— Их нет, — сказал он, глядя на тело солдата, вокруг которого летали мухи.
— Как вы думаете, может, их увели солдаты? — предположил Доусон.
— Не знаю, — ответил Уайетт с тяжелым вздохом.
— Сожалею, что так все вышло, это из-за меня.
— Ну, это неизвестно. Нас в любом случае могли замести, — сказал Уайетт и вдруг почувствовал, что у него слегка кружится голова. Он сел на стул.
— Знаете что? — сказал Доусон, — озабоченно глядя на Уайетта. — Давайте поедим. Когда мы ели в последний раз? — Он вытянул свои забинтованные руки и сказал извиняющимся тоном. — Я бы сам раздобыл еды, но думаю, что не смогу открыть консервную банку.
— Вы правы. Надо поесть. Я пойду посмотрю, что там можно найти.
Десять минут спустя они жадно набросились на консервированное мясо. Доусону удалось левой рукой захватить ложку и, зажав банку между правой рукой и туловищем, он, несмотря на неудобство и боль, вполне мог действовать сам. Ему страшно не хотелось, чтобы Уайетт кормил его с ложечки, как ребенка.
— Что ж нам теперь делать? — спросил он.
Уайетт, прислушиваясь к артиллерийской стрельбе, покачал головой.
— Не знаю. Жаль, что они не оставили никакой записки.
— А может, оставили.
— В комнатах ничего не было.
Доусон задумался.
— А может, они были не в комнатах? А, допустим, в подвале. Услышали стрельбу, шум, ну и решили спрятаться.
— Здесь нет подвала.
— Ладно, тогда где-нибудь еще. Куда бы вы пошли во время артобстрела? Я знаю в Лондоне одного репортера, он, помнится, говорил, что лучшее место — под лестницей. Давайте посмотрим.
Он неуклюже положил ложку, встал и пошел к лестнице.
— Эй, — позвал он. — Тут что-то приколото на двери.
Уайетт со стуком опустил свою банку и бегом бросился к Доусону. Он оторвал записку от двери и стал читать.
— Костон исчез. Но остальным удалось выехать на машине Росторна. Она направились на восток, подальше от залива. — Он перевел дыхание. — Слава Богу!
— Прекрасно, я рад, что они уехали отсюда, — сказал Доусон. — Ну а мы что будем делать? Попытаемся их догнать?
— Вам, пожалуй, так и надо поступить.
Доусон посмотрел на Уайетта с удивлением.
— Мне? А вы что собираетесь делать?
— Я все время прислушиваюсь к артиллерийским залпам. Мне кажется, Фавель успешно наступает. Я хочу повидаться с ним.
— Вы что, не в своем уме? Вы попадете в самое пекло этой проклятой войны, вас же застрелят. Давайте лучше вместе пробиваться на восток.
— Нет, я остаюсь, — сказал Уайетт упрямо. — Кто-то должен сказать Фавелю об урагане.
— Почему вы думаете, что Фавель станет вас слушать? Вы уверены хотя бы в том, что вам вообще удастся добраться до него? Когда Фавель войдет в город, тут такое начнется!..
— Мне кажется, что Фавель разумный человек, не такой психопат, как Серрюрье. Если мне удастся попасть к нему, он меня выслушает.
Доусон застонал, но взглянув на решительное лицо Уайетта, понял, что переубедить его бесполезно. Он сказал:
— Вы упрямы, как сто ослов, вы прямолинейны и настырны, Уайетт, вы идиот, лишенный здравого смысла. Но если уж вы так настроены, я останусь с вами до тех пор, пока не увижу своими глазами, как вы будете расплачиваться за свое упрямство.
Уайетт с удивлением взглянул на него.
— Это совершенно необязательно, — сказал он тихо.
— Я знаю, но я остаюсь. Может, Костон был прав, тут есть материал для хорошей книги. — Он бросил на Уайетта полусердитый, полуироничный взгляд. — Вы станете ее героем, чего доброго.
— Нет уж, я предпочитаю не иметь отношения к вашим писаниям, — предупредил Уайетт.
— Можете не беспокоиться, мертвый герой мне не нужен.
— А мертвый писатель ничего не напишет. Так что лучше уж вы не ввязывайтесь в это дело.
— Я остаюсь, — повторил Доусон. Он чувствовал себя должником Уайетта и надеялся, что, оставаясь вблизи его, сможет как-нибудь оплатить свой долг.
— Ну, как хотите, — сказал Уайетт равнодушно и направился к двери.
— Подождите. Давайте не бросаться головой в омут. Обсудим, что происходит. Почему вы решили, что Фавелю удалось совершить прорыв?
— Некоторое время назад велся интенсивный артиллерийский огонь. Теперь он прекратился.
— Прекратился? По-моему, все осталось по-прежнему.
— Послушайте внимательно. Пушки бьют на востоке и на западе. В центре — молчат.
Доусон наклонил голову, прислушиваясь.
— Да, вы правы. Значит, вы считаете, что Фавель пробился к центру?
— Вполне вероятно.
Доусон сел.
— Тогда все, что нам нужно делать — это сидеть и ждать. Фавель сам придет к нам.
— Может, вы правы. — Он посмотрел сквозь окно с выбитым стеклом. — Улицы сейчас пустынны. Ни души.
— Эти люди все-таки соображают, — сказал Доусон. — Никто не хочет встретиться с наступающими войсками, паже если это войска Фавеля. Он сам, может быть, и разумный человек, как вы говорите, но люди с винтовками и автоматами, как правило, не рассуждают. Так что разумнее будет, если мы переждем здесь и посмотрим, как будут развиваться события дальше.
