тем и он искал ее. Один раз она увидела его у двери в зал, но пока пробиралась туда сквозь толпу, его и след простыл. Вместо Латифа она столкнулась с Данилевичем и секретарем ЦК.
— А-а, «девушка пустыни», — добродушно улыбнулся профессор. — Вы молодчина.
Секретарь, пожав ей руку, похвалил за выступление. Стал расспрашивать об условиях жизни рабочих на стройке, о ее жизни. Махидиль оробела, но отвечала, не скрывая при этом и трудностей, и недостатков.
— Если вам понадобится помощь, обращайтесь! — Секретарь опять протянул ей руку.
— Спасибо!
Кончился перерыв, и Махидиль, так и не встретив Латифа, уселась на свое место.
Кто-то передал девушке записку. Ей бы ее прочитать, а она зажала записку в руке, позабыв про нее. Видно, не прошло волнение от встречи с секретарем ЦК и профессором. Но вот она кому-то зааплодировала, записка упала на пол, и только тогда Махидиль вспомнила о ней, подняла и прочла: «После совещания буду ждать вас в вестибюле у выхода. Данияров».
...У гардероба ее опять окружили подруги. Договаривались, когда встретиться, посидеть, повспоминать... Подхватили друг друга под руку и стали продвигаться к дверям. Махидиль отстала. Подруги заметили это. Они посмотрели в ту сторону, куда смотрела Махидиль. Там стоял высокий, хорошо одетый мужчина и улыбался. Кто-то легонько толкнул Махидиль в бок и прошептал:
— Ладно, позвонишь... Только не забудь...
Она осталась одна.
— Салям, Махидиль! Не думал, что встречу вас сегодня.
Нет, не этих слов она ждала. Хоть бы сказал: соскучился, наконец-то встретились и никуда не надо спешить... Правда, кругом люди. Как на людях такое говорить! И все-таки ей было обидно, что она, дура, столько думала о нем, а у него не нашлось слов потеплее. Потом он стал спрашивать о стройке, и она опять думала, что он не то спрашивает, не о том говорит.
Так дошли они до Анхора.
— Вы не торопитесь домой? — спросил он.
Махидиль удивленно посмотрела на него. Как можно после долгой разлуки спрашивать об этом?
Латиф не заметил ее удивления и предложил:
— Пойдемте в кино.
— Пойдемте.
Махидиль смотрела на экран, но мало что видела. Ее ладонь лежала на подлокотнике кресла, касаясь горячей руки Латифа. Плечи их тоже касались. Махидиль боялась шелохнуться.
После кино он проводил ее домой. Договорились о встрече на завтра.
И вот они встретились и сидят в том же кафе «Ветерок» под открытым небом.
— О чем вы думаете? — спросил он.
— Ни о чем, — ответила Махидиль. — А вы?
— Тоже ни о чем...
Они улыбнулись друг другу.
И уже не в первый раз Махидиль подумала: «А вдруг у него есть жена, дети? Почему она не решается спросить его об этом?»
II
Тетушка Мастура уже два дня занята встречей гостей. Без конца заходят соседи, знакомые, родственники. Конечно, разговор заводят о свадьбах, о невестах, а главное — о женихах. Еще бы! Такая завидная невеста — дочь Мастуры-апа! Кто-то начнет расхваливать сына, что он очень серьезный, другой говорит о брате, третий о племяннике.
Тетушке Мастуре очень хотелось заговорить с Махидиль о замужестве, но она боялась, что та рассердится. А вдруг Махидиль уже полюбила? Тогда почему не скажет? Тетушка Мастура все поймет... Но Махидиль молчит. Другие в ее годы уже имеют двух-трех детей. И ей тоже надо поскорей замуж. Н пусть сама заговорит об этом.
Наконец, они остались одни и обе задумались, каждая о своем.
— Мамочка, я вам хочу сказать одну новость, — проговорила Махидиль, не поднимая головы, — но боюсь, что она вас расстроит.
«Так и есть, — мелькнуло в голове тетушки Мастуры, — чуяло мое сердце». А вслух произнесла:
— Скажи, доченька, скажи. Что меня может расстроить? Я верю тебе. Ты умная. Не подумав, ничего не сделаешь.
И тут как на грех прибежал с улицы соседский мальчишка и сообщил:
— Махидиль-апа, вас зовет какой-то дядя.
— Кто это? Пусть зайдет.
Мальчишка не ушел, а закричал на улицу:
— Говорят, чтобы вы заходили!
