Дмитрий Иванович громко откашлялся и задумался. Он уже не выглядел сутулым, вялым и подавленным. Покосился на рыдающего племянника, немного смутился.
– Спускаться с гор, мне кажется, рано, – проворчал он. – Предлагаю двигаться в обратную сторону – проехать седловину перевала, там должна быть дорога. В полутора верстах отсюда, чуть выше – старая охотничья заимка, там можно временно перекантоваться.
Возражающих не нашлось, людям было все равно. Сразила дикая усталость.
И вновь последующие события воспринимались обрывками. Надсадно выл мотор, автобус поднимался в гору. Уже достаточно рассвело, лучики солнца золотились на охапках еловых лап. Потом он свернул с дороги, вьющейся вокруг горы, ушел в низину по едва заметной в чертополохе колее. Несколько раз он прорывался через кустарник, приближался к краю каменистого обрыва, снова углублялся в хвойный лес. Дорога карабкалась в гору, и вскоре «ПАЗ» остановился у отвесного обрыва, в котором было прорублено что-то вроде ступеней.
– Приехали, сограждане, – глухим от усталости голосом возвестил Зарубин. – Выметайтесь, дальше пешком. Тут рядом. Жратву возьмите, воду и оружие…
Десять измученных людей карабкались по ступеням, заросшим мхом. Местечко было глухое, много лет тут никто не появлялся. Колючие кустарники, поляна перед чащей – и вырос еще один дом, по уши заросший бурьяном. У «охотничьей заимки» было два этажа, бревна сруба почернели от старости, их проела тля, отдельные бревна и доски практически сгнили. Покосилась крыша. Окна в доме были такие, что не годились даже в амбразуры. Постройка тем не менее смотрелась внушительно. Хотя и глупо. Дверь не отличалась прочностью, но была закрыта на замок.
– Что за хрень? – бормотал Андрей. – На охотничью заимку вроде не тянет, нет, Дмитрий Иванович?
– В семидесятых годах построили, – поведал депутат. – Второй секретарь городского райкома партии. Мужик любил охоту, баб и баньку, но страдал паранойей – особенно после того, как его по синьке чуть собственная жена не прирезала. Болезнь свою скрывал, но кончил плохо… Он в натуре охотиться сюда приезжал – тогда еще в этих горах косули водились, олени, даже рыси забредали. Это сейчас тут все запущено, а раньше нормально было. У людей в семидесятые и требования были другие…
Он побрел, пошатываясь, к дому, взгромоздился на просевшее крыльцо. Нагнувшись, Дмитрий Иванович покопался в щелях завалинки, выудил проржавевший ключ. Дверь открылась с пронзительным скрипом.
Заходить в убежище параноика раньше времени не хотелось. Люди падали в траву, с наслаждением вытягивали ноги. Вика обвилась вокруг его рукава, застыла – вся черная, безразличная, с ввалившимися глазами. В ногах пристроилась такая же Ксюша – не успела прилечь, как задремала. Шура, спотыкаясь, побрел в кусты, долго отсутствовал, а когда неспящие начали тревожиться, возник – какой-то постный, с измазанной малиной физиономией.
– Чего развалились? – пробурчал, высовываясь из дома, депутат. – Живо все в дом, я, что, за вас отвечать должен?
