Хансен посмотрел на Уайетта, Уайетт на Хансена. Уайетт сказал:
— Не этим ли объясняется кошмар прошлой ночи? — И, обращаясь к Костону, пояснил: — Прошлой ночью в городе было много войск.
— Я тоже видел, — сказал Костон. — А кто этот Фавель?
— Не притворяйтесь, — сказал Уайетт. — Вы же репортер, вы знаете это так же, как я.
Костон улыбнулся и сказал без тени смущения:
— А я хочу знать взгляды других. Так сказать, объективное мнение. Как ученый, вы должны ценить это.
— Так кто же такой этот Фавель? — вмешалась Джули.
Костон сказал:
— Кость в горле Серрюрье. Серрюрье называет его бандитом, а Фавель предпочитает называть себя патриотом. Я думаю, что правда скорее на стороне Фавеля. До того, как сообщили о его смерти, он скрывался в горах и доставлял Серрюрье немало хлопот. После никаких сведений о нем не поступало — до сих пор.
— Не верю, что он жив, — сказал Хансен. — Мы бы, наверное, знали об этом.
— У него могло быть достаточно ума, чтобы, пользуясь слухами о своей смерти, залечь на дно и копить силы.
— А может, он болел, — сказал Уайетт.
— Может быть, — сказал Костон и обратился к Хансену, — ну и что вы думаете по этому поводу?
— Вся моя информация исходит из газет, — сказал Хансен: — к тому же мой французский не так уж хорош, — во всяком случае, это не тот французский, на котором изъясняются тут. — Он наклонился вперед. — Послушайте, мистер Костон. Мы ведь тут на базе подчиняемся военной дисциплине. Был приказ ни в коем случае не вмешиваться в местные дела, даже не интересоваться ими. Стоит нам сунуть свой нос во что-то, нас ждут крупные неприятности. Даже если мы сможем вырваться из лап головорезов Серрюрье, с нас сдерет шкуру командующий Брукс. Было тут несколько случаев, в основном с рядовыми. Их мгновенно выслали в Штаты, где их на год или два посадили за решетку. Я, кстати, собирался вам вчера об этом рассказать, но этот Доусон помешал.
— Понятно, — сказал Костон. — Что ж, прошу прощения. Я не представлял себе ваши трудности.
— Ничего, — ответил Хансен. — Вы ж не обязаны были знать. Но я должен еще добавить, что нас особенно предостерегают против разговоров с заезжими репортерами.
— Да, никто нас не любит, — сказал Костон со вздохом.
— Разумеется, — подтвердил Хансен. — Все обычно что-то скрывают, но наши причины особенные — мы стремимся не создавать здесь поводов для нарушения спокойствия. Вы же сами знаете лучше меня — там, где появляется репортер, жди беды.
— Я бы не сказал, дело обстоит как раз наоборот, где случается беда, появляется репортер. Беда приходит вначале. — Он резко переменил тему. — Кстати, о Доусоне. Он, оказывается, тоже остановился в «Империале». Когда мы сегодня утром выходили из отеля, мы видели его в ресторане. Он боролся с похмельем с помощью сырых яиц и бутылки виски.
Уайетт спросил:
— Вы ведь на самом деле не в отпуске, а, Костон?
Костон вздохнул.
— Мой шеф считает, что я в отпуске. Но я прибыл сюда в порядке небольшого личного расследования. До меня доходили разные слухи и отголоски слухов. К примеру, в эти края направлялось довольно много оружия. Оно шло не на Кубу и не в Южную Америку, это я выяснил, — значит, оно оседает где-то здесь. Я рассказал об этом моему шефу, но он не согласился с моими доводами, или, как он выразился, домыслами. Однако я привык доверять себе, поэтому я взял отгул и вот я здесь.
— Ну, и нашли вы то, что ищете?
— Знаете, очень боюсь, что нашел.
II
Уайетт медленно вел машину по окраине Сен-Пьера. Толчея на улицах не позволяла ехать быстрее. Полуголые мальчишки, рискуя быть задавленными, перебегали дорогу прямо перед носом автомобиля и заливались веселым смехом, услышав тревожные гудки клаксона; повозки, запряженные быками, перегруженные грузовики постоянно создавали пробки; кругом стоял оглушительный шум, — словом, это была обычная городская суета. Выехав из города, Уайетт вздохнул с облегчением и прибавил скорость.
Дорога к Сен-Мишелю шла через цветущую долину Негрито, окаймленную плантациями бананов, ананасов и сахарного тростника, на которые хмуро взирали вершины Святых гор.
— Похоже, что тревога прошлой ночью была ложной, — заметил Уайетт. — Несмотря на то, что говорил утром Костон.
— Никак не могу понять, нравится мне Костон или нет, — сказала Джули задумчиво. — Вообще-то газетчики обычно напоминают мне стервятников.
— Я чувствую с ними какое-то родство, — сказал Уайетт. — Он зарабатывает на всяческих несчастьях, и я тоже.
Джули была шокирована.
— Нет, это совсем другое дело. Ты все же стараешься предупредить несчастья.
— Ну, и он тоже, так он во всяком случае сам говорит. Я читал кое-что из его статей. По-моему, очень неплохо. У него есть сочувствие к ближнему. Я думаю, он искренне огорчен тем, что оказался прав в данной ситуации, если все же он прав, конечно. Моли Бога, чтобы это оказалось не так.
Она нетерпеливо пожала плечами.
— Ладно, не будем больше о нем, хорошо? Давай на время забудем и о нем, и о Серрюрье, и об этом, как его, Фавеле.
