Дочь бежала навстречу большими прыжками, как любил бегать в юности Степан Данилыч. Широкая в плечах, тонкая в талии, легкая, взмахивая круглыми загорелыми руками, она словно летела над землей, и ее цветастый сарафан пестрым вихрем летел вместе с нею.
— Что? Уже приговоренного ведешь? — звонко крикнула она отцу и, топнув ногой, остановилась.
Отец увидел ее гневно играющие брови и взгляд, выражающий готовность к нападению, которого он не ожидал.
— Ну! По какой статье будешь Юрия судить?— еще злее крикнула Таня и вдруг, стиснув отцовский локоть, сказала скороговоркой с еще незнакомой страстью и азартом:— Слушай, папа, вот если ты и после этого разговора будешь упрямиться и мешать нам, я... я прямо-таки вот на глазах у тебя лучше зарежусь, чем от своего отступлюсь!
— Фу ты, батюшки! Что ты меня пугаешь, Танька! — почти взмолился Степан Данилыч, вдруг поняв, что они двое сильнее его.— Что ты мелешь, Таня?
— А вот что,— и она сверкнула глазами,— что ты нам воевать мешаешь?
— Воевать?
— Да.
Степан Данилыч посмотрел на серьезное и важное лицо Юрия и вдруг понял, почему тот был так уверенно спокоен и совсем не походил на виноватого.
Пообедали торопливо, будто на вокзале между звонками.
— Мы, комсомол, организуем молодежные фронтовые бригады, или, как их еще называют, бригады мстителей,— рассказывал Юрий,— но (он значительно встряхнул кулаком)... условия у нас строгие... только тот считается достойным, кто дает постоянно от двухсот до трехсот процентов...
— А ты вон уже четыреста пятьдесят,— ввернул было Степан Данилыч, но Юрий спокойно пресек:
— Мне иначе нельзя: комитет комсомола метит меня в бригадиры...
— И ты, папа, конечно, понимаешь, какое это бригадирство,— добавила Таня, и с таким напором, что отцу только осталось кивнуть головой: да, конечно, он понимает.
Степан Данилыч, слегка оторопев, смотрел на молодые лица, освещенные густым золотым солнцем позднего полдня, и будто только теперь понял их выражение. Все, к чему привык его взгляд, будто улетучилось с этих лиц, как дымная пленка, и острая, взрослая новизна глядела на него, как неожиданно яркий взор, открывшийся из-под мглы. Только теперь Степан Данилыч заметил, что серые глаза Тани, обведенные тонкими кольцами первого раздумья, смотрят умно и смело, что черты ее лица, теряя свою расплывчатую округлость, приобрели какую-то новую волнующую четкость, что ее полудетски пухлые губы сложились задорно и твердо. И хотя все это новое было мило и понятно, Степану Данилычу стало совестно, словно он что-то прозевал или, как ротозей, пятясь назад, чуть не разбил фонарь, который освещал дорогу.
— Какого же черта вы мне до сих пор ничего не сказали? — растерянно и сердито спросил он.
Юрий с упреком взглянул на него:
— Но... сначала я верил, что вы сами свободно, без всяких напоминаний... а потом, когда увидел, что вы не хотите об этом подумать...
— Да, не хотел подумать... это верно,— смутился Карпов.
— Потом я стал торопиться еще по одной причине... сразу боялся ее открыть...
Юрий передохнул и добавил просто:
— Степан Данилыч, наш Сережа убит на фронте.
— Сережа? Убит? — пораженный, повторил Карпов.— Но ведь вы письмо получили.
— А... письмо! Оно дошло, когда Сережи уже не было на свете. Вот я и решил только тогда об этом горе папе сказать, когда будет мне чем его заслонить. Не терзайся, мол, папа, вот я тебя на заводе заменил, и смотри, чего я достиг!.. И ему легче будет перенести...
— Конечно, легче! — подхватил Степан Данилыч.— Так оно, Юрка, и будет!
«Трудно же ему было, бедняге!» — с той же совестливой нежностью подумал он. Степан Данилыч вдруг почувствовал себя зрителем, который, опоздав на сеанс, смотрит картину с конца. Ему стало стыдно и больно, что он, по натуре добрый и немало испытавший в жизни человек, из-за упрямства своего не присмотрелся с самого начала, что Юрий стремился вперед, еще и страдая за брата и отца. Еще никогда Степан Данилыч с такой ясностью не представлял себе, что он должен делать.
— Так оно и будет, Юрка!— с еще большим подъемом повторил Степан Данилыч. С какой-то ему самому еще незнакомой удалью он разгладил пропыленные сединой усы и добавил властно:
— Я тебя, братец ты мой, до шестого разряда дотяну!.. У меня уже восьмой разряд, а тебя я до шестого доведу! Я его годами добивался, а ты в месяц-два дорогу пробежишь,— ладно, получай, воюй!.. Только ты у меня держись, старайся!
И Степан Данилыч стал рассказывать, как это произойдет и что потребуется от Юрия, чтобы «испытание на разряд прошло с блеском».
