Порой среди песков встречались крепкие, как камень пласты. Стальной отвал бульдозера внезапно упирался во что-то невидимое, и машина останавливалась, дрожа от напряжения. Словно какая-то сверхъестественная сила желала потягаться с человеком! Бульдозер, ревя мотором, отступал на несколько метров и вновь бросался вперед, пытаясь сдвинуть с места заупрямившуюся породу, и, в конце концов, сметал встававшие на пути препятствия.
Махидиль двигалась следом за своей наставницей Гульхайри. Моторы натужно гудели. В воздухе висел красноватый туман поднятой пыли. Махидиль была в приподнятом настроении. Все радовало ее. «Что, сдаешься, пустынюшка? Ничего не поделаешь, придется тебе покориться!» — кричала она, поглядывая, не слышит ли ее Гульхайри, хотя слова тонули в оглушительном рокоте.
Две бригады, одной из которых руководила Махидиль, а другой — Музаффар, которого Зубайда охарактеризовала одной фразой — «что твой сахар», работали поочередно то в дневную, то в ночную смену.
Ветер, со свистом обдувающий кабину, песок, мелкими иглами впивающийся в лицо, слепящие глаза фар, когда Махидиль работала в ночную смену, — все виделось ей теперь необыкновенным и преисполненным особого значения. После работы, наскоро и с аппетитом поев, она мгновенно засыпала. Но и во сне стройка не отпускала ее. Махидиль отдавала работе все свои силы, стремясь ни минуты не проводить без пользы для дела. Ей казалось, что вся бригада работает с такой же полной отдачей сил, как она сама, и поэтому не могла понять, почему они никак не могут уложиться в график. Порой ей даже казалось, что план работ завышен, но она тут же отгоняла эту мысль. Ведь такой же план и на других участках, а там дела шли значительно лучше. В чем же причина?.. А тут еще приехал начальник строительства и дал ей выволочку.
— Мы надеялись, что с вашим приходом дела в бригаде наладятся. Сколько времени прошло, а положение прежнее!
Махидиль нервничала и однажды, сетуя перед подругами на создавшееся положение, кое-что узнала...
По словам Зубайды, у Маннапа и Надыра после смены остается почти полный бак горючего. Видно, они работают спустя рукава, лишь бы замазать глаза бригадиру.
— Глянешь, — рассказывала Зубайда, — на месте их нет, бульдозер стоит, а они куда-то исчезли. Сделаешь им замечание, а они набрасываются, словно волки. А вчера, — продолжала Зубайда, — я решила проверить. Жду их, а они вон пьяные возвращаются. Это во время работы!..
«Ага, значит вот кто мешает ей? Это он, Черный Дьявол, нарушает дисциплину, задерживает график специально, чтобы начальство подумало, будто Махидиль не способна быть бригадиром».
Махидиль тут же отправилась в магазин и потребовала прекратить торговлю спиртным. Даже пригрозила: если узнает, что кто-нибудь купил водку, — напишет жалобу на продавца. Этим она еще больше осложнила свое положение. На следующий день не вышло на работу сразу несколько человек. «На всех напишу рапорт!» — решила Махидиль. Однако прежде всего она сочла необходимым поговорить с рабочими.
— Вы с Маннапом поговорите, — посоветовала Гульхайри. — Это он главный заводила. Мне кажется, он нарочно вредит вам...
В бараке коромыслом стоял табачный дым. Люди выглядели призраками, как в тумане. Одни читали, другие играли в шахматы, небольшой кружок собрался вокруг Алеши, который бренчал на гитаре, что-то напевая... Никто не заметил появления бригадира.
Махидиль растерянно остановилась в дверях, пораженная табачным дымом и водочным перегаром. Ее даже начало поташнивать.
— Хоть бы окна открыли, — громко сказала она. — Чем вы тут дышите?
В бараке мигом стало тихо. Все взоры устремились на Махидиль. Женщин здесь никогда не бывало, и появление бригадира ошеломило всех.
Лампочки, прикрытые пожелтевшими, а местами и почерневшими, обуглившимися газетами, излучали тусклый, мерцающий свет. На большом столе посредине барака — беспорядочное нагромождение жестяных кружек и мисок. Повсюду на нарах и табуретках мятые комбинезоны. На веревке, протянутой вдоль стены, груда разной одежды. На стенах иллюстрации, вырезанные из журналов: на них и ракеты, устремленные ввысь, и пейзажи, и женские головки, а над изголовьем Маннапа, на плохо оштукатуренной стене висела грубо намалеванная, обнаженная женская фигура.
— А это что? — возмущенно воскликнула Махидиль.
Маннап, развалившийся на нарах и дымивший папиросой, спокойно приказал Надыру:
— А ну, ответь начальнице!
Надыр лениво приподнялся с места и с наигранной любезностью процедил:
— Это? Это произведение искусства. Неужели ваши глаза не различают?
Раздался смех. Маннап «одернул» Надыра:
— Хватит! Разве женщина обязана понимать, что такое искусство? Ты бы разъяснил начальнице...
— Сейчас же уберите! — перебила Махидиль.
— Извините, мы не поняли, царица моя... — продолжал Маннап.
— Я говорю, уберите!
— Царица моя, разве можно уничтожать столь ценное произведение, единственный экземпляр во всем мире... — не шевельнулся Маннап.
