На Ивашку уже никто не глядел. Рука его уже не мяла в кармане крошек хлеба. Освещенные рельсы, бегущий вдоль вагонов человек с фонарем качались в его глазах, как в тумане. Он еще не совсем освободился от сознания своей вины, но когда письмо об Артемовке было дочитано, забыл о товарищах и почти со страхом ловил сердитые укоряющие слова, будто их произносила не Варя, с которой он учился в школе и удил рыбу... Ему казалось, он стоит в Артемовке, перед разрушенными хатами, и обиженные врагом родные люди спрашивают его, зачем он вернулся с Урала, как мог он забыть о немцах, о том, как и чем надо бить и побеждать их...
Варя говорила именно об этом, но мысли ее не шли в слова, и она внезапно спросила:
— И что ж я после этого скажу о вас в цехе? Ребята, мол, узнали, что Артемовку освободили от немцев, и тайком удрали туда? Но я ничего не скажу, сами видите, что я ничего не смогу сказать... Да я лучше сквозь землю провалюсь... Я, дура, думала, вы понимаете, какая фронту помощь от нас, а выходит, вы слепые и от дела драпаете и всему народу гадите.
Артюшка Чибис дернулся, будто его укололи, и закричал:
— Да что ты все срамишь нас?! Мы едем в партизаны, а ты городишь, городишь! Что мы, или не понимаем? Не меньше тебя думали, всю зиму думали! Нам сразу надо было идти в партизаны, а мы ковыляли сюда, устраивались с училищем, учились, потом пошли на завод, а там идут бои. Там каждый человек дорог. Мы по лыжам нормы сдали, стрелять умеем. Нам всякое дело поручить можно. Там партизаны выбивают немцев, ихние склады сжигают, поезда пускают под откос, мосты взрывают, снаряжение перехватывают,— там бой, а тут что?..
Чибис запнулся, и рука его, которой он как бы помогал себе, осталась в воздухе. Варя сердито ударила по ней концами пальцев.
— Отговорил? Глаза б мои не глядели! Они, видишь, в партизаны собрались. Врешь, Чибис, выкручиваешься, выдумкой оправдаться хочешь! С кем вы советовались? Кто вас звал? Может, делегация из Артемовки явилась? Приезжайте, мол, под командованием самого Артюшки Чибиса, спасайте от немцев. Да вы намалюйте себе картиночку: вас обучили и поставили на важное дело, а вы тайком бросили это дело и фить, в партизаны. Да вас полевым надо судить,— вот вы какие. Вы подумайте! По-вашему, бить из пулементов немцев — это бой, это фронт, а делать пулемет — это не фронт, тут, мол, героизма нету и не надо. А что будет, если немец наш пулемет разобьет? Кто даст бойцам новый пулемет? Вы? Вас нет, вы скисли, сбежали. Будь я проклята, только я уже не знаю, кто вы такие есть, и злюсь, что не разглядела, какое вы барахло. А ведь я хвасталась вами, говорила, что вы стойкие, что вы скоро по пятьсот процентов выработки будете давать. Тарасюку и Чибису я рекомендации в комсомол дала, а они, выходит, давно протухли и всю зиму думали, как долг нарушить. И Урал им не нравится, и город этот не нравится, и редиски хочется... А бойцам мерзнуть, стоять в воде, страдать, умирать за вас нравится? Ну, чего молчите? Ух, вы-ы!
Варя съежилась под молчанием ребят и выкрикнула:
— Нет! Я не знала и не знаю вас, а что ехала с вами сюда, так это ошибка, горе, это...
Она рукою как бы поискала вокруг себя более убедительных слов и, не найдя их, в бессилии ринулась прочь. Ее душили слезы, и она мысленно кричала, что она глупая девчонка, что она зря без организации взялась вразумлять этих баранов, а теперь уже поздно: пока она будет искать товарищей, поезд уйдет. У-у, глупая, одна хотела обуздать эту слякоть. А ведь они слякоть, летуны, шкурники. И этот Ивашка, и Артюшка. Они думают только о себе. Это стыд, позор! И не так, не так надо было бить их... Ха, для них родина — это только Артемовна. Свистуны, щенки! У родины руки в цыпках, в трещинах, но родина перенесла вас этими руками от издевательств, от смерти сюда, в тишину, она отрывала для вас крохи, учила, к делу поставила, а вы... Вот как надо было говорить, а она...
Вдруг она почувствовала, что ее кто-то ловит за шинель. Это испугало ее. Она оглянулась и с трудом удержала крик радости: сзади был Артюшка Чибис, а за ним шагали ребята. Чибис бормотал:
— Варя, ты очень бежишь, погоди, давай тише... Ну, не сообразили мы, ну, погорячились... И об Артемовке не знали ничего... Ты погоди, давай это, давай поговорим...
— О чем? — удивилась она и, чтоб все слышали, выкрикнула:— Я уже охрипла с вами! Идите в садик при училище, только скорее! Я тихо идти не могу!..
Она будто летела на полах шинели. А ребята хмуро глядели в тротуар, и ноги их заплетались. Варе казалось, они бегут за нею, и она чуть ли не вслух восторгалась ими: вот они какие, сразу встрепенулись! Им надо только понять, что упорство, сметка, героизм нужны везде, что успехи Красной Армии зависят от каждого из них, от всего народа...
