Так вот воспоминание: Колдвел выходит из углового магазина, зажав новый комикс про Супермена под мышкой и разворачивая жвачку. А посередине улицы Блор Боб Джейнс, как матадор, увертывается от идущих машин, вихляя бедрами так, чтобы они его не задели. Потом он вдруг теряет равновесие и падает назад. И наскочившая на него машина, красный «эдсель», подбрасывает его в воздух, так что мистер Джейнс приземляется у самых ног юного Колдвела. Ореол красных брызг разлетается из его головы, и Колдвел видит, что Боб улыбается.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Вздрогнув, Беверли резко проснулась. Она всегда так просыпалась, и врачи считали, что это ненормально и она нуждается в особом внимании. Дед ее обычно, не успев вернуться к жизни, тут же впадал в состояние нарастающей тревоги и принимался изрыгать ругательства. И даже Маргарет, ее Маргарет, посещали кошмары. По несколько раз за ночь девочка вдруг резко садилась и начинала кричать, словно кошмар можно было отогнать оглушительными воплями. Единственным из близких родственников Беверли, кто спокойно переходил от сна к бодрствованию, был ее бывший муж дон Пибоди.
Беверли огляделась и вспомнила, где она находится: Банка Дампиера, Урез Воды, коттедж «К». Женщина за регистрационной стойкой, которую звали Полли, произвольно и властно распределила постояльцев по разным коттеджам. Гейл и Сорвиг получили коттедж на полпути к главному зданию, и, когда они поинтересовались, не могут ли поселиться поближе к пляжу, Полли решительно покачала головой и бросила взгляд на доску с расписанием, словно та была призвана подтвердить ее правоту. Джимми Ньютон был в «А2» — одном из четырех номеров, выходящих в прямоугольный коридор.
— Только чтобы там было побольше розеток, — попросил он. Но Полли не ответила, так как была занята выдачей ключей от коттеджа «Г» учителю физкультуры.
Номера «Г» и «К» находились в одном коттедже, разделенном посередине стеной. И Беверли предполагала, что номер учителя физкультуры является зеркальным отражением ее собственного. Через перегородку она слышала, что тот спит или пытается заснуть, так как кровать стонала и скрипела при каждом повороте его тела.
Беверли подумала, что он, видимо, тоже страдает бессонницей. Что касается ее, то на этот счет разногласий среди профессионалов не было. Ей выписывали таблетки и рекомендовали соблюдать режим дня. Но таблетки Беверли выкидывала, а на режим не обращала никакого внимания. Вот и то, что она сделала сейчас, было строго запрещено специалистами. День клонился к вечеру, и вместо того, чтобы спать перед обедом, она должна была дождаться предписанного времени и лечь в половине одиннадцатого. Беверли огорчало и раздражало то, что ей отказано в приятном дневном сне, но такова была ее жизнь. В стране проклятых не бывает дневного сна.
Беверли вылезла из кровати и отправилась посмотреть в большое окно. Кусты и зелень лезли через ограждение, как беженцы в поисках укрытия. Впрочем, возможно, так оно и есть, подумала она; она верила в духовное единство жизни и в то, что ее самые безмолвные представители — растения, животные и нерожденные дети — обладают самыми глубокими познаниями. Согласно этой несколько сыроватой теории, растения знали о приближающемся урагане и лезли через ограждение в поисках компании.
Беверли двинулась в ванную и включила воду. Пластмассовая стойка душа находилась посередине крошечного помещения, что определялось расположением слива и сложным переплетением толстых труб.
Возможно, Беверли страдала бессонницей именно по той причине, что ею не страдал дон Пибоди. Таким образом она оказывала ему сопротивление. Врачи очень гордились, когда обнаружили это («Ах у вас развились эти странные привычки во время замужества? Очень интересно!»), но, собственно, Беверли никогда и не скрывала этого. В период замужества она специально не давала себе заснуть, даже когда у нее слипались глаза. И даже тогда, когда все ее тело требовало сна, она намеренно рано вставала. Это была ее форма протеста против собачьей преданности дона традициям.
Дон Пибоди был воплощением нормы и преклонялся перед Беверли как перед идеалом. Например, когда он за ней ухаживал, он поцеловал ее на первом свидании, погладил грудь на втором, осторожно поласкал ее на третьем и лишь на четвертом решился заняться с ней любовью. После чего сделал ей предложение. Медовый месяц они провели на Ниагаре. Беверли взирала на все это сквозь пелену недоумения, но не сомневалась в том, что это и есть романтическая любовь. В течение какого-то времени ей это даже нравилось.
Однако для дона Пибоди норма была наркотиком, и в этом смысле он был безнадежным наркоманом. Возможно, это многое объясняло и в отношении их дочери Маргарет — скорее всего, здесь была задействована какая-то генетическая составляющая. И не то чтобы Беверли верила в эту ерундистику, но она настолько устала от предписанных судом постоянных посещений специалистов, что время от времени с колким сарказмом сама начинала играть в их игры. Поэтому в конце концов Беверли решила, что нечего удивляться приверженности собственной дочери традициям, так как та была зачата во время законного и правильного сношения на матраце в форме сердечка под музон, льющийся из крохотных динамиков под потолком.
