Среди старых мастеров сохранялся вековой обычай: тайну мастерства передавать по прямой родственной линии — из поколения в поколение. Дед передавал секрет отцу, отец — сыну. Старик умирал одиноким: все его родственники давно порастерялись,— и никому он не пожелал открыть секрет литья булатов. Сколько его ни уговаривали, сколько ни просили, мастер оставался непреклонным.
Почуяв приближение смерти, этот высокий сухой кержак с иконописным лицом сходил в баню, вымылся, надел чистую рубаху и хрустящие липовые лапти: «В посконной рубахе да в липовых лапоточках скорее дойду до престола господа!»
Старик пособоровался, лег на скамью под иконы и замолчал.
В тесную избу приходили техники, мастера, уговаривали умирающего поведать тайну литья булатов. Кержак нелюдимо отвернулся лицом к стенке и не откликался.
Так и умер он, унеся секрет в могилу...
Прошло много лет.
После долгих усилий Златоустовские рабочие вновь открыли секрет нержавеющей стали булатов.
1943
ШАГИНЯН М. С.
Шагинян Мариэтта Сергеевна (1888) — русская советская писательница, Герой Социалистического Труда.
Родилась в Москве в семье ученого-медика. Окончила историко-философский факультет Высших женских курсов.
В 1909 году вышла первая книга Шагинян — стихотворный сборник «Первые встречи». В канун первой мировой войны писательница пробует себя и в художественной прозе — выпускает книгу рассказов.
Великую Октябрьскую социалистическую революцию Шагинян встретила с энтузиазмом. Гражданской войне посвящен ее роман «Перемена», положительно оцененный В. И. Лениным. В 1924—1925 годах увидела свет серия агитационно-приключенческих повестей Шагинян. «Месс-Менд» — первое художественное произведение о борьбе международного пролетариата с фашизмом.
В конце двадцатых годов писательница создает роман «Гидроцентраль», который явился большим достижением молодой советской литературы.
Мариэтта Сергеевна известна и как блестящий журналист-очеркист. По командировкам «Правды» и «Известий» она объехала почти всю страну. Перу Шагинян принадлежат книги «По дорогам пятилетки», «От Мурманска до Керчи», «Путешествие по Советской Армении» (последняя удостоена Государственной премии СССР за 1951 год). Многие очерки, созданные на протяжении полувека, подымали вопросы государственной важности. После их появления выступали в печати руководители ведомств, созывались коллегии министерств, принимались новые решения.
Не раз писала Шагинян очерки и статьи на зарубежном материале, совершая длительные поездки по Англии, Франции, Италии, Швейцарии, Чехословакии и другим странам.
«Мне думается,— делилась опытом Мариэтта Сергеевна,— создателям очерка нужно прежде всего воспитать в себе умение по-новому, по-партийному видеть факты, видеть активно и заинтересованно, не «со стороны», а по-хозяйски. Нужно научиться отбирать из увиденного основные и ведущие черты от случайных и временных. Нужно уметь анализировать собранные факты, извлекая из них закономерности...»
Мариэтта Сергеевна Шагинян вступила кандидатом в Коммунистическую партию осенью 1941 года в Москве, а в члены партии была принята уже на Урале, в Свердловске.
По заданию «Правды» писательница едет на Урал, куда перебазировалась крупная военная промышленность. Живет она в Свердловске, но много времени проводит в поездках.
«У нас часто забывают,— пишет Шагинян в предисловии к своим военным очеркам,— когда пишут о героике Великой Отечественной войны, что победа завоевывалась не только на фронте с оружием в руках, но и на заводах, эвакуированных в глубь страны, где это оружие выковывалось. Мне пришлось как агитатору и спецкору «Правды», объездившему в те годы весь Средний и Южный Урал, Алтай, Башкирию и сделавшему около двухсот выступлений в заводских цехах и рабочих клубах, наблюдать героический труд людей от сталевара до академика. Об этом я попыталась рассказать в очерках «Урал в обороне».
Книга «Урал в обороне» вышла в годы войны в Москве и в Свердловске, а часть очерков была издана в 1946 году Челябгизом под названием «Южный Урал». Очерки Шагинян печатались в журнале «Уральский современник», включались в сборники, выходившие на Урале.
За создание цикла произведений о В. И. Ленине Шагинян была удостоена Ленинской премии за 1972 год.
УРАЛ В ОБОРОНЕ[42]
Свойства их разны были всегда:
Ковко железо, а сталь — тверда.
Сплавь их — получишь в одном металле
Ковкость железа и твердость стали.
Старинное правило, как делать булат
Дела и люди Урала
На одном из уральских заводов в цехе боеприпасов висит совсем простой, без расцветки, плакат:
«Пана Карпова, ты свое слово сдержала».
