— Товарищи, — повернулся он к дверям, — здесь больная девица, так уж вы не входите, чтобы не беспокоить ее. Мы уж вдвоем с Цыпляком как-нибудь осмотрим.
— И давно вы захворали? — любезно обратился он к больней.
Юнкер пробурчал что-то невнятное.
— Она часто бредит, — вмешалась Наташа. — Я и то несколько раз за доктором бегала, но теперь разве возможно доктора добиться?
— Как? Доктора не идут? — возмутился рабочий. — Вы, барышня, не беспокойтесь. Мы вам в два счета доктора представим. У нас это просто. Церемониев нет, — продолжал он и как бы для очистки совести заглянул под кровать, оставив неосмотренным большой шкаф, стоящий в углу.
— А эта кто же вам лекарство дал, коли доктора не было? — вдруг обратился он к почти уже успокоившейся Наташе.
Сердце ее сильно заколотилось.
— А это, видите ли, я сама ведь сестра милосердия, — нашлась она, — так попросила у хозяйки старых лекарств, и лечу ими.
— Ах, так вы сестра? — обрадовался рабочий. — Вот это приятно, — осклабился он. — У нас большой недостаток в милосердных сестрах, так что, если хотите послужить народу, так для вас дело найдется.
— Что ж, я с удовольствием.
— В таком случае, я извещу вас куда прийти, а пока просим прощения за беспокойство, — галантно раскланялся он, протягивая свою мозолистую руку. — А на счет доктора не беспокойтесь. Через полчаса предоставим, —Уже за дверями продолжал он успокоительным тоном. — А это куда у вас дверка, — вдруг услышала Наташа голос рабочего.
— Это в ванную, — отвечала хозяйка.
— Покажите и ванную. Надо ее осмотреть.
Сердце Наташи опять заколотилось. А ну как найдут юнкерскую одежду.
Послышался звук открываемой двери. Окинув беглым взглядом маленькую ванную рабочий вышел и ванная снова закрылась.
«Слава богу», — подумала Наташа и взглянула на юнкера.
Тот лежал неподвижно и, тяжело дыша, тоже прислушивался в происходившему в передней.
— Что же, товарищи, идемте дальше. Здесь нам больше нечего делать, — услышали они голос все того же рабочего.
Вскоре топот ног на лестнице возвестил им, что обыск кончился. Когда парадная дверь захлопнулась, из груди молодых людей вырвался вздох облегчения.
— Слава богу, — прошептала Наташа. — Ну, господин юнкер, — заговорила она, — благодарите Бога. Вы спасены.
— Да уж я и не знаю, как благодарить вас Да и можно ли благодарить за то, что вы сделали для меня. Признаться, я уж и не чаял спасения. Подумать только, — скольких человек на моих глазах расстреляли. Ведь и сам-то я от стенки бежал.
— Как от стенки?
— Да так. Сдали это мы оружие, по приказанию начальства. Ну нас сейчас же окружили, разделили на группы и повели. Ту группу, в которой находился я, привели во двор какого-то дома, да и говорят: становись-ка по пять человек к стенке. Я как увидел, что первых пять расстреляли — решил бежать. Все равно и меня убьют, думаю себе, так уж лучше попытаю счастья. Авось спасусь. Оглядываюсь этак во все стороны и вижу в глубине двора сарай. Двери открыты. Как раздался второй залп, все обратились в сторону убитых, а я, ударив в лицо стоявшего вблизи красногвардейца, бросился в сарай. Авось какую-нибудь лазейку найду. И действительно, только вбежал, вижу лестница стоит, да прямо к слуховому окну приставлена. Уж и не знаю, не помню, как только вбежал я по этой лестнице да моментально ее за собою и втянул. Только что я ее поднял и бросил на стропила, а в сарай красногвардейцы вбегают. Мешкать было некогда. Я в слуховое окно. К счастью, оно достаточно широким оказалось. Выскочил на крышу и вижу, что с другой стороны она спускается на соседний двор. В это время с того двора, где нас расстреливали, заметили меня и несколько выстрелов успели по мне дать. Кубарем долетел я через угол крыши да и спрыгнул в соседний двор. Смотрю, двор большой, а в конце его железные ворота. Я к ним. Неужели, думаю, заперты. Но и тут счастье мне сопутствовало. Ворота были на засове, а ключ, по какой-то дикой случайности, со стороны улицы в замке торчал. Оглядываюсь и вижу, что красногвардейцы уже на крыше сарая и вот-вот спрыгнут ко мне во двор. Отодвинул засов, выскочил на улицу да ключом и запер ворота. А красногвардейцы уже к ним подбегают, и слышу, как отворить их стараются. Тут уж я бегом по пустынной улице пустился да за первый же угол я завернул. Пробежав еще несколько кварталов то вправо, то влево сворачивая, попал на вашу улицу. Остановился И прислушиваюсь. Погони не слышу. Вот тут я и начал звонить во все подъезды. Поверите ли, подъездов Двадцать пять я обошел и ни в один не впустили. А сзади шум толпы слышу. Я уже и не сомневался, что это красногвардейцы. Я уже погибшим себя считал, а тут, в эти минуту, ваш голос услышал. Спасибо вам. Никогда не забуду этой минуты.
— Полноте. Тут не за что благодарить. Ведь не истукан же я какой-нибудь, а человек. Кстати, я до сих пор не знаю как вас зовут.
— Алексей Корсаков.
— А по отчеству.
— Николаевич.
