— Какие же тут развлечения? Не до них… Любуюсь природой, — подумав, продолжала она. — Места тут чудные. Дикие. Вот где охота должна быть.
— А вы охотник?
— Обожаю охоту. Особенно верхом.
— Знаете что? Хотите, завтра поедем в горы. Может быть, коза, зайчишка или еще что-нибудь попадется. Кстати, у меня есть прелестное маленькое ружьецо. Ведь у вас с собой вряд ли есть оружие.
Наташа оживилась.
— Если позволит начальство, я с радостью приму ваше предложение.
— Ну начальство авось разрешит, — заметил генерал снисходительным тоном. — Так завтра, часов в пять, мы и тронемся. Поручик, — обратился он к адъютанту, — распорядитесь, чтобы к пяти утра была пара оседланных коней, да пошлите за моими ружьями. Чтобы оба сюда привезли. Для сестры Любимчика прикажите оседлать. Он как раз ей по росту будет.
Солнце еще не всходило, когда Наташа, верхом на маленькой, резвой лошадке, одетая в мужской костюм, подъехала к палатке генерала.
— А вот и мы, — пристегивая шашку, вышел из палатки старик. — Здравствуйте, молодой человек, — засмеялся он, глядя на Наташу. — Покажите же, покажите ваше искусство верховой езды, — продолжая он, разбирая повода.
— Прохоров, подай ягдташ и двухстволку.
— Ну, кажется, все готово. С Богом.
Кони тронулись шагом через лазаретный поселок.
— Как вам нравится Любимчик?
— Прелестная лошадка, — отвечала Наташа, похлопывая по крутой шее животное.
— Вот как выберемся из поселка, давайте рысью пройдем. Мне хочется, чтобы вы посмотрели, какая у него прекрасная рысь.
Выехав из поселка, пустились рысью. Генерал испытующе поглядывал на свою молодую спутницу, невольно любуясь ее оживленным личиком и легкостью, с которой она сидела в седле.
Первые лучи восходящего солнца брызнули из-за горизонта. Ярким золотом покрылись сплошь заросшие лесом величественные горы.
— Боже, какая дивная красота! — воскликнула Наташа. — Как величественны эти горы!
Генерал, как и она, любовался дивным пейзажем.
— Но куда же мы поедем? Выбирайте, сестра. Можно ехать по шоссе, а можно свернуть в горы, вон по той дорожке. Куда хотите?
— Идемте в горы.
Свернув на узкую, вившуюся змеей дорожку, они начали подниматься и, доехав до опушки леса, потонули в густой, зеленой листве.
Прогулка вышла очаровательной. Поднимаясь с горы на гору, спускаясь в лощины, они не столько охотились, сколько наслаждались природой, ароматным воздухом и отсутствием людей. В полдень, когда оба проголодались, на берегу безымянного ручья устроили бивак и закусили взятыми с собой запасами. День прошел незаметно. Солнце уже зашло и вдали засветились огни, когда они возвращались в поселок.
— Ну что же, сестра, довольны охотой?
— О, я страшно вам благодарна, ваше превосходительство. Этот день я провела с огромным удовольствием.
— Знаете что? Не называйте меня превосходительством. Для вас я Дмитрий Петрович. Да и мне разрешите называть вас по имени-отчеству. И давайте учредим охотничье общество из двух членов. Вы да я. Когда будет свободное время, я буду за вами заезжать и мы будем ездить в горы. Идет?
— Идет, — улыбнулась Наташа.
— А Любимчика и ружье я прошу вас оставить у себя, чтобы не таскать их каждый раз из штаб-квартиры. Прошу ими и без меня пользоваться, когда вам захочется прокатиться.
— Спасибо, Дмитрий Петрович, только ведь нам, сестрам, не разрешается верховая езда.
— Ну об этом не беспокойтесь. Я скажу вашему уполномоченному, чтобы он вам не препятствовал.
На следующий день Наташа снова дежурила по палате. Обойдя всех раненых, которые ее ласково приветствовали, она подошла к койке Карягина.
— Позвольте, я вам поставлю градусник.
— Здравствуйте, сестра. Градусника не надо. Я и без него чувствую, что температура у меня нормальная.
— Это все равно. По госпитальным правилам я обязана померить вашу температуру.
— Ну как хотите. Ставьте, если угодно. Только, пожалуйста, посидите около меня немножко.
— Извините, но я не имею времени.
— Полно сестра. Если захотите, то время найдете. Или я вам так противен? Ну позвольте, в знак внимания, поцеловать вашу ручку. — И он, схватив ее за руку, притянул к себе. С силой вырвав руку, красная от негодования, Наташа отступила.
— Я принуждена просить начальство защитить меня от ваших оскорбительных шуток, — проговорила она дрожащим голосом..
— Да постойте, сестра, я…
Но Наташа уже выбежала из палаты.
— Антон Петрович, — говорила она взволнованным голосом старшему врачу. — Антон Петрович, я убедительно вас прошу или переведите меня в другую палату, или возьмите из нее ротмистра Карягина. Я не могу работать в его присутствии.
— Да в чем дело? Что случилось?
— Он просто не умеет себя вести. Я ни за что не вернусь в палату, пока он там.
— Ох уж эти мне девичьи капризы, — нахмурился старший врач. Но, вспомнив о расположении к Наташе начальника дивизии, обещал перевести Карягина в другую палату.