— Если сами не желаете убрать, то... — с этими словами Махидиль решительно направилась вперед.
Навстречу ей бросился Надыр. Парни с интересом ждали, что же сейчас произойдет.
— Отставить! — резко бросил Маннап. — Предложи начальнице сесть. Женщина-труженица устала.
Надыр ногой подвинул табурет к Махидиль. Не обращая внимания на вызывающее поведение парня, Махидиль села. О «живописи» она решила поговорить позднее.
— Я думала, вы прикажете побить меня, — с усмешкой обратилась она к Маннапу, — но, слава богу, ошиблась.
— Поднимать руку на слабый пол? — с притворным ужасом воскликнул Черный Дьявол. — Это не мужское дело.
— Ах, какой вы рыцарь!
— А вы думали, мы не мужчины?
— Разве только этим определяется мужчина?
— Ясно, царица моя. Вы хотите сказать, что труд определяет настоящего мужчину, — развалясь и подложив под голову руки, произнес Маннап. — Старая песня! Нашли бы что поновей!
Махидиль снова усмехнулась.
— Ладно, поищем для вас что-нибудь поновее. Вы знаете, зачем я сюда пришла?
— Наверно, решили справиться о моем здоровье, — спокойно отозвался Маннап. — Как видите, я здоров как бык.
— Почему же вы отлыниваете от работы?
— Вы, царица моя, произносите слишком красивые слова, а ведь каждое красивое слово — все равно что керосин на тлеющие дрова.
— Что ж, если тлеющие дрова загорятся, тем лучше. Тогда от них есть польза. Но это не ответ на мой вопрос.
Маннап поднялся.
— Хотите получить ответ? Пожалуйста. Я считаю позором для себя подчиняться женщине, понятно?
— Понятно. Вы злитесь, что меня назначили на ваше место? Но если бы вас вновь назначили бригадиром и вы смогли бы завоевать бригаде славу и почет, я была бы готова немедленно отказаться от бригадирства и сама выдвинула бы вашу кандидатуру.
— Какое великодушие! Начитались «Дон Кихота»?
— «Дон Кихота» я читала, но дело не в том. Я говорю серьезно: в любой момент я согласна отказаться от руководства бригадой.
Маннап саркастически усмехнулся и покачал головой:
— Тысячу благодарностей за вашу милость, царица!
— Хватит! Я вам не царица, а пока ваш бригадир, и у меня есть имя и фамилия. Меня зовут Махидиль Салимова.
— О, еще прекраснее... Бесподобное, редкостное, удивительное имя... Махидиль... Но мне все равно хочется называть вас царицей. Неужели вам это неприятно? Умоляю, разрешите называть вас так! Ведь вы действительно стали царицей пустыни, о прекраснейшая из прекраснейших фей на земле! Все живое и неживое в этой пустыне преклоняет перед вами колени и ждет ваших приказаний. Но послушайте, Офелия, идите-ка лучше в монастырь.
— Вы и Шекспира читали?
— Произведения Шекспира — кладезь философских мыслей. Шекспира чтит вся Вселенная.
— Ладно. Хватит философствовать. Скажите прямо, чего вы добиваетесь?
— Я уже сказал, царица моя. У вас плохая память.
Окружившие ее тесным кольцом парни рассмеялись.
— Итак, вы недовольны, что я приехала на стройку. Может быть, прикажете мне уехать?
— Что вы, что вы, царица! Дышать одним воздухом с вами — радость. Грех лишать нас этого счастья.
Махидиль впервые столкнулась с таким краснобаем.
— Послушайте, Маннап, — с трудом сдерживаясь, произнесла она, — давайте разговаривать откровенно, начистоту. Вы не новый человек на трассе, прибыли задолго до меня и испытали все здешние трудности. Я пришла к вам за советом. Что нужно сделать, чтобы вывести бригаду из отстающих? Ведь и вы, и все остальные заинтересованы в заработке? У меня просто голова идет кругом... Давайте вместе подумаем.
Маннап рассмеялся:
— Не по адресу обратились, царица. Мне ли давать советы другим, если я сам не мог вывести бригаду в передовые?! Нет уж, увольте, пусть каждый тянет свой воз.
— А вы захотите — выйдете на работу, не захотите — будете гулять. Так, что ли?
— Кто может знать тайны души, царица моя?
— Неужели вам не надоело паясничать? Ведь вы же взрослый человек, Маннап!
— Во всяком случае не такой глупый, как вам кажется. Вот только диплома не имею.
— А кто вам мешает его иметь? Учитесь. И если бы вы не были таким скептиком...
— Кто скептик?
— Вы. Разве не называют скептиком человека, который ни во что не верит? Вера, надежда, мечта, цель в жизни — все это пустые слова для вас. И вы думаете только о себе...
— Опять красивые слова! Как по книге!
— Ну и что в этом плохого? Вы же сами только что говорили цитатами из книги. И прямо как артист говорили...
Из попыток Махидиль хоть чем-нибудь пробудить в Черном Дьяволе человеческие чувства ничего не получалось. Он продолжал паясничать:
— Вы правы, стать артистом — моя мечта. Но, к сожалению, мои лучшие устремления поглотили здешние пески, и я вяну, как осенний лист. Теперь вся моя надежда — это вы! Поддержите меня, помогите достичь моей цели, и я украшу сцену любого театра. Смилостивьтесь, царица, не дайте таланту захиреть в этих барханах...