— А меня Наталией Владимировной Воробьевой. Что же, Алексей Николаевич, мы теперь будем делать? Ведь еще доктор придет. Ну хорошо, от доктора не трудно будет отделаться. Но дальше что? Ведь кроме женских костюмов у меня ничего нет. Придется вам барышней нарядиться, — засмеялась она.
Да мне все равно. Я готов и барышней быть, — улыбнулся Корсаков. — Уж теперь я в полном вашем распоряжении. Что прикажете, то и буду делать.
— А нет ли у вас родных в Москве?
— Нет. Здесь я совсем один. Мои родители в Тамбове живут. Я недавно в училище поступил, так что даже знакомых завести не успел.
В двери кто-то постучался.
— Войдите, — крикнула Наташа, делая знак Корсакову, который моментально принял надлежащую позу.
В комнату вошла хозяйка. Еще не оправившись от перепуга, бледная, как полотно, она сконфуженно улыбалась, как бы извиняясь за свою трусость.
— Слава богу, спасена наша больная. Ну уж и натерпелась же я страху. Особенно, когда они в вашу комнату вошли. Но что же нам дальше делать? Ведь оставаться молодому человеку никак нельзя. Все равно дворник пронюхает и донесет.
— Ничего, — отвечала Наташа. — Дня два три проживет, а там видно будет. А пока, не сможете ли вы, голубчик Мария Васильевна, достать для Алексея Николаевича статский костюм. Ведь на нем моя сорочка и больше ничего нет. Ведь нельзя же ему в юнкерское, да еще при этом в мокрое, облачиться. Ведь его сейчас же убьют.
— Ну что вы, Наталия Владимировна? Мыслимое ли это дело? Конечно, статское платье надо достать. Да вот погодите-ка. С прошлого года, как умер мой муж, царство ему небесное, я все его вещи в сундук сложила, да так и не трогала с тех пор. Авось теперь что-нибудь и пригодится молодому человеку. Росту и сложения он, как будто, одинакового с моим покойником. Сейчас я пойду пороюсь в сундуке.
В это время в передней снова раздался звонок.
— Ах, боже мой, — заволновалась хозяйка. — Неужели опять эти душегубы?
— Не беспокойтесь, Мария Васильевна. Это, наверное, доктор, — поспешила успокоить ее Наташа, хотя и у самой мурашки забегали по телу.
Действительно, это оказался доктор. До самых дверей его провожал красногвардеец, ушедший только тогда, когда их открыли. Доктор оказался пожилым человеком лет пятидесяти. Его, слегка на выкате, глаза располагали к нему с первого же взгляда.
— Здесь ли больная? — осведомился он, входя в переднюю.
— Пожалуйте сюда, доктор, — отворяя свою дверь, отвечала Наташа.
Мистифицированный доктор подошел к кровати, собираясь выслушивать и осматривать больную, но Наташа остановила его.
— Ради бога, извините нас доктор, но мы побеспокоили вас напрасно.
Тут она рассказала ему все происшедшее.
— Ну и молодец же вы барышня, — развел руками ошеломленный старик. — Ведь этакую штуку сыграть! — улыбнулся он. — Ну, молодой человек, или я уж не знаю, может быть, барышней вас назвать, — обратился он к юнкеру. — Ножки ее вы должны целовать. Ведь такую штуку нескоро поймешь, не то что придумаешь. Ай да молодец! А те идиоты поверили? — залился он добродушным смехом, забывая, что минуту назад и сам был обманут таким же образом.
— Вот, что нам дальше делать? — произнесла Наташа. — Не посоветуете ли доктор.
Лицо врача приняло озабоченное выражение.
— Статский костюм мы ему достанем, — продолжала Наташа, — но жить ему тут нельзя. Да и вида у него нет. Думала я, что, может быть, родственники у него здесь найдутся, но он одинешенек в Москве. Даже знакомых не имеет. Прямо не знаю, что и придумать.
— Так вы здесь один? — обратился доктор к юноше.
— Да один. Родители мои в Тамбове живут.
— Что же, ваш батюшка там служит?
— Нет, он в отставке. Он бывший морской офицер. Капитан 2-го ранга.
— Ах так он моряк. А фамилия как.
— Корсаков.
— Корсаков, Не Николай ли Воиныч?
— Да, — удивился юнкер. — Моего отца действительно Николаем Воинычем зовут.
— Господи ты боже мой! Да ведь это мой старый друг, приятель. Ведь я сам бывший морской врач и в молодости немало поплавал с вашим отцом. Так вот он куда, в Тамбов, забился. Ну и времена, — задумчиво произнес старик. — Вот что, господа. Эту ночь, уж как-нибудь, пусть молодой человек переночует здесь, а завтра, когда стемнеет, я снова зайду, как бы больную навестить, да и уведу его с собой. Связи, где нужно, у меня найдутся, документ я вам устрою. Жить же пока что будете у меня. Об этом не беспокойтесь. Так вы сынок Коли Корсакова. Корсар, как мы его звали. А как вас зовут?
— Алексеем.
— Под счастливой звездой ты родился Алеша, или матушка твоя, Анна Тимофеевна, Бога за тебя умолила. Так, значит, до завтра, — вставая, произнес он, пожимая руки молодых людей.
Принесенные Марией Васильевной костюмы ее покойного мужа как нельзя лучше пришлись на Корсакова, и когда он, переодевшись, позвал Наташу, она прямо не узнала его.
— Не забывайте же меня, заходите, — говорила она на другой день, провожая юношу с пришедшим за ним доктором.