А «выжимка» из этого сводилась к тому (всем специалистам очень нравилось делать «выжимку», словно они считали себя ведьмами современности), что у дона Пибоди отсутствовало какое бы то ни было воображение. То есть он не умел импровизировать. Дон полностью зависел от намеков и установок, получаемых им из разных источников — телевидения, журналов, а то и газетных колонок неожиданных происшествий. Складывалось впечатление, что он постоянно участвует в предварительном голосовании, а потом поступает так, как большинство.
Когда медовый месяц на Ниагаре закончился и они оказались в съемной квартире в кондоминиуме, дон потерял ориентиры. Он перестал понимать, что надо делать дальше и как себя вести. Он мог только следовать схеме. Он ходил на работу, по вечерам смотрел телевизор и в одиннадцать вечера ложился спать. Когда родилась Маргарет, он пощекотал ее под подбородком. Это был максимум, на который он был способен. Он щекотал ее под подбородком так часто, что вскоре Маргарет начала улыбаться, стоило ему наклониться. И тем не менее до поры до времени все были относительно счастливы, пока дон не вспомнил, что при сложившихся обстоятельствах он может сделать еще одну вещь, о которой много слышал, которую видел по телевизору и которую в свое время совершил его отец. Он бросил Беверли и нашел себе другую женщину.
Один из специалистов, доктор Херндорфф, как-то спросил ее: «Как вы думаете, а почему вы вышли за него замуж?»
— А вы выясните это, — ответила Беверли и для пущего эффекта мелодраматически пожала плечами.
Она принципиально не желала участвовать в поисках истины и взаимопонимания. Потому что именно в этой области она обладала интуицией. По сути, дон был хорошим человеком, ибо, для того чтобы быть злодеем или извращенцем, надо обладать воображением. Более того, он был абсолютно неспособен сделать выводы из ее биографии, а это означало, что дон Пибоди был единственным холостяком города Ориллия, на которого она могла претендовать.
Краны душа регулировались плохо, и, чтобы не обварить себя кипятком, Беверли пришлось так сосредоточиться, словно она была пилотом, сажающим самолет на взлетную полосу. Она стояла под водой, не убирая руку от кранов и то и дело поворачивая их то в одну, то в другую сторону. Однако не прошло и минуты, как горячая вода закончилась. Беверли вывернула левый кран до отказа, но вода сначала стала теплой, а затем холодной. И тем не менее женщина вызывающе схватила кусок мыла и принялась намыливать свое покрытое гусиной кожей тело. Затем она запихала мыло между ног и подставила тело под струю воды. Та стала уже настолько холодной, что у Беверли перехватило дыхание. Откуда здесь могла взяться такая холодная вода? Неужели трудно подогреть воду на пропекаемой солнцем Банке Дампиера? Она специально заставляла себя думать о подобных вещах, чтобы отвлечься от леденящей боли, пронизывавшей ее тело. Когда вода смыла всю пену, Беверли, порозовев от холода, вылезла наружу.
Она снова посмотрела в открытое окно — венецианские шторы были неровно подвязаны наверху — и увидела Лестера Он стоял под самым окном и обстригал садовыми ножницами свежие побеги со старых веток. До Беверли наконец дошло, чем он здесь занимается, но эти занятия были тут же прерваны, как только он поднял голову и увидел ее в окне.
Беверли отвернулась и почувствовала, как ею овладевает настоящий животный голод, но, пока она стояла, согреваясь в потоках теплого воздуха и решая, что бы надеть, она поняла, что просто хочет есть. Когда же она ела в последний раз? В Канаде? Беверли порылась в чемодане и вытащила зеленые шорты с огромным количеством карманов, которые предназначались для изнурительных походов по удаленным районам Онтарио. Она натянула шорты и простую белую футболку и снова выглянула из окна. Лестера уже не было.
Отодвинув большую стеклянную дверь в сторону, что потребовало недюжинных усилий, Беверли вышла на свет божий.
Спаренные коттеджи «Г» и «К» стояли у самой воды, гораздо ближе, чем другие строения; для того чтобы добраться до берега, надо было всего лишь перейти гравиевую дорогу и преодолеть полосу колючей травы. Таким образом, они находились дальше всех от основного курортного комплекса, территория которого заканчивалась за стенами их коттеджей. Чуть ниже находилась маленькая церковь, выстроенная из фанеры и выкрашенная в синий цвет. Рядом располагалось маленькое перенаселенное кладбище, изобиловавшее надгробиями, однако все имена на них поросли лишайником. Между каменных надгробий виднелись простые кресты, сделанные из сколоченных крест-накрест досок, имена на которых были написаны обычной белой краской.
Урез Воды представлял собой группу зданий, громоздившихся по периметру небольшой бухты. Офис и ресторан наход