Урал грозный — страница 12 из 94

сводится толщь на нет.

Стонет болванка,

                          плюет нагаром,

вытягивает хребет.

Там, где горбатое было место,

гладь возникает вдруг.

Так разминают тугое тесто

сильным нажимом рук.

Ловко,

         уверенно,

                       точно,

                                быстро,

множество раз подряд.

Только белесые брызги-искры

вместо свечей горят.

А в ковочной — ветер горячий злится.

Чад.

      Духота.

                 Жара.

Людям хочется окатиться

попросту из ведра.

И диву даешься, с каким терпеньем

люди весь день куют.

Мало терпенья — с ожесточеньем

песни еще поют.

Нет, не горька им исчадья чаша.

Они на войне. Бойцы.

Вот они —

              гордость и совесть наша —

уральские кузнецы!

Вот она,

            нация мировая,

люди, что бьют сплеча,

ливнем осколочным накрывая

Гитлера-палача.

Вон как один из них, с виду кроткий,

весело,

          напрямик,

в насквозь промокшей косоворотке

действует в этот миг:

ловит пылающую болванку

и набок ее кладет,—

так бронебойщик навстречу танку

один на один идет.

Будет немедленно ствол откован,

и двинется к мастерам,

и каждым в отдельности облюбован

станет казист и прям.

и, может быть, будет еще удобно

после, когда-нибудь,

легким стихом описать подробно

весь его долгий путь:

как закаляют,

                    как выпрямляют,

ведут на цепях под уздцы,

как исступленно его строгают

с разных сторон резцы;

как с ястребиным упрямством сверла

лезут в нутро винтом,

как в перегретом и дымном горле

долго першит потом;

как его гладят,

                      качают,

                                  вертят,

ставят затем на дыбы,

как по стальному каналу смерти

тянут змею резьбы;

как он, прямой,

                       маслянистый,

                                           чистый,

бурям наперекор,

светлый,

             ликующий

                             и плечистый,

идет наконец на сбор.


Пушка должна петь!

Радостный говор стали

звонок, как на торгу.

Сходятся все детали

в сборочном, на кругу.

Здесь и светло и гулко,

жить неохота врозь.

Прочно ложится люлька

на боевую ось.

Впредь никакая тряска

пушечке не страшна.

Масленая салазка

в люльку погружена.

Тесно,

         надежно, туго

ствол на нее надет.

Держат они друг друга

так же, как их — лафет.

Накрепко все притерто,

начисто, до конца.

Прочность такого сорта

не подведет бойца.

Но чтоб огневого вала

сила была грозна,

прочности пушке мало —

ей точность еще нужна.

И снова кипит работа —

до тонкости, до мечты

подъема и поворота

доводятся все винты.

Работа —

              над каждой гранью,

над каждой резьбой внутри.

С пристрастием,

со стараньем

трудятся пушкари.

Работают дружно, рьяно,

как будто в листах брони

не пушку, а фортепьяно

настраивают они.

И кажется, в этом раже

попробуй людей спроси,

и люди тебе покажут,

где «до» прозвучит, где «си».

Прочность — чтоб без износа

сыпало дуло жар,

точность —

                чтоб даже носа

не подточил комар!

Чтоб круче,

                 быстрее,

                              дальше

тяжелый снаряд летел,

чтоб голос его без фальши

в холодной ночи звенел,

чтоб пушка жила и пела,

чтоб даже не застил дым

угол того прицела,

который необходим!


На мирной траве полигона

Сегодня особенно тих и печален

уральский закат над вершинами бора,

певучие звуки дневных наковален

расплавились в море цветного набора.

Как редок он здесь, этот час безмятежный!

Притих зачарованный труженик-город.

И вдруг заколдованный

                                   воздух прибрежный

качнулся, немыслимой силой распорот.

Теперь уже громы помчатся с разгона,

хоть уши зажми, хоть шепчи заклинанья.

На мирной, на влажной траве полигона

опять и опять начались испытанья.

— Еще раз! Еще раз! —

                                 хмельной, потрясенный,

кричу я во тьме пушкарю молодому.

Кричу и бегу по дорожке бетонной

навстречу летящему новому грому.

Удар за ударом,

                        удар за ударом.

Впиваются в небо тугие спирали.

Нет, в песнях Урал прославляют недаром,

недаром несется молва об Урале.

— Еще раз! Еще раз! —

                                  Удары крепчают.

Один одного тяжелее и тверже.

За Керчью, под Яссами нам отвечают,

ответы грохочут под древнею Оршей.

С Урала на запад летят эшелоны,

груженные страшным стальным урожаем.

Приветливым словом, глубоким поклоном,

с великой надеждой мы их провожаем.

