— Неужели под крышу?— устало сказала женщина.— Я и верить перестала.
Меж тем к мокнущим людям подходили все новые и новые женщины, и вскоре вся площадь понемногу пришла в движение.
— Теперь всех разберут! — счастливо смеясь, сказала Анна, взвалив себе на плечо большой намокший узел.— Пойдемте ко мне,— сказала она, обращаясь к женщине.— А вы, ребята, за юбки держитесь, а то еще унесет вас вода. Надо же — ливень какой!
Но как бы в ответ на эти слова ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и сразу же откуда-то ударило косым лучом солнце, осветив всю эту пеструю движущуюся картину.
Последней на площадь пришла Тоська.
— Никак, уже всех разобрали,— сказала она Анне, смеясь.— А ты-то куда нахватываешь? И так уж полный дом. Эх, святая, святая!.. Верно говорят — непорочное зачатие!
— Пришла все-таки! — засмеялась Анна.
— А что ж я, хуже вас, что ли? Ко мне пойдемте! — небрежно сказала она женщине.
И отобрав у Анны узел, легко взвалила его на плечо.
Вечер опустился над поселком, и по влажной земле потянулся туман. На станционной площади собрались мужчины в ожидании обещанных тракторов. Они расселись на ящиках, отдыхая после мучительного дня. На площадь пришел кое-кто из местного поселкового народа познакомиться, получше выпытать все про приезжих. Василий Тимофеевич Черных тоже здесь. Он присел на ящик по соседству с тем самым рабочим, который воевал с женой за чехол от станка. За плечом у Василия Тимофеевича — старая испытанная в деле берданка, обмотанная по стволу проволокой.
— Охотничаете?— спросил его рабочий и слегка коснулся пальцем приклада.
— Да, балуюсь!— сказал Василий Тимофеевич.— А сейчас так больше для порядка прихватил. Посижу, думаю, покараулю, время тревожное, долго ли до греха! — И, посмотрев на лежащее на земле заводское хозяйство, сказал: — Большие миллионы, поди-ка, здесь!
— Десятки миллионов в золотых рублях,— уважительно проговорил рабочий.
— Десятки миллионов! — восхитился Василий Тимофеевич. Глаза у него блеснули из-под лохматых бровей.— Выходит, большое хозяйство к нам забросили!
— Самый первый завод! — сказал рабочий, как бы даже скучно произнося эту торжественную для него фразу.
Василий Тимофеевич помолчал, а потом сказал:
— Однако самый первый как будто по нашему государству Уралмаш считают.
— Наш не уступит! — сказал рабочий с совсем уж скучноватым достоинством в голосе.
— Ну да, возможно, что не уступит. Это так! — любезно согласился Василий Тимофеевич и, опять помолчав немного, сказал:— Хочу обратно к заводу приблизиться.— И пояснил: — Я сам-то из заводских тоже, да вот руку мне войной повредило, поотстал от своей профессии. Сам-то раньше в кузнице работал.
— Одной рукой трудно, не управиться в этом деле!— сказал рабочий.
— Ничего, я полагаю, управлюсь,— возразил Василий Тимофеевич.— Большую практику получил для руки за эти годы. Возьмите хоть бы ружье. Кажется, тоже одной рукой не управиться, а между прочим бью свободно любую птицу влет. Хотите — верьте, хотите — нет!
— Что ж, возможное дело! — согласился рабочий, недоверчиво поглядев на Василия Тимофеевича.
От поселка по грязной растоптанной тропинке, направляясь к станции, шла Тоська Ушакова. По извечной провинциальной традиции, она шла вечером на свою железнодорожную станцию. Сейчас, когда пассажирские поезда не ходили и никто не мог уже оценить ее красоту, она шла все же, одетая в лучшее свое белое платье, в черных шелковых чулках и в новых баретках. В руке она, опять-таки по неписанному правилу провинциального кокетства, держала ивовую веточку, которой помахивала вокруг себя. С трудом вытаскивая ноги из грязи, она добралась до первого ящика и остановилась передохнуть. Василий Тимофеевич заметил ее.
— Чего приплелась? — окликнул он Тоську.
— А погулять пришла,— сказала Тоська.
— Какое может быть сейчас гулянье? — строго сказал Василий Тимофеевич.
— Ой, дядя Вася, насколько ты сердитый! Смотри, не застрели меня!
— А и то бы стрелить тебя, и дело с концом. Все равно ни проку от тебя, ни радости, также репьем растешь.
— Не торопись, дядя Вася, убивать,— сказала Тоська, усмехаясь.— Дай пожить маленько, еще и тебе сгодится!
Услышав этот ответ, сидящие на ящиках рассмеялись, а Василий Тимофеевич отплюнулся. Тоська, поправив на плечах полушалок, пошла дальше. Но не прошла она и двух шагов, как послышалось лошадиное храпенье и, разбрызгивая грязь, откуда-то из мглы лихо подскакал Козырев. Осадив коня перед самой Тоськой, он соскочил с седла и небрежно кинул поводья.
— Здравствуйте, хозяйка!— улыбнулся он Тоське и пожал ей руку выше локтя.— Чего не спите?
Не отнимая руки, Тоська усмехнулась.
— Да вот напустила полную квартиру народу, самой лечь негде. Но ваша комната порожняя стоит, вас дожидается, так что не сомневайтесь!
— Спасибо,— сказал Козырев.— Значит, не забываете меня.
— Да уж как вас забудешь,— ответила Тоська.
Козырев присел на свободный ящик и жестом пригласил Тоську сесть рядом с собой.
