Вот он вошел к нам.
Вот присел на нары.
И вот мы разговариваем с ним.
На лоб его
легла забота тенью,
виски его
блестят, как серебро...
Еще не перешли мы к наступленью
и все не радует
Информбюро.
И нелегко ему вести беседу,
следя по недоверчивым глазам,
поверил ли и слушатель в победу
раз навсегда,
как он поверил сам.
Не как в какой-нибудь чудесный случай,
а как в дорогу трудную,
какой
пройти ты должен
над смертельной кручей
и к цели выбраться
любой ценой!
Любой ценой,
во что бы то ни стало,
хотя бы трудностей и через край.
Ты слышишь с фронта:
— Самолетов мало! —
Ты слышишь с фронта:
— Все, что можешь, дай! —
А я сижу среди людей рабочих,
И для меня один вопрос решен —
я повторяю:
— Парень, если хочешь
стать человеком,
стань таким, как он!
Да, он умел встревожить гневным словом,
умел зажечь людей своим огнем.
Учил он долгу —
жизненным основам,
и Партию мы полюбили в нем.
...Все снег и снег.
И будто мы ослепли,
невидима нам линия вершин...
Весь тающими хлопьями облеплен,
к нам на площадку входит Карамзин.
Здоровается, проходя к барьеру,
с кем за руку,
с кем издали — кивком,
и улыбается, заметив Веру,
повязанную ситцевым платком.
Напоминает он, в какие сроки
мы все пообещали сдать завод.
Уже пора бы снять леса со стройки,
а дел на ней еще невпроворот.
Людей у нас, конечно, маловато,
и техника тут не на высоте,
но все ж и мы отчасти виноваты,
что наши темпы все еще не те.
Вот если каждый мог бы сделать вдвое,
то солонее бы пришлось врагу!
Две нормы?
Как решиться на такое?
Но разве скажешь другу:
— Не могу!
И старшина сказал:
— Хоть и не можем,
а надо смочь!
Перехожу к двойной!
И тут же Вера крикнула:
— Я тоже!
И, я, и все!
Должны!
Любой ценой! —
И в сумерках ноябрьского восхода,
и на закате, и во тьме ночной
мы воздвигаем корпуса завода,
и мы воздвигнем их
любой ценой!
Вокруг лесов, на пустоши безлесой
уже лежат сугробы до колен.
Снег все идет, и за его завесой
не видно ни строителей, ни стен.
Как много разных судеб эти стены
связали воедино в краткий срок,
как много чувств, и мыслей сокровенных,
и непохожих жизненных дорог.
Они своим бетоном всех спаяли
в один какой-то небывалый сплав,
все наши радости и все печали,
все наши помыслы в себя вобрав.
Различные характеры,
идеи
и устремленья —
все скрепил бетон.
Да, есть размах и емкость эпопеи
в одном коротком слове —
батальон.
Батрачили на Сырве эти трое,
рыбачить выходили до утра,
а на гулянках —
дело молодое —
смешить девчонок были мастера.
Им дали здесь почетную работу —
в ячейки пола заливать бетон.
Прославила их слава нашу роту:
три нормы в смену —
это как закон.
Они на славу все права имеют —
достойно свой участок боевой
бетонщики отстаивать умеют
и отстоят его
любой ценой!
А вот другой строитель батальонный —
кирпич положит этот паренек
и спрашивает, крайне удивленный:
— Лежишь, злодей?
Ну, и лежи, где лег!
А там вон каменщик в бушлате старом,
старик с лицом, похожим на топор.
По всем морям он плавал кочегаром
и жизнь крестьянскую считал за вздор.
Он доверял своей посуде ржавой
ничуть не меньше, чем мужик — земле.
Всегда мрачнел он, попадая в гавань,
и снова оживал на корабле.
— Народ мы,—
говорит он,—
самый скромный,
нам дайте курева —
и мы живем! —
И так усерден он,
моряк бездомный,
как будто строит не завод,
а дом.