Он висит над рабочим местом. Невольно ищешь глазами, а где же эта Пана Карпова, сдержавшая свое слово? И видишь белокурую худенькую девушку с плотно сжатыми губами, со сдвинутыми бровями, неслышно и безостановочно повторяющую одни и те же движения,— она лепит стержни для мин; легким обнимающим жестом проводит по ним руками, снимая с них лишнюю землю, и ставит на скользящую мимо люльку конвейера. Секунда — поворот, секунда — поворот,— и уплывают одна за другой песочные пирамидки. Видно, что Пана Карпова и сейчас держит свое слово и будет его держать. Но, глядя на эту фигурку, на ее неутомимые, легкие жесты, на сосредоточенный, душевный взгляд,— чувствуешь и другое: силу, помогшую Пане Карповой сдержать свое слово, силу, которой не измерить и не учесть и которая заражает, держит в волнении всех окружающих. Пана Карпова — это образ того огромного, прекрасного, светлого патриотического порыва, каким охвачены сейчас люди Урала в шахтах и на полях, в цехах и лабораториях. Самое простое, казалось бы, чисто механическое движение, повторяемое в тысячный раз, получает дополнительный душевный вклад,— через взгляд, через руки, через все существо работающего человека. Словно просвечивает и течет любовная теплая волна самоотдачи: для тебя, Родина! Для тебя, родной брат и товарищ на фронте!
Вот почему, объезжая уральские заводы, присматриваясь к группам работающих на полях, заходя в кабинеты ученых, переживаешь вместе с гордостью и острую до слез любовь к советскому человеку, веру в народ наш, кладущий за Родину душу свою, и чувствуешь потребность рассказать о нем, рассказать об этих людях, чтобы увидели их не только через цифру выполненной программы и сдержанного слова, но и в этой их неучитываемой, неизмеримой душевной самоотдаче.
Воспитание
Тот, кто проделал длинный осенний путь с запада на восток вместе с заводским эшелоном, мог наблюдать в пути группы подростков. Они выскакивали из теплушек и бежали за кипятком всегда стайками, никогда — в одиночку. Полудетские лица их были озабочены, неподвижны, насуплены, словно мысль работает и хочет освоить неожиданное, случившееся с ними, и еще не может его схватить. Ноги их путались в длиннополых, не обношенных форменных шинельках. Это были ученики ремесленных училищ и фабзавучники, присоединенные к рабочим коллективам своих заводов. Ребята, едва начавшие осознавать себя, уже имеют за плечами большое романтическое прошлое, уже накопили опыт жизни.
Остановите того, кто бежит медленней всех, широколицего веснушчатого паренька, почти безбрового, с носом-пуговкой, переваливающегося в слишком длинной шинели. Это Шурка. Он из смоленского колхоза, любимец матери. Дома, бывало, не уснет, пока мать не подтянет его к себе, под материнский бок, хоть старшие и засмеивали и дразнили за это. Когда Шурку отсылали в город, в ремесленное училище, он ревел белугой и слез не утирал. Мать напекла ему в дорогу жирных рассыпчатых пшеничных лепешек и твердых ароматных ржаных коржиков. Город Москва совершенно подавил и ошеломил Шурку, три дня он, как зверек, ни на чьи вопросы не отвечал. Потом начал отвечать, опустив подбородок на грудь и таким шепотом, что его приходилось переспрашивать. А потом уже носился по училищу бойчее всех, и только к вечеру, после приготовления уроков, как начнут от усталости слипаться глаза, Шурка вспоминал мать, тихо подбирался к воспитательнице и ластился к ней стриженой головой,— ему недоставало ласки.
А воспитательница, немолодая полная женщина, своих шестерых поставила на ноги и все это очень понимала. Она старалась дать мальчикам, сразу вырванным из больших крестьянских семей, из теплого избяного уюта, вместе с лаской то, чем сама увлекалась и что в те дни увлекало всю Москву: чувство высокой, прекрасной гордости за подготовку нового поколения рабочего класса, класса — хозяина родной земли.
Государство взяло на себя эту подготовку и щедро поставило ее. Ничего не пожалело,— светлые, большие, умно обставленные классы, теплые, хорошо проветренные спальни, мягкие кровати с простынями и пододеяльниками, еженедельная смена белья, души А какая еда! В первое время ребятам не хватало хлеба, по крестьянской привычке набивать им желудок.
А потом они вошли во вкус мясных блюд, гарниров, компотов, стали все чаще оставлять хлебные карточки на столе. Гуляли они парами, как до революции институтки и «пансионерки» закрытых учебных заведений, и с каждой прогулкой им раскрывалась Москва, красота ее архитектурных групп, старинные камни Кремля, мшистый, потемневший, густой, такой особенный, как «на картинке», цвет этих камней в зеркально-ясном осеннем небе Москвы.
Уже они так привыкли к новой жизни, что дома, в колхозной избе, сразу заметили бы и духоту, и житейские неудобства. Но еще не осознали они того главного, чем одарила их новая жизнь. И заметили это в пути...
Враг подходил к Москве. Шла эвакуация заводов. По ночам, ища безопасного выхода для заводского эшелона, тихо маневрировал темный паровоз вокруг всего города; на платформах доканчивали погрузку. И ребята ремесленных училищ, испуганные, сжавшиеся, наблюдали, как покрывались брезентом машины, как из пригородного лесочка рабочие несли охапки свеженаломанного порыжевшего березняка и заботливо укрывали им сверху свои машины, маскируя их от вражьего глаза.