Всем было плевать, что дом разваливается на глазах, что главный предмет в интерьере – пыль, что по ступеням можно ходить лишь после соответствующей молитвы. Люди тащили в дом оружие, мешки с консервами и минералкой, бросали все это у порога, чихали, поднимая пыль. Никто не жаловался – пылевые клещи пахли приятнее, чем разлагающаяся плоть. Депутат замкнул входную дверь на ключ, проворчав, что до особого разрешения выходить из здания запрещено, а кто возражает, может понюхать его кулак. Лично Андрею до депутатского кулака было, как до Венеры, но он не возражал. Бессонная ночь, убийственное утро – только спать…
На втором этаже было несколько комнат, а перед ними – холл с диванами бородатых советских времен. Из дивана, словно горбы из верблюда, торчали ржавые пружины. Мебель давно развалилась, кровати трещали по швам, половицы стояли горбом. Всхлипывал Борис. Бурчала Ксюша, что снова ей придется жить одной. Шура вяло хихикнул, что охотно подождет, пока девчонке исполнится восемнадцать (он чтит уголовный кодекс – вернее, память о нем), а потом позволит ей ночевать в его кровати. Он ввалился в первую попавшуюся комнату и даже дверь забыл закрыть. Сон сразил, как автоматная очередь. Андрей смутно помнил, как забирался на кровать «со скрипом». Вика мямлила, что этого делать нельзя, нужно выбить из покрывала пыль, чтобы не схватить какую-нибудь заразу. Оба сонно похихикали. Уснули, обнявшись, – просто отключились без ног…
И снова он очнулся от пугающего чувства. В душу забиралось что-то гадкое, зловредное. Поджилки мерзко дрожали. Он затаил дыхание. Снова «мертвецы»? Но нет, интуиция была уверена, что это что-то другое. А что, позвольте, другое? Что мы не заметили за героическим фэнтэзийным сюжетом? И снова в узкие оконца просачивался мутный свет. Это что, уже вечер? Или, боже упаси, утро? Тогда выходит, что он проспал практически сутки? В общем-то, вполне логично после такого тарарама…
Вики рядом не было. Он пошарил по кровати, взметнув облако пыли, заглянул зачем-то под кровать. По комнате стелилась белесая дымка. Подружка отсутствовала – если она, конечно, не спряталась в развалившемся платяном шкафу. Он нащупал автомат, автомат Вики… Вновь одолевало беспокойство. Он встал с кровати, издающей пронзительные звуки, на цыпочках приблизился к окну. Сквозь узкое оконце сочился маревый свет. Часы уверяли, что все-таки утро. Проспали около суток. И не только они, в доме было тихо. Природу сковало безветрие. Прорисовывались кусты перед обрывом, клочья тумана, выползающие из бездны. Он вздрогнул – за спиной заскрипели половицы. Худенькая фигурка проскользнула в комнату, съежилась в его объятиях.
– Где была? – прошептал он.
– До ветра бегала. Решила улыбнуться новому дню, блин…
– А это куда? – уточнил он на всякий случай. Депутат Зарубин замкнул входную дверь на ключ – он точно помнил. Куда он сунул ключ после этого? В карман? На гвоздик повесил? Судя по всему, из развалины имелся дополнительный выход – возможно, подземный, что для бывшего владельца с паранойей вполне нормально. Не стал бы депутат запускать людей в ловушку, а потом закрывать их в ней.
– Старый сортир на этом этаже, – пробормотала Вика. – Это что-то, надо признаться. В такие заведения надо заходить после долгой моральной подготовки… Ты спал, я не стала тебя будить, это рядом…
– Спит наш летний оздоровительный лагерь? – усмехнулся Андрей.
– Спит, Андрюша… Этим людям дай волю, они еще неделю проспят…
– Ну, пойдем, и мы немного поспим…
Но успели только лечь. Внизу под трухлявыми перекрытиями что-то упало, раздался басистый пронзительный вопль! Он перешел в хрип, в какие-то булькающие звуки. В этом доме, оказывается, была превосходная слышимость! Хорошо, что люди спали одетыми. Сон был глухим, как летаргический, однако все проснулись. Чувство опасности уже в подкорке. Когда, сжимая автоматы, Вика с Андреем вывалились в коридор, там уже царил ажиотаж. Метался взбудораженный Шура Черепанов, выскакивали мятые и взъерошенные Лукашин с Анной Денисовной. Никто не понимал, что происходит. Колотилась в дверь Ксюша – ей никто не подсказал, что открывается дверь в другую сторону. «Проживальцы» высыпали в коридор, гомонили. Гремели вниз по трухлявой лестнице. Хорошо, что никто не открыл огонь – а то воцарилась бы форменная вакханалия. В заросшем пылью пространстве корчился на полу в трех шагах от входа обливающийся кровью депутат Зарубин! Он держался за торчащий из горла огрызок доски, синел от натуги и исполнял на полу что-то вроде «нижнего брейка».