Гремит перекличка широкого боя.

Окрестности неба в багровом покрове.

Седой «бог войны» с огневой бородою

нахмурил суровые дымные брови...

1943

ГЕРАСИМОВ С. А.



Герасимов Сергей Аполлинариевич (1906) — советский кинорежиссер, актер, кинодраматург, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда.

Родился в Екатеринбурге (в Свердловске), детские годы провел в Миассе. Вернувшись после смерти отца в Екатеринбург, окончил в нем реальное училище, посещал занятия в артистической студни.

Работу в кино Герасимов начал как актер в 1924 году. Четыре года спустя, по окончании Ленинградского института сценического искусства, он становится кинорежиссером.

Большой успех Герасимову принесли фильмы, вышедшие на экран во второй половине 30-х годов: «Семеро смелых», «Комсомольск», «Учитель».

В 1941 году, экранизировав «Маскарад» М. Ю. Лермонтова, Герасимов как кинорежиссер показывает свою приверженность к добротной литературной первооснове. Как теоретик кино он всегда призывал учитывать опыт художественной прозы, использовать ее законы в киноискусстве.

В годы Великой Отечественной войны Сергей Аполлинариевич Герасимов занимает пост заместителя председателя Комитета кинематографии по военной хронике, одновременно являясь директором Центральной студии документальных фильмов. Не прекращает он и творческую работу: в военное время им поставлены художественные фильмы «Непокоренные» (совместно с М. К. Калатозовым) и «Большая земля».

Фильм «Большая земля» был задуман режиссером (он же автор сценария) еще во время войны с белофиннами. Выступая тогда перед рабочими ленинградского завода имени Кирова, Герасимов говорил, что будет ставить картину о семье, строящей новый быт, свободный от пережитков... Вспыхнувшая война разлучает мужа и жену. Находясь друг от друга вдали, они живут единой целью — приблизить разгром врага.

С началом Великой Отечественной войны замысел претерпел изменения. Действие было перенесено на Урал, куда эвакуировался из Ленинграда оборонный завод, другим стало и время действия — осень—зима 1941 года.

Создавая киносценарий, Герасимов полагал, что главным героем картины будет директор завода ленинградец Аникеев. Однако в ходе съемок в центре внимания оказалась Анна Свиридова, молодая женщина из уральского городка, верная, любящая жена, человек трудолюбивый и душевно щедрый.

Много лет спустя, вспоминая о работе над «Большой землей», Герасимов отмечал: «В ней (кинокартине.— Ред.) есть сцены, которые по сей день мне дороги своей достоверностью. В показе традиционных отношений между старшими и младшими, между мужем и женой, в поведении молодежи, в песнях, в плясках, в мельчайших деталях быта раскрывалось не только общее, но и то, что отличало именно Урал, характеризовало его как рабочий край».

Успех фильму обеспечила не только режиссура, но и игра актеров Т. Макаровой (Анна), В. Добровольского (Аникеев), М. Бернеса (Козырев).

В послевоенный период все более проявляется тяготение Герасимова к форме киноромана. Им экранизированы «Молодая гвардия» А. Фадеева, «Тихий Дон» М. Шолохова. Как и раньше, ставились фильмы, написанные по собственному сценарию: «Журналист», «У озера», «Любить человека» и др. Четыре картины были удостоены Государственной премии СССР.

Герасимов — депутат Верховного Совета СССР двух созывов и Верховного Совета РСФСР также двух созывов, он член президиума Советского комитета защиты мира.

БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ[8]

(Киносценарий)

Один из многочисленных уральских заводских поселков в августе 1941 года. Война гремит по всему фронту от моря до моря. Но здесь, на горбатой заводской улице, совсем мирные еще стоят дома, в окнах свет. Здесь не знают звука вражеских самолетов, не слышали свиста падающих бомб, и где-то совсем по-мирному гармонь играет быструю уральскую кадриль. В доме Егора Степановича Свиридова собрались гости проводить хозяина на фронт. Егор Степанович — мужчина 35 лет — человек, хорошо известный в поселке, и потому проводить его собралось много народу, тем более что на фронт он уходит не один, а вместе с приемным братом своим Коськой Коротковым, прожившим в доме Егора Степановича все двадцать лет своей жизни. Именно здесь и играют два баяна, и молодые люди, среди которых многие сегодня вместе с хозяевами уходят на фронт, танцуют со своими симпатиями старинную уральскую кадриль. Общество разделилось на две половины. Отдельно от молодежи — около стола, где шумит самовар,— ведут разговор взрослые и пожилые мужчины, а женщины сидят чуть в стороне молча, не мешая мужчинам пустой болтовней.