— Забыл я это искусство,— проговорил Егор, неохотно подымаясь и застенчиво поглядывая на жену.
— Большое дело,— засмеялся гость, выводя хозяина на круг.— Драться, поди, тоже забыл? Да вот напоминают.
Отстранив настойчивого гостя, Анна вышла на круг и стала перед мужем, приглашая его, как если бы они были девушка и парень, и все с любопытством стали смотреть на них. Егор принял ее приглашение, но гость не хотел уступить. Тогда все стали говорить ему.
— Отступись! Его право!
— Военные без очереди,— сказала Тоська Ушакова.
Все засмеялись, и пошла кадриль.
Хлопнула дверь, и вошел уже изрядно захмелевший Тоськин отец — товарищ Ушаков, местный кооператор.
— Ага, вот это так!— крикнул он еще с порога.— Вот это по-нашему, по-русски. В армию идти без этого нельзя. Песни спели, водки выпили, тогда воюй до крови, до смерти. Давай чаще! — и пошел к столу, где сидел Василий Тимофеевич Черных.
Ушаков вынул из кармана свежую бутылку и стал разливать по рюмкам, готовя посошок.
Между тем танцующие, вспомнив старину, ломали пол. Посуда ходуном ходила на столе, водка плескалась в рюмках. Танцевали последнюю фигуру. Взявшись за руки, мужчины, топоча изо всех сил, наступали на женщин, а те отступали; потом — наоборот: женщины наступали на мужчин, а мужчины отступали.
— Берегись, немец! Уральские пошли! — крикнул Ушаков, в то время как гости, обмахиваясь и смеясь, расходились с кадрили.— Ну, что ж, по последней? — и поднес хозяину: — Надо посошок!
Вторую рюмку он поднес хозяйке, а третью — старшему среди гостей — Василию Тимофеевичу. Василий Тимофеевич поднялся.
— Спасибо хозяевам за угощение! — сказал он и поклонился Егору и Анне.— Воинам — победы оружия, чтобы вернулись домой целы, невредимы, а Гитлеру — смерть от вашей верной руки! — Еще раз поклонился Егору и нехотя — Косте.
Костя сразу же взял свою рюмку и жадно выпил.
— Тьфу! — отплюнулся Черных.— И все вперед норовит, весь порядок нарушает!
— Налейте ему еще! — крикнул Ушаков.— Храбрей будет!
Косте налили, но в это время Тоська Ушакова, накинув платок, поклонилась гостям и пошла домой. Костя, опять нарушая порядок, опрокинул вторую рюмку и пошел к двери, торопясь нагнать Тоську.
— Тьфу!— опять отплюнулся Черных.— Вот фигура! Всю музыку испортил! И что сказать хотел, зашибло!— Подумав, он сказал: — Будьте здоровы!
И все стали чокаться с хозяевами.
Выйдя на улицу, Костя побежал за Тоськой. Вино качало его, и бежать ему было трудно, но Тоська не хотела останавливаться, и он догнал ее только около самого дома.
— Тося! — крикнул он, еле дыша.— Что же так ушла-то?
— Как пришла, так и ушла,— сказала Тоська, держась за скобку калитки
— Что же, и попрощаться, значит, не надо?— покачиваясь перед нею, с трудом проговорил Костя.
— Да три раза уже прощались,— сказала Тоська.— Как еще прощаться особенно?
Костя ухватил ее за плечи, стремясь поцеловать в губы, но Тоська вывернулась.
— Ну, вот еще, обмусолил всю! Воин, прости господи!..— и сердито хлопнула калиткой.
Костя остался один в темноте. Он подошел к Тоськиному окну и приложился лбом к стеклу. За окном мелькнул огонек и погас. Костя отшатнулся от окна, сорвал с головы фуражку, кинул на землю и дважды топнул по ней ногой. Вино снова качнуло его, слезы сами собой хлынули из глаз. Он по-детски всхлипнул и, широко размахивая руками, пошел домой по заветной тропочке, спотыкаясь, ругаясь и плача.
Гости ушли, и в доме Свиридовых остались только хозяева. Через три часа женщины должны были расстаться с мужчинами, но сейчас все занимались еще своим делом, не говоря друг другу о предстоящей разлуке. Старуха убирала посуду со стола и, только вздыхая иной раз, приговаривала.
— Ой, война, война, война!..
Анна в последний раз пересматривала приготовленное мужу в дорогу белье, а сам он ладил замок у фронтового сундучка. В сенях стукнула дверь, затем послышались шаги и грохот опрокинутых ведер. Егор отложил сундучок, взял фонарь и выглянул в сени. Костя сидел на своей койке, бессмысленно раскачиваясь и плача навзрыд. Через открытую дверь женщины услышали этот его плач и оставили работу.
— Это кто ж у нас плачет? — сказала старуха испуганно и даже перекрестилась.
Невероятно было ей представить, что это плакал взрослый мужчина. Любопытствуя и боясь увидеть, она пошла все-таки к двери. Но Егор не пустил ее. Зачерпнув из кадушки воды, он усмехнулся и сказал матери:
— Выпил лишнее... Вы не ходите туда, мама! — и, выйдя в сени, закрыл за собой дверь. Аккуратно поставив фонарь, так, чтобы было видно Костю, Егор с размаху плеснул ему в лицо из ковша.— Ну-ка, очнись.
Костя хрипло вскрикнул и, упав головой на подушку, разрыдался еще громче. Егор смущенно покосился на дверь. За дверью мать и жена, затаив дыхание, слушали, что делается в сенях.
— Ой, война, война, война!— сказала старуха и, стесняясь взглянуть невестке в глаза, пошла к печи.
Взяв Костю за ворот, Егор оторвал его от подушки и посадил перед собой на кровать.
— Очнись, говорю!— сказал он, склоняясь к Косте.
Но Костя продолжал плакать. Егор размахнулся и тяжело ударил его по загривку. Костя снова свалился на постель, задыхаясь от рыданий, и с трудом проговорил:
— Убейте меня сразу, не пойду я никуда!
Егор испуганно покосился на дверь и, склонясь над Костей, зажал ему рот большой своей ладонью.
— Замолчи!— сказал он.— А то в самом деле убью!
Дрожа и по-детски всхлипывая, Костя мычал что-то ему в ладонь. Потом затих.
Егор снова посадил его на постель и сел с ним рядом.
— Ну, что, испугался, что ли? — И непривычной рукой отцовски коснулся Костиных волос.
— Нет,— сказал Костя.
— Значит, с храбрости завыл? — усмехнулся Егор.— Говори все, как есть, заодно слушать.
— Не любит она меня,— сказал Костя и всхлипнул.
— Кто?
— А Тоська!— сказал Костя.— Нисколько не любит.
— Эко горе! — усмехнулся Егор.— Еще что?
— Ничего больше нет.
Теперь они говорили шепотом. Внимательно разглядывая Костю, Егор проговорил:
— Врешь! Говори все.
— Верное слово,— встрепенулся Костяк — Как есть, ничего больше.
— Подлец! — сказал Егор.— С немцами воевать собрался, а из-за девки слезы льешь?
— Это одно к другому не касается,— вздохнул Костя.
— Не касается? Нет, брат, касается,— Егор повернул к себе Костю.— Ты чей человек?
— Как чей? — не понял Костя.
— А вот так! Ты это-то понимаешь, чей ты сейчас человек?
— Я-то? Здешний,— сказал Костя растерянно.
— Здешний,— усмехнулся Егор.— Нет, милка, врешь! Это был ты здешний, Коротков Коська, а теперь ты человек государственный — боец Красной Армии. Тебе отдается приказ идти бить врага, а ты тут на сеннике валяешься весь в соплях! Какое к тебе может быть доверие? Подлец, подлец! Верно говорят — избаловали вас, сукиных детей, до полного безобразия.— И вдруг опять, размахнувшись, ударил Костю по затылку.
Костя ткнулся носом в подушку, но сейчас же вскочил и закричал:
— Чего вы меня попрекаете? Вам хорошо... Вы от кого идете? Вы от своей жены идете, от родной матери. А я от кого — круглый сирота? Я от Тоськи шел, на нее надеялся, а она насмеялась надо мной. Губы у него задергались.
— Садись! — сказал Егор.
И усадив Костю потеснее рядом с собой, стал гладить его по спине.
— Скажи, пожалуйста! — проговорил он задумчиво.— И откуда такая змея? По нашему времени убивать таких.
— Верно, змея! — всхлипнул Костя.
Теперь они разговаривали как друзья-одногодки.
— Что ж ты ее выбрал, лучше не нашел? — спросил Егор.
— А кто ее знает! — вздохнул Костя.
— Ну и пес с ней, раз она такая черная душа! Лучше найдешь.
— Нет, лучше не найду.
Егор тихонько засмеялся и обнял Костю за плечи.
— Тоже верно! — И, помолчав, сказал: — Тогда так рассуждай: прославишься в боях до правительственной награды, сама на брюхе приползет, а ты мимо пройди, пускай локти кусает.
— Я и то думал сперва, да силы, видно, не хватает.
— Да, силы много надо,— сказал Егор.— Много чего впереди.— И поднялся с койки.— Умой морду да собирайся. Через два часа на станцию ехать.
Взял фонарь и пошел из сеней в горницу. Жена ни о чем не спросила его, но мать не выдержала и спросила:
— Что он там?
— Вино шумит,— сказал Егор, склонясь над своим сундучком.— Выпил маленько лишнее. Но ничего, до света поправится.— Взял со стола приготовленные женой вещи, сложил в сундучок, запер его, навесил замок и ключ положил в карман.
Теперь все было сделано, оставалось только ждать отъезда. Егор посмотрел на жену. Она стояла перед зеркалом и расчесывала волосы, как всегда перед сном. Егор сел на кровать. Меж тем старуха, не зная как занять себя в эти последние томительные часы, бесшумной тенью двигалась от печки к столу и обратно и все чаще и чаще вздыхала.
— Ой, война, война, война!
Поглядев на сноху, старуха сказала:
— Хоть завыла бы, что ли! Муж уходит, а эта молчит и молчит. Вот она, нынешняя жена!
Анна вздохнула, подошла к мужу, села рядом.
— Ну, — сказал Егор, внимательно глядя на нее.— А и подлая же ваша бабья порода!
Старуха притихла в своем углу. Анна ничего не ответила мужу, а только, странно улыбаясь, крепко обхватила себя за плечи.
— Что молчишь?— опять заговорил Егор.— Скажи что-нибудь.
— Не могу я,— сказала Анна едва слышным шепотом и показала на грудь.— Вот тут сдавило, сдавило... Рада бы сказать, да не могу!
Егор задумчиво посмотрел на нее.
— И что у тебя в голове, никто не знает. Коська говорит — от жены идешь... А мне бы легче убить тебя сейчас, чем так оставлять.
— Как так?— спросила Анна.
— А вот так!— сказал Егор.— На чужие глаза, на чужую волю.
— У меня своя воля есть,— сказала Анна, все улыбаясь.
— Да уж, велика ваша бабья воля,— усмехнулся Егор.— До первого мужика.