— Полноте, Николай Иванович, — возразил один из гостей, высокий блондин в статском костюме. — Вы уж слишком мрачно смотрите на положение вещей. Да и Керенский вовсе не так слаб, как вы думаете. Читали вы его последнюю речь? Железом и кровью, говорит, я…
— Железом и кровью, — презрительно фыркнул Шелугин. — Железом и кровью, а в Петербурге, под самым его носом, какой-то проходимец Ленин силой захватывает частный дом и открыто призывает к погрому. Железом и кровью, — продолжал он, — а солдаты не слушают своих офицеров, дезертируют, а иногда даже убивают своих командиров. Железом и кровью… слова, театральные позы и слова.
— Николай Иванович, — обратилась к нему Наташа. — Я тут ровно ничего не понимаю. Сделайте милость, расскажите, что такое творится?
— А никто, никто, дорогой мой зайчик, не понимает. Положение таково: есть у нас правительство во главе с Керенским, но есть и Совет рабочих и солдатских депутатов, самочинно принявший на себя роль контроля над правительством. Керенский, с одной стороны, из сюртука вылезает, чтобы заставить солдат воевать, а с другой — подрывает престиж офицерства и позволяет беспрепятственную пропаганду шайки разбойников, именующих себя большевиками, к прекращению войны и всеобщему погрому. Я вам вот что скажу, милый зайчик. Укладывайте-ка вы свои вещи да уезжайте поскорее домой, в ваш глухой городок. Авось предстоящая резня там не примет таких широких размеров.
— Николай Иванович, да перестаньте нагонять страх на барышню, — опять заговорил блондин. — Положение, правда, очень тревожно, но говорить о погроме, о резне как будто бы рановато.
— Ну да вы опять со своим Керенским, как курица с яйцом, — раздражительно заметил Шелугин.
— Что-то Мити давно нет из училища, — перевела разговор Ольга Васильевна. — Сегодня суббота, он к пяти часам должен был бы прийти, а сейчас уже шесть скоро.
— А Митя в каком училище? — полюбопытствовала Наташа.
— В пехотном Александровском. Не пожелал кончать университета. Загорелось на войну поскорее, — ответил ей Шелугин.
— Да и Лели тоже долго нет, — продолжала Ольга Васильевна. — Ох, хуже нет, как иметь взрослых детей в такое время.
В передней раздался звонок.
— Ну, слава богу, это верно кто-нибудь из детей.
В комнату вошли Митя в форме юнкера Александровского училища и Леля, молоденькая девушка, подруга Наташи по курсам.
— Зайчик! Вот не ожидала! — бросилась она целовать подругу. — Когда ты приехала? А у нас-то что творится! Прямо не приведи господи, — продолжала она, здороваясь с присутствующими. — Вы знаете, — обратилась она ко всем, — в Петербурге восстание. Керенский сбежал в Гатчино.
— Что? Что такое? — послышалось со всех сторон….
— Вот оно. Началось, — подавленным голосом произнес Шелугин.
— Да, папа, я только на минутку забежал домой, чтобы предупредить вас. Я должен ночевать в училище.
— Это еще зачем? — взволновался отец. — Уж не хотят ли и вас, юнкеров, втянуть в эту грязную историю?
— Да. В случае восстания юнкера всех училищ, под общим командованием, будут охранять Москву до подхода войск.
— Ну уж это дудки! Я не разрешаю тебе принимать участие в этой драке.
— Папа, не забывай, что я присягал временному правительству и должен исполнить свой долг, — тихо, но внушительно, отвечал юноша. — Леля правду говорит. Петербург захвачен большевиками. Керенский с частью войск отступил в Гатчино. К нему, говорят, идет подкрепление с фронта, но пока оно еще не подошло. Здесь, у нас, тоже ожидается восстание, а потому нам приказано не расходиться из училища и быть наготове.
Несчастный старик опустил голову, не находя, что возразить.
— Иди, господь с тобою, — наконец произнес он, целуя сына и незаметно смахивая непрошенную слезу.
— Да что вы? Белены объелись оба! — закипятилась Ольга Васильевна. — Мыслимое ли дело, чтобы ребенка заставляли принимать участие в усмирении мятежа. Даст Бог и без Мити найдутся защитники. Ни за что не пущу! И слушать ничего не хочу.
— Не могу, мама. Никак не могу. Вы лучше успокойтесь и дайте мне чего-нибудь перекусить, так как я голоден, как волк. В училище же я все равно пойду. Лучше об этом и не разговаривать.
Зная настойчивый характер сына, Ольга Васильевна печально умолкла.
— Ах, да, папа, у меня к тебе есть важное поручение, — торопливо пережевывая пирог, продолжал Митя. — Я принес тебе письмо, которое завтра, во что 6 т то ни стало, надо доставить по адресу. Я потом объясню тебе, в чем дело.
Не желая мешать хозяевам в такую минуту, гости стали расходиться.
Наташу и Женю Ольга Васильевна упросила не покидать их и остаться ночевать.
Все гости уже разошлись, только один блондин чего-то мешкал в передней. Видимо, ему хотелось что-то сказать, но он не решался. Наконец, прощаясь с Митей, он предложил оказать услугу и доставить письмо по адресу, чтобы не беспокоить Николая Ивановича. Доверчивый юноша уже расстегнул свой мундирчик, но Николай Иванович остановил его.