«Странная девочка, — между тем думал Карягин. — До сих пор, бывало, только чуть-чуть поманишь и любая сестра на шею тебе готова броситься, а эта… Да ну ее. Вот еще привязалась. Подумаешь. Невидаль». Но как он ни гнал от себя образ Наташи, тот стоял перед ним, гневный и очаровательный.
«И как к ней идет гнев, — продолжал думать он. — Прямо богиня да и только».
Размышления Карягина были прерваны появлением двух санитаров.
— Вам что надо? — обратился он к ним.
— Так что приказано перенести ваше высокоблагородие в третью палату.
— Это еще зачем? Кто приказал?
— Так что господин старший врач изволили приказать.
— Идите вы к черту с вашим старшим врачом. Я не желаю переходить из этой палаты. Так ему и передайте.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
Санитары исчезли.
Однако не прошло и получаса, как сопровождаемый теми же санитарами в палату вошел старший врач. Он направился прямо к койке Карягина.
— Я вас прошу, господин ротмистр, не нарушать порядка во вверенном мне госпитале и не препятствовать персоналу выполнять их обязанностей.
— Да я в ваши порядки и не вмешиваюсь, но вовсе не желаю, чтобы ради удовлетворения вашего каприза меня таскали бы из палаты в палату.
— При чем тут каприз? Перевести вас в другую палату меня заставляет вовсе не каприз, а собственное ваше поведение. Хотя я и не обязан давать вам отчет о моих распоряжениях, сообщу вам, что распорядился я вашим переводом потому, что вы обидели сестру этой палаты, госпожу Воробьеву. По ее просьбе вы и переводитесь.
— Помилуйте! Каприз какой-то девчонки, которой бог знает, что померещилось…
— Извините, ротмистр, госпожа Воробьева не какая-то девчонка, а сестра милосердия вверенного мне госпиталя. Я вас покорнейше прошу говорить о ней не иначе, как в надлежаще-почтительной форме.
— Скажите пожалуйста, — процедил сквозь зубы Карягин.
— Итак, господин ротмистр, согласны ли вы исполнить мое категорическое требование и оставить эту палату?
— А если я не соглашусь?
— Тогда, извините. Я приму против вас решительные меры.
— Например? — презрительно улыбнулся Карягин.
— Простите, я считаю наш разговор оконченным и жду лишь вашего ответа.
— Хорошо. Пусть несут. Но я вас предупреждаю, что это в последний раз, когда я позволяю с собой подобные шутки.
Старший врач ничего не ответил, а санитары подняли кровать и вынесли ее из палаты.
Дни тянулись за днями, ничем не нарушая монотонной жизни госпиталя. На фронте царило затишье, и раненых подвозили редко. Частенько, с разрешения уполномоченного, Наташе седлали Любимчика, и она отправлялась в горы. Иногда приезжал Дмитрий Петрович, и тогда они вдвоем отправлялись на охоту на целый день. Старик искренно привязался к молодой девушке. Он оценил ее цельный, прямой характер, ее серьезное отношение к жизни, а ее неподдельная радость при его приездах доставляли ему неизъяснимое удовольствие.
Прошло около двух месяцев. Карягин выписался из госпиталя и уехал в свой полк. Уязвленное ли самолюбие, или какая-либо другая причина, но он не мог отделаться от воспоминаний о Наташе. Еще в госпитале, когда его нога поправилась настолько, что он мог выходить, он всячески старался с ней встретиться. Но она так искусно избегала его, что встреча так и не состоялась.
Однажды эскадрон, которым он командовал, был переброшен именно в ту местность, где находился госпиталь. С верхушки горы, где он расположился, в ясную погоду можно было разглядеть госпитальные палатки и бараки. Служба, порученная эскадрону, заключалась в объездах всего близлежащего района прифронтовой полосы. Дело было скучное и не интересное. Карягина утомляло это, в сущности, бездействие. Кроме того, близость госпиталя и Наташи раздражали его. Он злился, гнал от себя образ ее, но все было напрасно. Стоило ему остаться праздным, как он начинал думать о ней, снова и снова переживая те немногие встречи, которые выпали на его долю во время лежания в госпитале.
Однажды в своем захолустье он получил большую посылку из России. В тот же вечер у него в землянке собрались все офицеры эскадрона — на рюмку коньяка. Была откупорена уже не первая бутылка, когда вдруг затрещал полевой телефон. Карягин снял трубку.
— В чем дело? Кто говорит?
— Наблюдательный пост № 3. Дозвольте доложить. Так что сестра едут.
Надо сказать, что со своей верхушки Карягин не раз видел маленькую всадницу. В своей цейсовский бинокль он хорошо видел ее. Еще не зная, зачем ему это надо, но он приказал своим наблюдательным постам докладывать ему каждый раз, как заметят прогуливающуюся верхом сестру.
— Вот это мило, — обрадовались захмелевшие офицеры. — Провести вечерок за рюмкой коньяка, да еще в дамском обществе. Однако мы и не подозревали, что к тебе сестры ездят. И когда только ты успеваешь с ними знакомиться? Даже зависть берет. Право.
— Вахмистр! — высунувшись в дверь, крикнул Карягин.
Усатый унтер-офицер мгновенно вырос перед ним.