Уайетт начал ходить взад-вперед по фойе, и Доусон видел, что в нем нарастает раздражение.
— У вас есть сигареты? — спросил Доусон неожиданно. — У меня забрали полицейские.
— У меня тоже, — сказал Уайетт, прекращая свое бесконечное хождение. — Надо посмотреть в баре.
Он отправился в бар, нашел там пачку сигарет, сунул одну Доусону в рот и зажег ее. Доусон глубоко затянулся, затем сказал:
— Когда ожидается этот ваш ураган?
— Может, завтра, может, послезавтра. У меня сейчас нет о нем никаких сведений.
— Ну, и чего вы волнуетесь? Фавель идет к нам, ваша девушка в безопасности. — Доусон прищурил глаза, увидев, как Уайетт резко дернул головой. — Но ведь она ваша девушка, не так ли?
Уайетт промолчал, а Доусон сменил тему.
— А как отреагирует Фавель на ваше сообщение об урагане? — спросил он. — У этого парня голова забита военными проблемами.
— Ничего. Через два дня ему придется задуматься кое о чем другом. А если он останется в Сен-Пьере, он потеряет свою армию. Так что он должен будет выслушать меня.
— Будем надеяться, — произнес Доусон философски. Он поднял руку неуклюжим движением и попытался вынуть сигарету изо рта. Это у него не вышло, и рука упала на стол. Он зажмурился и застонал от боли.
— Давайте-ка посмотрим, что у вас с руками, — сказал Уайетт.
— Да не надо.
— Нет, давайте посмотрим, пока хуже не стало.
Уайетт посмотрел ему прямо в глаза.
— Я хочу взглянуть на них, не упрямьтесь. То, что в порядке в любом другом месте, в тропиках может обернуться бедой. — Он начал разматывать бинты на одной руке, и когда она открылась, в ужасе воскликнул: — Боже мой! Что они с вами сделали?
Рука представляла собой кровавое месиво. Два ногтя сошли вместе с бинтом, пальцы были сплошь синие или красные, как мясо бифштекса.
Доусон бессильно откинулся на спинку стула.
— Они били меня по рукам резиновой дубинкой. Кости, кажется, все-таки целы, но я думаю, мне еще долго не придется пользоваться машинкой.
— Теперь я нисколько не жалею о том, что убил Розо, — сказал Уайетт.
— А я и не жалел никогда, — отозвался Доусон с кривой улыбкой.
Уайетт был удивлен. Он не ожидал от Доусона такого самообладания, перед ним был не тот человек, который еще недавно от страха пытался угнать автомобиль. Что-то случилось с ним.
— Нужно чем-то смазать руки, — сказал он. — Да и укол пенициллина не помешает. Тут неподалеку есть аптека. Я схожу посмотрю, что можно достать. Если ее не разграбили, конечно.
— Да не беспокойтесь, — встревожился Доусон. — Сейчас улица не самое безопасное место на свете.
— Я буду осторожен, — сказал Уайетт, направляясь к двери. Он внимательно посмотрел в обе стороны и, убедившись, что снаружи никого нет, вышел и быстро пересек улицу.
Аптека была разгромлена, но Уайетт, не обращая внимания на хаос, прошел прямо в заднюю ее часть, где хранились лекарства. Пошарив по полкам и ящикам, он нашел бинты, таблетки кодеина, мазь, но антибиотиков не было. Он не стал терять время на поиски и пошел к выходу.
Прежде, чем выйти, он опять осмотрел улицу и замер. Он увидел человека, перебежавшего на другую сторону и спрятавшегося в одном из подъездов.
Спустя минуту, человек выглянул на улицу, держа в руке пистолет. Он махнул рукой, и появилось еще трое. Они двигались перебежками, прижимаясь к стенам домов. Они были в штатском, и Уайетт решил, что это передовые разведчики армии Фавеля. Он тихо открыл дверь и вышел на улицу, высоко подняв руки с лекарствами.
Как ни странно, его сначала не заметили. Когда он был уже на полпути к отелю, его окликнули. Он повернулся, и к нему подошел человек.
— Здесь нет людей Серрюрье, — сказал Уайетт. — А где Фавель?
— Это что? — спросил человек, угрожающе поднимая винтовку.
— Бинты и лекарства. Для раненого друга. Он там, в отеле. А где Фавель?
Ствол винтовки уперся в его спину, но он не повернулся.
Человек перед ним отвел свою винтовку и приказал:
— К отелю!
Уайетт зашагал, окруженный группой вооруженных людей. Один из них толкнул вращающуюся дверь отеля и с винтовкой наперевес вошел внутрь. Уайетт крикнул по-английски:
— Доусон не двигайтесь. К нам гости.
Человек, шедший перед Уайеттом, повернулся и, ткнув в его живот пистолет, угрожающе рявкнул:
— Что такое?
— Я сказал моему другу, чтобы он не боялся, — объяснил Уайетт.
Они вошли в фойе, где в застывшей позе сидел на стуле Доусон и смотрел на солдата, стоявшего с наведенной на него винтовкой. Уайетт сказал:
— Я достал бинты и кодеин — он немного снимет боль.
Люди Фавеля рассыпались по этажу, чтобы произвести осмотр. Действовали они профессионально. Не найдя ничего подозрительного, они вернулись в фойе и сгруппировались вокруг своего командира, которого Уайетт счел за сержанта, хотя знаков отличия на нем не было. Тот ткнул ногой лежавший на полу труп и сказал: