— Это по мирному времени,— сказал Аникеев,— а по военному, знаете, чего угодно ждать можно!
Теперь уральцы в свою очередь любезно посмеялись этой шутке Аникеева.
— С кровельным железом у нас бедновато. Три месяца обещают, а все не шлют,— сказал Шадрин.
— Как у вас с кровельным железом?— обернулся Аникеев к Козыреву.
— Есть, Николай Петрович! — гордо блеснул глазами Козырев.— Полностью на всю крышу хватит.
— Неужели привезли? Вот это молодец! — похвалил Аникеев.
Козырев едва не задохнулся от этой похвалы.
— На Урал со своим железом! На первый взгляд — глупо! — сказал Аникеев, обращаясь ко всем.— А вышло, как видите, кстати.
— А у нас все свое будет, Николай Петрович. Вот увидите! — уже захлебываясь успехом, заявил Козырев.
— Зачем же все?— обиделся Шадрин.— У нас тоже кое-что найдется.
— Хвастает,— Аникеев кивнул на Козырева.— Энергетического хозяйства пока и половины нет.
— В дороге застряло, Николай Петрович! Вот вы не верите... Сам же я отправлял! Доползет помаленьку, куда ему деваться?
— Помаленьку? Э, нет!— сказал Аникеев.— Это слово нам не подойдет. Сегодня же дам вам сроки по доставке всего оборудования.
Он отвернулся от Козырева и стал смотреть на ландшафт, широко открывавшийся с высокой крыши. Маленький Сергей Сергеевич стоял рядом с Аникеевым и тоже молча смотрел на широкую уральскую панораму.
— Урал! — сказал Аникеев. И глаза его весело сощурились.
— Да, Урал,— сказал Шадрин.— Красивые места!
— Видите ли,— возразил Аникеев,— с точки зрения южанина это нельзя назвать красотой, но мы, северные люди, понимаем эту природу, и она нравится нам. А тебе нравится, Сергей Сергеевич?— склонился он к мальчику.
— Нет,— сказал мальчик. Сказал он это настолько решительно, что все вокруг рассмеялись.
— Уж не скажешь ли ты,— улыбаясь спросил мальчика Аникеев,— что у вас на Ижоре лучше?
— Конечно, лучше,— сказал мальчик.
— Ну, знаешь ли,— возразил Аникеев,— это ты уж кому-нибудь расскажи, а не мне! Знаем мы вашу ижорскую красоту — одни огороды да кочки!
— Все равно лучше,— сказал мальчик.
— Нет, видно, его не переспоришь,— засмеялся Аникеев.— Ленинградская косточка, этого не перешибешь!
— Поживет, понравится,— сказал Шадрин ревниво.— С ребятами познакомится, будет на озеро на рыбалку бегать. По лесам ягоды сейчас... брусника, ежевика... Грибов, бабы сказывают, много в этом году. За грибами-то любишь ходить? — и Шадрин склонился к Сергею Сергеевичу.
— Какие там грибы? — сурово сказал мальчик.— Только до грибов сейчас...
— Ого, серьезный! — смущенно улыбнулся Шадрин.
— Да!— сказал Аникеев.— Он у нас серьезный человек,— и грустно вздохнул.— Это что ж там, за лесом? — обратился он к Шадрину.— Дым, что ли? Заводы?
— Нет,— ответил Шадрин, присматриваясь.— Дыму там быть неоткуда. Пожалуй, скорее на тучу похоже!
Из-за пригорка, резко обозначаясь на голубом небе, поднималось свинцовое облако. Вокруг стало совсем тихо, как всегда бывает перед грозой. Воздух замер, но облако двигалось быстро, вырастая на глазах. Должно быть где-то там, за горками, бушевал уже свирепый грозовой ветер.
— Гроза будет,— сказал Шадрин.
— Вот видите! Выходит, я накаркал,— усмехнулся Аникеев.— А очень некстати будет эта гроза, намочит станки и людей. Совсем, совсем некстати. Пойдем-ка, друзья, свое хозяйство спасать!— И, как всегда, первый стал спускаться по стропилам.
Как ни быстро шли люди по улице, спускаясь к станции, ветер нагнал их, завихрил пыль, срывая шапки с голов, ослепляя глаза.
По пути Аникеев повстречался с Анной. Не в силах бороться с ветром, она остановилась посреди улицы, придерживая руками обхлестывавший ноги подол.
— Ну, как успехи? — окликнул ее Аникеев.
— Плохо, Николай Петрович! — сказала Анна.— Стыдно сказать. Бани вытопили, а народ пускать боятся. Говорят, в бане вымоешь, на улицу и не выгонишь!
— Ну что ж — пословица недурная. Пусть и оставляют у себя.
— Да не больно-то,— сказала Анна.— Опасаются: говорят, останутся навсегда, не выживешь потом.
— Правильно рассуждают,— ответил Аникеев.— И не придется выживать, будут жить до конца войны.
— Вот видите! — вздохнула Анна.
— Конечно! — рассердился Аникеев.— А вы как же думали?
— Да я-то понимаю,— смутилась Анна.— Я-то понимаю.
— Ну вот и остальные понемногу поймут! — И Аникеев одобрительно улыбнулся ей.— Действуйте, действуйте, надеемся на вас! — и побежал бегом, догоняя свой штаб, ушедший уже далеко вперед.
Анна пошла по улице навстречу ветру, борясь с взбесившимися юбками.
Тоська Ушакова все еще стояла у своих ворот, наслаждаясь влажным грозовым ветром.
— Антонина!— сказала Анна, поравнявшись с ней.— Не отстану от тебя. Возьми кого-нибудь. Хоть двоих возьми. Измучилась я с нашим народом!
— Сказала, не возьму!— отрезала Тоська.— И не проси!
— Эх, девушка! — проговорила Анна и покачала головой.— Пойду еще раз всех обойду,— и побежала к избе напротив.
По уличной пыли ударили первые крупные капли, сперва медленно, потом быстрее и быстрее, и вдруг сразу одним потоком полился жесточайший ливень, какие часты на Урале в конце лета.
Тоська увидела, как Анна, не дойдя до дома, остановилась, и, постояв немного в нерешительности, повернулась и побежала вниз по улице к станции.
Из домов повыбегали хозяйки снять развешанное на веревках белье или поставить ведра под поток.
— Эх, люди! — крикнула Анна на бегу.— Портки спасаете, а женщин с ребятишками под дождем бросили. Некрасиво, некрасиво делаете!
— Всех не спасешь!— сказала одна женщина, продолжая убирать белье.
Но другая, сунув кадушку под поток, накинула подол на голову и сперва пошла, а затем побежала следом за Анной.
— Ты куда, Нюра?— крикнула Тоська, плотно прижавшись под воротами.— Смотри, размоет тебя!
Анна молча отмахнулась от нее, шлепая по грязному потоку, устремившемуся вниз по улице. Из соседнего с Тоськиным дома выбежала сухопарая женщина с высоко подоткнутым подолом.
— А ты что выпялилась?— крикнула она, пробегая мимо Тоськи.— Правильно Нюрка говорит, надо подсобить людям. Иди, иди, красавица, не растаешь! — и, схватив мокрой рукой Тоську за руку, потянула ее из-под ворот.
Тоська вырвалась, не зная, рассмеяться или рассердиться, меж тем как из других домов все выходили женщины и, закрывая головы подолами, бежали под ливнем вниз по улице к станции.
На станции люди воевали с дождем. Срывая наспех разбитые палатки, мужчины тянули брезенты к станкам, оставляя семьи свои под бушующим ливнем. Матери старались закрыть детей одеялами, платками. Вещи не слушались их; раздуваемые ветром, они вырывались из рук или полоскались среди грязного потока, облепляя мокнущий на земле скарб. Хмурый пожилой рабочий ударом ноги выбил кол, поддерживавший палатку, и молча потянул к себе брезент, но жена его вцепилась в другой край брезента, не желая оставлять детей под дождем.
— Не дам! — крикнула она.— Слышишь, не дам! Пропади ты со своими станками совсем! — Вдруг зарыдала.— Измучилась я... Да когда же это кончится...
Сильная молния почти одновременно с громом прорезала небо, и сразу же во всех углах площади на разные голоса заплакали дети. Женщина взяла своего меньшего на руки, стараясь спрятать его на груди.
— Знаешь, он чего испугался, мама?— сказал второй постарше.— Он думает, это бомбежка!
— Ну да!— устало согласилась мать.— Конечно, пуганый ребенок.
Опять ударил сильный гром, и ребенок крепко прижался к груди матери. Дождь припустил еще сильнее.
— Господи, господи, господи! — простонала женщина.
Заметив подошедшего Аникеева, она обернулась к нему.
— Товарищ директор, а вы что же смотрите? Долго ли над нами издеваться будут?
Аникеев стоял перед нею весь в грязи, вода потоками стекала с шапки его, с носа и усов. Что он мог ответить этой женщине?
— А мой-то тоже хорош!— крикнула женщина.— Последнюю тряпку к станку тянет. Еще муж называется!
Мужчина устало улыбнулся.
— Что с ней говорить,— сказал он, обращаясь к Аникееву.— Взяла, понимаете, не спросясь, чехол от станка. Я говорю: положи на место, а она — переночуем сегодня, а завтра обратно на станок наденем!
— Зря вы у нее отобрали чехол,— сказал Аникеев.— Все равно станок мокрый! Стоит ли теперь закрывать!..
Рабочий понурился.
— Говорил ей: не имеешь права брать со станка. А она берет! Женщина разве соображение имеет!..
— Вот что,— обратился Аникеев к женщине,— сейчас вы все равно промокли, так что закрываться, пожалуй, и смысла нет. Идите-ка лучше ко мне с детьми, я вам адрес дам...
— А мы что ж, хуже? — послышался рядом женский голос.
Подобрав юбки с ящика к Аникееву поднялась совершенно вымокшая, растрепанная женщина.
— У вас детей нет,— сказал Аникеев.
— Как это нет! А это кто? — и женщина сорвала платок с двух своих ребятишек.
Они сидели маленькие, тесно прижавшись друг к другу, и молча смотрели на Аникеева. Аникеев отвернулся. Кругом было то же самое — женщины и дети. Устав бороться с ливнем, они сидели на ящиках или стояли покорно, как стадо усталых, измученных животных.
— А вот и мы! — услышал Аникеев задыхающийся знакомый женский голос за своей спиной.
Он обернулся и увидел Анну. Запыхавшись от бега, она стояла перед ним. Мокрые волосы спутались и упали на лицо, одежда прилипла к телу.
— Все-таки расшевелила я народ! — улыбнулась она Аникееву.— Или уж гроза, что ль, расшевелила, не знаю, как сказать! Только идут наши бабочки. Сейчас всех разберем по домам.
— Ну, вот видите!— смог только ответить Аникеев.— Вот видите, как это хорошо! — чрезвычайное волнение душило его.— Я знал, что так будет! — И он крепко пожал Анне руку.— Собирайтесь-ка, ребята!— сказал он, склоняясь к детям.— Сейчас греться пойдете, чай пить.
Ребята покорно поднялись и, подобно маленьким терпеливым осликам, стали громоздить себе на плечи многочисленные узлы.