Ошеломленные люди теснились под лестницей.
– Дядюшка? – пробормотал оторопевший Борюсик.
Андрей машинально подметил, что входная дверь приоткрыта, в замочной скважине торчит ключ. Пространство отчасти освещалось. Зарубин выходил из дома, получил доской в горло и вернулся? Чушь. На пороге крови не было, а груда досок в компании черенка от лопаты и почему-то велосипедной цепи валялась справа от двери. Он первым подлетел к потерпевшему, успев окинуть взглядом помещение. Зомби не умерщвляют подобным образом. Он отшатнулся, вскочил на ноги, когда умирающий депутат вдруг схватил его за штанину, с усилием захрипел:
– Эта тварь здесь, Андрей… среди нас… – Его тускнеющие глаза забегали, он словно выискивал кого-то у Андрея за спиной. – Это она меня ударила, эта тварь… Я спал на диване… ключи вытащили из кармана… поднялся, чтобы посмотреть… Они шушукались в кустах недалеко от дома… Я видел их, они не люди, они не такие, как мы… Это заговор, Андрей, это не бред… Я хотел разобраться, а эта тварь пырнула меня доской…
Голова отказывалась соображать. Он слушал эту клиническую муть, стоя, как гимн. Но депутат Зарубин не был сумасшедшим! Он не мог сам себя ударить доской! В нем был такой запас психической прочности, что позавидовал бы любой из присутствующих! Но он не сказал ничего информативного! Кто ударил? Что за тварь? Кто эти «не люди»? Кровь ударила из горла, как из прорвавшегося стояка. Перестали метаться и застыли глаза. Еще одним нормальным человеком на свете стало меньше. Что и подтвердил дрогнувшим голоском Витек:
– Ну, ексель-моксель… был человек – и нет человека…
Вырвало Анну Денисовну. Что-то взволнованно забурчала, закурлыкала, словно голубь, блондинка. Мысли метались по клетке-черепу, их было много, все они были взаимоисключающие! Это было что-то новенькое, удар ниже пояса, откуда не ждали. Андрей пока не придумал, как к этому относиться. Нет, он должен разгадать загадку! А то такими темпами скоро никого в живых не останется! Злоба пульсировала в голове. Он шагнул к двери, замкнул ее, запер на ключ, исподлобья оглядел присутствующих. Лица людей прятались в полумгле. «Может, я сплю? – задумался Андрей. – А что, самое подходящее объяснение». Мысли не выстраивались в логическую цепь, но что-то в голове уже забрезжило. Главное, не распускать людей, все должны быть здесь, он всех должен видеть… Злость разогревала череп, пылали уши. Он не может разбираться здесь, в присутствии покойника… Он проорал, чтобы все поднялись наверх. За перилами на галерее второго этажа имелось открытое пространство перед коридором. Две пустые деревянные кадки – то, что в них произрастало, давно сгнило. Древние «дедовские» диваны, колченогое кресло родом из семидесятых. Люди слушались, никто не роптал. Спотыкаясь о ступени, потянулись наверх. Андрей украдкой оттянул затвор, спустил предохранитель. Он страшно волновался. Люди тоже не находили себе места, бессмысленно сновали между кадками. Кто-то присаживался на диван, кто-то продолжал блуждать. Назойливая мысль отобрать у них оружие сверлила череп. Но что это даст, бунт на корабле? Нужно быть внимательным, никого не упускать из вида…