— Иду.
Махидиль сразу узнала голос гостя. Не успела она пригладить волосы, а тетушка заглянуть в окно, чтобы посмотреть, кто идет, как в дверях показался Латиф.
Махидиль не ждала его и смутилась.
— Не сердитесь, что пришел без приглашения?
— Ой, что вы, проходите, — сказала тетушка Мастура. — Что значит, без приглашения? Будьте, как дома... Другу всегда двери открыты. Сейчас вынесу курпачу.
— Не затрудняйте себя, пожалуйста. Я ненадолго. Пришел сказать, что сегодня вечером уезжаю.
У Махидиль оборвалось сердце, но она ничем не выдала себя и пригласила Латифа сесть.
Тетушка Мастура из-за занавески рассматривала гостя. Не жених ли? И еще она успела отметить, что гость уже немолод.
— Куда вы едете? — спросила Махидиль. — Не на трассу ли?
Латиф рассмеялся:
— Угадали.
— Подождите, подождите, — обрадовалась Махидиль. — Вместо Балтаева? Главным инженером?
— Да, но мы условились не говорить о работе, поэтому я и не сказал.
— Как я рада, Латифджан!
Появилась тетушка Мастура с курпачой, и Махидиль, наконец, догадалась познакомить ее с Данияровым.
— Пусть сопутствует вам счастье в жизни. Ну, что это вы не садитесь? Ты не беспокойся, доченька, я сама заварю чай. Гостя невежливо оставлять одного.
Чай пили недолго.
— Вы пробудете здесь дня три-четыре? — спросил Латиф, собираясь уходить.
Тут вмешалась тетушка Мастура:
— Да, пусть побудет дома хоть немного... Я очень соскучилась. Уж, пожалуйста, не торопите ее.
— Конечно, пусть поживет, сколько вы пожелаете.
— Да сопутствует вам счастье в жизни.
Махидиль пошла проводить гостя. Еще не было сказано ни одного откровенного слова, а Махидиль казалось, что их отношения совсем определились.
Она вернулась домой и бросилась целовать тетушку Мастуру. А та сделала вид, что удивлена.
— Что это ты так расцвела, доченька? — спросила она.
Вместо ответа девушка опять поцеловала ее. Глаза Махидиль смеялись. Ей хотелось, чтобы и матери, и всем людям тоже было радостно, чтобы все улыбались.
В день отъезда Махидиль тетушка Мастура не переставала плакать. Плакала дома, плакала по дороге на вокзал, плакала на вокзале.
Поезд тронулся. Перрон зашумел, загудел. Махидиль последний раз поцеловала тетушку Мастуру, встала на ступеньку вагона.
— Если я останусь там, то заберу и вас, не расстраивайтесь, мамочка! — крикнула она.
Тетушка Мастура прислонилась к столбу.
— Ой, помереть мне! У тебя еще и такие мысли?
Поезд удалялся. Кругом махали на прощание, а у тетушки Мастуры не было сил даже руку поднять.
III
Как хорошо в осенние дни любоваться природой из окна вагона! На грядках нежатся, как сытые дети, арбузы и дыни. А те, что уже собраны, грузят в машины. Белый хлопок будто кипит в бункерах уборочных машин. В окно врывается теплый ветер, ласкает лицо, треплет волосы.
Наступил вечер. В вагонах загорелись лампочки. Желтый квадрат окна бежал по земле рядом с вагоном, словно боясь отстать от поезда. Квадрат этот взбирался на кочки, спускался то в ямы, то в каналы, полные воды, ударялся о провода, горбился, прыгал по посевам, но не пропадал. Деревья на мгновение закрывали небо, полное звезд, и месяц, напоминавший серп.
Долго Махидиль смотрела в окно, потом ей стало зябко, и она вернулась в купе.
Соседи уже заснули. Махидиль вынула из чемодана халат и хотела его надеть, но обнаружила что-то шелестящее в кармане. Это был лист бумаги, исписанный рукой тетушки Мастуры.
«Дочка, ты не сердись на меня, — писала она, — что я все время твержу одно и то же. Что мне делать, если все мои помыслы о тебе? Ты обмолвилась, что есть какая-то новость, и оставила меня в неведении. А у меня сердце болит. Что это была за новость? Если это о том госте, если ты стеснялась сказать мне, напиши в письме. Напиши скорее, доченька... я не знаю покоя. Что бы ты ни задумала, пусть сбудется. Но единственная моя просьба: не забывай меня!»