Он притормозил, чтобы объехать почти загородившую дорогу повозку с камнями, и кивнул головой в сторону солдата, стоявшего у дороги.
— Серрюрье не так легко забыть. Напоминания о нем на каждом шагу.
Джули посмотрела назад.
— Что это?
— Это «корве» — принудительные работы на дорогах. Все крестьяне должны в них участвовать. Это отрыжка предреволюционной Франции, и Серрюрье использует ее на все сто. На Сан-Фернандесе всегда так было. — Он кивнул теперь в бок. — Так же обстоит дело и с плантациями. Когда-то ими владели иностранные компании, в основном американские и французские. Серрюрье, когда пришел к власти, произвел национализацию, а точнее, забрал все себе. Теперь он их использует как зону, где трудятся заключенные. А попасть в заключенью на острове — пара пустяков, поэтому недостатка в рабочей силе тут нет. Впрочем, сейчас участились побеги.
Тихим голосом она спросила:
— Как ты можешь жить здесь, среди всех этих ужасов?
— Здесь моя работа, Джули. То, что я делаю, помогает сохранить жизни людей по всему Карибскому морю и на побережье Америки. И лучшее место для этого — здесь. Я ничего не могу сделать с Серрюрье. Если бы я даже попытался, меня тут же убили бы или в лучшем случае арестовали. Ну, выслали бы отсюда. Никому от этого лучше не стало бы. Так что я, как Хансен и другие, держусь за базу и стараюсь сосредоточиться на своей работе. — Он замолчал, увидев впереди крутой поворот, потом закончил: — конечно, все это мне не нравится.
— Значит, ты не думаешь о том, чтобы уехать отсюда, скажем, в Штаты?
— Здесь наилучшие условия для моей работы, — сказал Уайетт, — я ведь уроженец Вест-Индии. Это — мой дом. Пусть плохой, но дом.
Несколько миль они ехали молча. Наконец он остановил машину на обочине.
— Помнишь это место?
— Его невозможно забыть, — сказала она, выйдя из машины и оглядывая раскинувшуюся перед ними панораму.
Вдали виднелось море, словно сверкающее громадное блюдо из чеканного серебра. Прямо перед ними лежали петли пыльной дороги, по которой они только что поднялись. А между дорогой и морем располагалась роскошная долина реки Негрито, спускавшаяся к заливу Сантего с мысом Саррат в дальнем конце, и уютно устроившимся в изгибе маленьким городком — Сен-Пьером.
Уайетт не смотрел вниз. Вид Джули, стоявшей на ветру у края обрыва в платье, облепившем ее фигуру, привлекал его гораздо больше. Она вытянула руку, показывая через долину на место, где солнце ярко отражалось в потоке воды.
— Что это?
— Это Серебряный водопад на Малой Негрито. — Он подошел к ней. — Малая Негрито соединяется с Большой ниже по долине. Отсюда их слияние не видно.
Она перевела дыхание.
— Это один из самых замечательных видов, какие мне приходилось видеть. Я как раз думала, привезешь ли ты меня сюда вновь.
— Рад, что угодил тебе, — сказал он. — Из-за этого ты приехала на Сан-Фернандес?
Она засмеялась.
— Это одна из причин.
Он кивнул.
— Что ж, основательная причина. Надеюсь, другие не хуже.
— Я тоже. — Ее голос был каким-то смутным. Она опустила голову.
— Но ты в этом не уверена?
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, Дейв, не уверена. Совсем не уверена.
Он положил руки на ее плечи и привлек к себе.
— Жаль, — сказал он и поцеловал ее.
Она не сопротивлялась, ее губы раскрылись навстречу его губам, руки обняли его. Она тесно прижалась к нему, но вдруг резко вырвалась из объятий.
— Не знаю, — воскликнула она. — Я все же ни в чем не уверена. Я даже не уверена в том, что я не уверена.
Он сказал:
— Что ты думаешь о том, чтобы переселиться на Сан-Фернандес?
Она посмотрела на него настороженно.
— Это что, предложение?
— Пожалуй, да, считай это предложением, — сказал Уайетт, потирая подбородок рукой. — Не могу же я все время жить на этой базе, а ты — вести экзотическую жизнь бортпроводницы. Мы найдем дом. Хотелось бы тебе поселиться где-нибудь здесь?
— О, Дейв, это было бы замечательно! — воскликнула она, и они вновь бросились друг другу в объятия.
Через некоторое время Уайетт сказал:
— Никак не могу понять, почему ты была так холодна со мной. Ты прилипла к Костону так, словно он тебе родной брат.
— Ну тебя к черту, Дейв Уайетт, — возмутилась Джули. — Войди в мое положение. Я, можно сказать, охочусь за мужчиной, а женщине это не положено. В последний момент у меня просто похолодели ноги, я так боялась, что выглядела сущей дурой.
— Значит, ты прилетела, чтобы повидаться со мной?
Она взъерошила его волосы.
— Ты не очень разбираешься в людях, а, Дейв? Погружен в свои ураганы и формулы. Конечно, я прилетела, чтобы повидаться с тобой. — Она взяла его руку и стала разглядывать его пальцы один за другим. — Знаешь, у меня было много парней, и всякий раз я думала, что вот этот, может быть, то, что надо, но всегда в ход моих мыслей каким-то образом вмешивался ты. И я решила приехать и все прояснить для себя на месте. Я должна была или сохранить тебя в своем сердце или вырвать из него, хотя не знаю, смогла бы. А ты прод