Ему казалось, что все в нем распахивается — мысли и желания, и чем больше он жаждал отдавать их, тем все легче и радостнее становилось ему. Он видел устремленные на него влюбленно-внимательные взгляды Тани и Юрия, и казалось: богатству его, которое не боится ни бурь, ни тления, ни злой руки, не будет конца.
Степан Данилыч проснулся, как всегда, рано. Утро вставало солнечное и обещало жару. Но сирени совершенно завяли. Бывшие махровые соцветия, будто перегоревшие на огне, темнели сухой ржавью. Но сегодня они напоминали не о смерти, а ржавели, как железо, что, попав в шихту, плавится и кипит новым молодым жаром. После ночного дождя сердцевидные листья сиреневых кустов, чистые, шелковистые, блестели и дышали сочной молодой свежестью. И, пожалуй, впервые в жизни сад и без цветов показался Степану Данилычу живым и прекрасным.
1943
КАРИМ МУСТАЙ
Карим Мустай (Каримов Мустафа Сафич, 1919) — советский поэт, народный поэт Башкирской АССР, Герой Социалистического Труда.
Родился в ауле Кияше (Башкирская АССР) в многодетной крестьянской семье.
В шестнадцать лет поступил на рабфак, а по его окончании — в Уфимский государственный педагогический институт.
Печататься начал в 1935 году. Во время учебы в институте посещал поэтическую секцию при республиканской писательской организации. Первый сборник «Отряд тронулся» (совместно с В. Нафиковым) вышел в 1938 году. Сигнальный экземпляр второй книги — «Весенние голоса» был получен Мустаем Каримом в издательстве накануне выпускного вечера в институте, за день до начала Великой Отечественной войны.
Молодого поэта призвали в Красную Армию и направили на учебу в Мурманское училище связи. С весны 1942 года Мустай Карим на фронте. Он служит начальником связи артиллерийского дивизиона, принимает участие в боях. После тяжелого ранения в августе того же года признан непригодным для строевой службы и назначен корреспондентом во фронтовую газету «За честь Родины».
Судьба сводит молодого поэта с опытными писателями — Махмудом Максудом и Алексеем Недогоновым, которые становятся для него не только литературными наставниками, но и добрыми друзьями.
В немногие свободные часы Мустай Карим пишет стихи и поэмы «Декабрьская песня», «Ульмасбай», в которых воспевается мужество советских воинов, их любовь к Родине. Эти произведения носят ярко выраженную национальную окраску.
В 1944 году Карим вступает в Коммунистическую партию..
В автобиографических записках поэта есть такие слова: «С войны я вернулся с двумя книгами стихов, двумя ранениями, безумно влюбленный в землю, в людей и безнадежно больной туберкулезом легких (пробитое осколками левое легкое сдало и подвело своего правого соседа). У меня было много друзей, а стало еще больше. Благодаря их усилиям и поддержке я выжил. Это было так. Официальная медицина признала меня безнадежным...»
В послевоенный период талант поэта возмужал и окреп, Мустай Карим становится признанным главой башкирской поэтической школы, и известность его перешагнула границы родной Башкирии.
Личные воспоминания о Великой Отечественной войне, факты биографии поэта легли в основу поэмы Карима «Черные воды» (1961). Тема войны и мира находит отражение и в других поэмах и стихах. Из наиболее значительных послевоенных книг Карима можно назвать «Цветы на камне», «Весенние голоса», «Реки разговаривают», «Берега остаются». В 1969 году в Уфе вышли избранные произведения поэта в двух томах.
За книгу стихов «Годам вослед» Мустаю Кариму была присуждена Государственная премия СССР за 1972 год.
Успешно выступает Мустай Карим и как драматург. Его пьесы «Свадьба продолжается», «Похищение девушки», «В ночь лунного затмения», «Страна Айгуль» идут на сценах театров страны, автору присвоена Государственная премия РСФСР имени К. С. Станиславского.
Творческую работу писатель, Герой Социалистического Труда Мустай Карим совмещает с общественной и государственной деятельностью. Он председатель правления Союза писателей Башкирской АССР, секретарь правления Союза писателей РСФСР, депутат Верховного Совета РСФСР нескольких созывов.
Я УХОЖУ НА ФРОНТ[13]
Отец привел мне своего коня.
Скакун дрожал, он был горяч на диво,
Копытом землю бил нетерпеливо.
А мать вручила дедовский клинок,
Чтобы за павших отомстить я мог.
Я ухожу, товарищи, на фронт.
Отец, пускай в семье никто не тужит,
Акбуз твой верный правдой мне послужит,
Клинок, слезой твоей омытый, мать,
Меня в сраженьях будет защищать.
Я ухожу, товарищи, на фронт,
Чтоб стариков текла спокойно старость,
Чтоб нашим девушкам краса осталась,
Чтоб наш Урал всегда стоял могучий,
Чтобы над Белой не сгущались тучи.
Товарищи, я ухожу на фронт
За ту весну, что навсегда настанет,
За светлый сад, которым край наш станет,
За маленького сына моего
И Родины любимой торжество.
1941
Перевод М. Шихтера
РАСПАХНИ ОКНО
Тучи собираются в лазури,
Ты не бойся, веселей гляди.