У знакомого сломанного забора она перевела дыхание, обернулась и похолодела: за нею никого не было. Она проскользнула в садик и в отчаянии упала на скамью. Значит, она ошиблась? Ребята хотели уговаривать ее, спорить с нею, а она вообразила, будто повлияла на них, будто они поняли свою ошибку...
— У-у, никудышка несчастная, пробка пустая...
Следом за нею к сломанному забору подошел Артюшка Чибис. Он заглянул в садик, предостерегающе поднял руку и шепнул подошедшим товарищам:
— Тсс, она, кажется, плачет...
К горлу Ивашки подступили слезы, и он, увлекая за собою ребят, ринулся в пролом забора:
— Варя, да ты чего? Брось ты...
Его голос потряс и вконец обессилил Варю. Она быстро смахнула слезы, поднялась со скамьи и, стараясь казаться спокойной, сказала:
— Я ничего, я это... Не надо сейчас ни о чем говорить. Мы все набегались, устали, утром на завод надо. Сделаем лучше так: никому не скажем, что хотели уехать, а после работы возьмем лодку и потолкуем на пруду. Я только это, я вроде ошиблась в вас и скверно думала о вас вы же понимаете... Идите спать...
Ребята взглядами проводили ее до забора и плечом к плечу сели на скамью. Звезд в небе стало еще больше, сияли они ослепительно, но ребята глядели в землю.
— Да, кисло вышло у нас,— со вздохом уронил один.
— Тарасюк, она сразу согласилась ехать с нами?
— Нет, сначала ругалась, а потом согласилась.
— Это она нарочно, для отвода глаз...
Голос Артюшки звучал глухо и виновато.
— Хитрая,— через минуту добавил он и, глянув на звезды, улыбнулся.
За ним начали улыбаться другие. Последним улыбнулся Ивашка, но улыбка у него была иной, чем до этой ночи: пережитое опалило его и засветилось в глазах огоньками раздумья и крепнущей строгости.
1944
НИКУЛИН Л. В.
Никулин Лев Вениаминович (1891—1967) — русский советский писатель.
Родился в Житомире в семье артиста. После гимназии поступает на учебу в Московский коммерческий институт.
Живя в Москве, сотрудничает в газетах и журналах, пишет рассказы, фельетоны, стихи. Во время гражданской войны работает в культпросвете Красной Армии.
Когда Советское правительство направило в Афганистан первую дипломатическую миссию, Никулин был включен в ее состав. О пребывании в дружественной стране им была написана книга «Четырнадцать месяцев в Афганистане» (1923).
По возвращении на родину Никулин включается в литературную жизнь столицы. Он — автор революционно-приключенческих романов «Никаких случайностей», «Тайна сейфа», а также произведений исторического жанра «Голые короли», «Адъютанты господа бога» и др.
Известность к писателю приходит после создания им автобиографического романа «Время, пространство, движение».
Во время Великой Отечественной войны Никулин находится в эвакуации. Он живет в Челябинске, около года руководит областным книжным издательством (ныне Южно-Уральское), которое в ту пору значительно увеличило выпуск политической, художественной литературы, а также выпускало наставления для бойца, плакаты на оборонную тему и т. п.
Лев Вениаминович часто выступал на литературных вечерах, читал лекции. За время пребывания на Южном Урале только в газете «Челябинский рабочий» им было опубликовано около двадцати материалов: очерков о тружениках Танкограда, рецензий на спектакли Московского академического Малого театра, находившегося в Челябинске, статей о видных государственных деятелях, писателях, с которыми Никулин был лично знаком.
Уральские материалы Никулина часто печатались и в центральных газетах и журналах. К таким публикациям он всегда относился исключительно серьезно и ответственно. «Писатель, начавший свой путь в газете,— писал он в 1953 году,— никогда не откажется от газетной темы, которая влечет его, никогда не отговорится: я, мол, сейчас занят более важным делом, тружусь над романом или пьесой. Газета — это связь с жизнью, это наша молодость, ж ивой интерес ко всему, чем живет и дышит наш народ сегодня. Атмосфера редакции — родная для нас атмосфера. В редакцию приходишь как в родной дом. Без газеты многим из нас было бы трудно, почти невозможно делать ответственное и благородное дело советского писателя».
Материалы об Урале, опубликованные в центральной печати и представляющие наибольший интерес, были объединены писателем в книгу «Урал Южный», которая вышла в Москве в 1943 году.
На Урале Лев Вениаминович приступил к сбору материалов для основного произведения своей жизни — исторического романа «России верные сыны», в котором ярко □оказал мужество и благородство русских воинов — участников освободительного похода 1813—1814 годов, сокрушивших войска Наполеона. Роман «России верные сыны» был отмечен Государственной премией СССР за 1952 год. Вскоре после опубликования в Москве он был переиздан в Челябинске.
В послевоенный период Никулин создает ряд книг о деятелях литературы и искусства («Люди большого искусства», «Федор Шаляпин», «Чехов. Бунин. Куприн»), пишет роман-хронику «Мертвая зыбь», биографический очерк о герое гражданской войны, видном советском военачальнике Тухачевском, пьесы, киносценарии, путевые очерки.