— Не беспокойтесь, Филипп Павлович. Для меня не составит труда занести письмо. Даже полезно будет. По крайней мере, прогуляюсь немножко.
Пожав плечами, Филипп Павлович еще раз раскланялся и вышел.
— Не нравится мне этот господинчик, — заговорил Николай Иванович, лишь только тот вышел. — Что-то естъ в нем этакое противное. В глаза не смотрит, а сам как будто бы в душу к тебе влезть хочет. Ну давай письмо, — обратился он к сыну, — да расскажи, в чем дело.
— Письмо это имеет огромное значение, — начал Митя. — Наш начальник, предвидя восстание, пишет в ставку о срочной присылки подкрепления. Так как он сегодня занят каждую минуту, то поручил мне доставить его письмо его родственнику-летчику, чтобы тот, не теряя времени, вылетел бы в Могилев.
— Понимаю, — протянул Николай Иванович. — Только не верю я, чтобы ставка вам помогла. Сама бессильна ставка.
— Так-то оно так, — возразил Митя. — Да дело в том, что, по сведениям нашего командира, в Могилеве сейчас находится N казачья дивизия. Вот на нее то мы и надеемся, так как казаки еще верны Керенскому.
— Дай бог, дай бог, — задумчиво произнес старик. — Но я вижу, что письмо необходимо доставить сегодня же. Бог знает, что будет завтра, а рисковать, таким образом, прямо преступление. Ты когда идешь в училище?
— Через полчаса.
— Ну и я с тобой выйду. Ведь если завтра, почему-либо, окажется невозможным доставить письмо, так я себе места не найду. Уж лучше сейчас сделать это дело.
Притихшие женщины с тревогой следили за разговором:
— Митенька, Митя, — вдруг всхлипнула Ольга Васильевна. — Ну пожалей ты свою старуху-мать. Не ходи, останься дома. Скажись больным.
— Перестань, мамочка. Я не изменю присяге. Все равно пойду. Не мучь ты себя понапрасну. Авось все благополучно кончится. Ведь еще, может быть, что и восстания-то никакого не будет, — обнимая мать, старался ее успокоить Митя.
В передней, надевая пальто, Николай Иванович вдруг почувствовал себя дурно. Из-за волнения у него начался сердечный приступ.
— Вот не во время, — стонал он, вытягиваясь на кушетке. — Но как же с письмом?
— Давайте я его доставлю, — предложила Наташа.
— А вам не страшно?
— Чего же мне бояться? — улыбнулась она, пряча письмо за корсаж.
— Ох, — стонал Николай Иванович. — Благослови вас Господь, милый мой зайчик.
Оставив больного Николая Ивановича и плачущую Ольгу Васильевну на попечении Лели и Жени, Митя и Наташа вышли из подъезда.
Ночь была темная. Фонари не горели. Выйдя на улицу, никоторое время они стояли на месте, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.
— Знаете, Наташа, — заговорил юноша. — Сдается мне, что восстание вспыхнет еще этой ночью, а потому… — вдруг он умолк. Вдалеке, за поворотом улицы, послышался топот ног двигавшейся группы людей. Вскоре насторожившиеся уши молодых людей ясно расслышали лязг столкнувшихся винтовок.
— Это к нам, — взволнованным шепотом произнес Митя, увлекая свою спутницу в нишу ближайшего подъезда.
Не успели они скрыться в углубление стены, как из-за угла появилось человек десять вооруженных людей. При свете электрического фонарика, вспыхнувшего в руках одного из них, Митя узнал шедшего впереди.
— Вахромеев, — прошептал он в ужасе.
— Кто такой Вахромеев? — так же тихо спросила Наташа.
— Филипп Павлович. Что у нас сегодня был. Который еще письмо предлагал отнести. Помните?
Между тем вооруженные люди остановились у подъезда Шелугина.
— Здесь, — произнес знакомый, как показалось Наташе, голос.
Затаив дыхание, стараясь не выдавать своего присутствия, стояли молодые люди, прижавшись к стенке. По-видимому, кто-то позвонил, так как вскоре Митя и Наташа заметили свет, появившийся сначала в гостиной, а затем и в передней. Через минуту дверь парадного отворилась и вся толпа скрылась за нею.
— Это за письмом, — заговорил Митя — Без сомнения Вахромеев донес большевикам. Слава богу, что письмо у вас. Теперь нельзя терять ни минуты. Бегите возможно скорее по адресу, а я полечу предупредить начальство о том, что видел. Нет сомнений, что восстание уже началось.
Он крепко стиснул маленькую руку Наташи и чуть не бегом пустился по улице.
Подождав несколько мгновений и не заметив на улице ничего подозрительного, Наташа тоже вышла из ниши и зашагала на Лубянку.
Несмотря на сравнительно ранний час, улицы Москвы точно вымерли. Изредка, то там, то сям, слышался топот двигавшихся групп людей. Иногда доносился лязг железа, как бы от столкнувшихся штыков. Выбирая улицы потемнее, Наташа спешила как могла. Уставшая до крайности, наконец она остановилась у ворот небольшого дома и, внимательно проверив номер его, двинулась во двор.
— Кажется здесь, — рассуждала она, поднимаясь по лестнице. Чиркнув спичку, она с трудом разобрала надпись на визитной карточке, прибитой на одной из дверей: «Николай Петрович Струйский — летчик».
«Слава богу, нашла!» — подумала она, принимаясь звонить.