Со всячинкой он:
добр, и бескорыстен,
и сух, и грубоват,
но на войне
дела важнее всех характеристик,
лишь их рекомендация в цене.
Вот в паре с коротышкой-балагуром
угрюмый малый, длинный, как верста.
У этих специальность —
арматура,
для них ничто —
любая высота.
К ней оба друга равнодушней кошек,
чем долговязый чрезвычайно горд:
— Где мы чего,—
он говорит,—
не сможем,
там ничего не сможет
даже черт! —
Немало тут работников отменных,
и мы зовем стахановцами их.
Что их сплотило?
Заводские стены
и мужество героев фронтовых.
Метет метель,
и все теснее в мире —
вокруг лишь хлопья белые видны.
Идет рассвет по трудовой Сибири,
идет с Востока в сторону войны.
Оттуда вести горькие такие,
и всеми нами на правах родства
повелевает разоренный Киев,
и Минск,
и затемненная Москва,
повелевает Ленинград и Таллин,
короче —
весь воюющий народ.
Уже, быть может,
спрашивает Сталин:
— Когда, товарищи,
сдадим завод?
Крыша
Мчит по равнине конница метели —
вся белая,
подобранная в масть.
Вот всадники подъем преодолели,
уральским склоном овладеть стремясь,
вот победили в схватке рукопашной
и бросились на крутизну бугра,
а ветер —
генерал их бесшабашный —
осипшим голосом
орет «ура».
Захваченный гривастыми конями,
склон брустверами снежными оброс.
Малиновое солнце,
словно знамя,
над высотою вывесил мороз.
И на снегу уже скрипят полозья,
и стелятся туманы поутру...
Мы кроем крышу.
Кроем на морозе
и на пронизывающем ветру.
Под нами, словно сердце великанье,
ритмично молот паровой стучит.
Уже завод наш
получил заданье,
хоть кровлею пока и не покрыт.
Уже умелый мастер с Украины
встал у станка,
на пост свой боевой,
и круглосуточно поют машины:
«Дай все, что можешь!
Дай любой ценой!»
Мы кроем крышу.
С этою работой
покончим,
и строительство сдано.
Но не один завод построен:
что-то
и в душах у людей возведено.
Да, здесь не все, но многое ты понял
и осознал ту истину хотя б,
что дни, прошедшие в трудбатальоне,
для всех нас —
важный жизненный этап.
Здесь начали мы воевать с врагами,
но дело было не в одних врагах,
а в том еще, что долгими годами
нам жить мешало, путаясь в ногах.
Да, поначалу спотыкались ноги,
и все ж за это упрекать грешно:
не всем ведь по асфальтовой дороге
дойти до смысла жизни суждено.
Ведь мы впервые Родину узрели
шагающей с оружием в руках,
в прожженной и простреленной шинели,
а не в нарядных праздничных шелках.
И мы, пройдя под орудийный грохот,
лишь постепенно выровняли шаг.
Быть может, это очень-очень плохо,
да что поделать,
если это так.
Но время шло,
и моего героя
меняло не по дням, а по часам.
Ведь он не только это зданье строил,
он заново отстраивался сам.
Сначала новое частицей малой
входило в душу,
но и эта часть
все лучшее от спячки поднимала,
настойчиво в сознание стучась.
Он был своим сыновним долгом призван,
когда враги пришли в родимый край,
когда в сражение пошла отчизна
и приказала:
«Все, что можешь, дай!»
Нет силы, что могла его вернуть бы
на старый путь —
на узкую тропу.
Судьба Отечества
и наши судьбы
отныне сплавлены в одну судьбу...
Когда б не Партия,
то стать такими
мы не смогли бы в этот трудный год.
Дало нам силу
Ленинское имя,
нас слово Родина
вело вперед!
Мы кроем крышу.
Вьюга нам мешает.
По нашим лицам хлещет снежный хлыст.