— Умыкался,— сказал Козырев, отдуваясь.— Пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно. Вот видите, сидят, ждут. Вы думаете, только здесь? По всему поселку меня ждут, везде успеть надо. Ведь все на мне, честное слово.
— Как же все?— удивилась Тоська.— Начальник ваш тоже, видно, заботливый человек. Сейчас иду по улице, а он опять бежит куда-то и так это торопится, руками машет.
— Да, большой человек,— согласился Козырев.— Горячий! Только не умеет вникать он вот во всю эту музыку.— Козырев сделал некий неопределенный жест.— Его дело приказать, а мое — обеспечить. Вникаешь — обеспечить!..
Сказав это, Козырев значительно поднял палец кверху и посмотрел Тоське прямо в глаза. Не выдержав его взгляда, Тоська прерывисто вздохнула и опустила глаза. Козырев снял с себя пиджак и молча накинул ей на плечи. Тоська поежилась и опять прерывисто вздохнула. Василий Тимофеевич, видя всю эту сцену, неодобрительно крякнул и обратился к рабочему:
— Это что ж за человек тут у вас крутится? Из начальников или как ли?
— По снабжению,— сказал рабочий.
— Легкий человек,— определил Василий Тимофеевич.
— Да,— сказал рабочий.— Проворный мужчина. В дороге нас безотказно продвигал; благодаря ему много эшелонов обогнали.
— Да. Этот кого хочешь обгонит, сразу видно,— сказал Василий Тимофеевич. И, взглянув на примолкшую пару, опять неодобрительно крякнул.
Из-за станции послышался треск и гул тракторных моторов.
— Ага! — встрепенулся Козырев.— Пошла танковая атака, идут мои полки.
Поднявшись с ящика, он потянулся и зашагал навстречу тракторам. В темноте засветились тракторные фары.
Соскочив с головного трактора, к ящикам направилась крупная девушка-трактористка.
— Привет, полковник! — протянул ей руку Козырев.
Девушка нехотя сунула ему свою черную масляную руку и зашагала дальше, хозяйственно осматривая заводские ящики. Поравнявшись с Тоськой, она остановилась и, засунув руки в карманы, не спеша подошла к ней.
— Эка вырядилась!— сказала она, разглядывая Тоськино платье. — На пасху, что ли? Иди отсюда, а то Ленка Рогачева сейчас тебе бока обломает?
— За что же это?— также не спеша поинтересовалась Тоська, надменно поджимая губы.
— А за Коську! Иди, иди, вон она на пятом номере подъезжает.
И, отвернувшись от Тоськи, обратилась к Козыреву:
— Что тащить-то будем?
— А вот это все,— сказал Козырев, указав на ящики.
— За ночь не управимся,— сказала девушка.
— За ночь-то,— усмехнулся Козырев.— За ночь, милочка, с кем хочешь управиться можно.
— Да ты уж управился,— сердито сказала девушка,— видно сразу! — и повела бровью на Тоську.
Тоська поежилась под пиджаком.
— Уж окрутила! — не глядя на Тоську, сказала трактористка.— Не глядели бы глаза, перманент чертов!
И вдруг крикнула в темноту:
— Рогачева, иди сюда, гляди, кто тут есть!
Рогачева подошла. Это худенькая девушка в большом, не по росту, комбинезоне. Подойдя к Тоське, она пригляделась и, узнав ее, нахмурилась.
Предвидя возможные неприятности, Козырев встал между Тоськой и трактористками.
— Девушки, девушки, девушки!
Рогачева с неожиданной для нее силой отодвинула Козырева в сторону.
— Что смотришь!— лениво усмехнулась Тоська и, поднявшись с ящика, подошла к Рогачевой.— Ну, ударь!
— Руки чистые,— сказала Рогачева, показывая свои маленькие черные руки.— Пачкаться неохота!
— Ах ты дурочка, дурочка! Не надсажай ты себя зря. Нужен он мне, Коська твой!..
Сам ведь прилип. Только что в армию взяли, а то и сейчас бы тут был!
Ленка Рогачева вздрогнула и взялась за сердце.
— Когда?
— А вечор проводили,— сказала Тоська холодно.
Рогачева заплакала.
— Прекрати! — сказала ей подруга.— Имей гордость. Я удивляюсь на тебя, Елена.
Рогачева перестала плакать и, шмыгнув носом, опять приблизилась к Тоське.
— А ты что ж, пес такая, проводила, а сама гулять пошла!.. Смажу я тебе сейчас, не погляжу на твои начесы!
Козырев, расставив руки, решительно встал между девушками.
— Отойди, а то задену!— сказала ему Рогачева.
— Девушки, девушки, девушки! — засмеялся Козырев, не пуская соперниц друг к другу.
— Ага! — послышался голос Аникеева.— Вы здесь? Ну, правильно, где ж вам быть! А что здесь, собственно, происходит?
И Аникеев осветил карманным фонариком всю группу. Затем, осветив часы на руке, он сказал:
— Славно время теряем!
Козырев, смущенный до последней степени, снял с Тоськиных плеч свой пиджак. Аникеев усмехнулся и обратился прямо к девушкам.
— Кто бригадир?
— Я,— сказала крупная девушка хмуро.
— Ага! Прекрасно! — сказал Аникеев и протянул ей руку.— Будем знакомы. Нельзя ли приступить к делу, товарищ бригадир?
От ящика к нему подходили люди.
— Что-то народу маловато,— сказал Аникеев.— Спят, что ли?— и обернулся к Козыреву.