Я проследил все свои вехи до самого начала, настойчиво разыскивая ошибку. И кажется, нашел. Меня не так поняли. В то утро, когда я орал и брыкался ногами, мама решила, что я не хочу в ясли. Но я не потому, видимо, тогда брыкался, что не хотел в ясли, а потому, что хотел идти своими ногами. Вот она, ошибка! Вот откуда «есть пошло» все остальное. Облегченно вздохнув, я умер.
Виталий КостроминКРОВОПИВЕЦ
— Батюшки, Дамбуков опять на работу не вышел! В резерве один Сережка — ученик. Так ведь зелен, не потянет… Надо идти к Дамбукову. Поклониться.
В дамбуковском подъезде меня трясти начало. Не впервой! Знаю, на что иду.
— Кирилл Игнатьич, можно заглянуть?
— Ну, загляни, мастер, коль поясница не болит. Я тут только бутылку почал.
— На работу бы, Кирилл Игнатьич, — говорю, холодея.
А он из-за стола медленно стал расти-подниматься, словно джин из бутылки.
— Ты не беспокойся, — говорю, — с оплатой все будет в ажуре… Полсмены уже прошло… Поставим полную…
Дамбуков до люстры дорос и багрецом налился. Я — к дверям. На всякий случай. Оттуда лепечу:
— Десятку за выход!
Вовремя дверью прикрылся — на мне стакан бы рассыпался. Граненый. Когда по перилам ехал, успел выкрикнуть:
— Пятерку — от себя!
Тут слова мои потонули в грохоте — Дамбуков вдогон детский велосипедик в пролет кинул.
«Горд и неприступен наш Кирилл Игнатьич», — подумал я с уважением. Но все ж таки под балконом сложил ладони рупором и прогудел:
— Итого: 30 рэ!
Балконная дверь лопнула, Дамбуков упал грудью на цветочный ящик и прохрипел:
— Кровопивец! Доконал-таки, проклятый. Уговорил!
Михаил ВоловикБАЛЛАДА О ВЕРШИНЕ
Вершину описали трое.
Один писал у ног вершины стоя:
— Недосягаема она
И из-за туч едва видна!
Второй:
— Недосягаема?
Да не заметил что-то.
А был на ней!
И был над ней!
Писал он… сидя в вертолете.
А третий, что карабкался по кручам,
Шел неустанно от подножья
к тучам,
Дни проводил и ночи
на привалах,
Нам описал ее и пики, и провалы,
И родники,
И ледники.
Вершина у горы одна,
Да всем она по-разному видна!
Эмма АбайдуллинаАЗБУКА ЛЮБВИ
Ей сразу не понравился его веселый, бодрый вид.
«Видно, не очень тосковал в разлуке, — подумала она. — Да что там, его буквально распирает от радости!» Где же следы мук, печали, которые терзали его, пока они не виделись? Ничего подобного. Ясный взгляд не замутнен скорбью, горькие морщины раздумий не избороздили лоб, под глазами что-то не видно темных кругов от бессонницы.
— Интересно, отчего ты так сияешь? — не удержалась она от вопроса.
— Во-первых, здравствуй, дорогая, а во-вторых, ты знаешь — оттого, что вижу тебя наконец. Ужасно соскучился.
«Незаметно», — подумала она и спросила:
— Как ты провел вчерашний вечер?
— Какой вечер? Мы ж с тобой расстались почти в полночь. Пока добрался домой, уже час. Хотел почитать, да откровенно говоря, заснул с книгой.
И это называется влюбленный! Новоявленный Ромео! Нет, такой не простоит ночь под лоджией в надежде увидеть в окне хотя бы тень любимой. Этот спокойно спит. Как сурок. Никаких грез, мечтаний, томления при воспоминании о прощальном поцелуе.
— Ну, а утром ты что делал? — спросила она.
— О, утро было приятное. Не успел открыть глаза, а мама уже несет мой любимый картофельный пирог. На меня вдруг такой аппетит напал, сразу полпирога съел.
«О времена, о нравы! — с тоской подумала она. — Любовь и питание. Где, в какие времена эти понятия были совместимы? Нигде и никогда! Потерять аппетит — это же азбука любви. Да влюбленному просто в голову не придет закусывать: все его мысли, желания принадлежат ей, любимой. Он места себе не находит, мечется, как сумасшедший. Меджнун, например, в переводе означает безумный. Он был прозван так за свою любовь к Лейли. Уж он, конечно, не тратил времени на завтрак».
— Надеюсь, ты серьезно позанимался, ведь до защиты диплома рукой подать, — холодно заметила она.
— Не беспокойся, дорогая, работал, как зверь. Я…
Но она уже не слышала его. Все ясно. Он занимался прилежно, как любой другой, не влюбленный человек. Но ведь известно: когда ты влюблен, никакая работа на ум не идет, все валится из рук. Есть только один род деятельности, который можно понять и простить — создание стихов, поэм, сонетов в честь любимой. Увы, сомнений нет: надо расстаться и решительно — ведь он ее не любит.
— Ты чем-то недовольна? — услышала она ласковый голос. — Скажи, милая.
— Что говорить, — с досадой бросила она. — Ответь мне лучше: мог бы ты задушить меня, как Отелло?
— За что, дорогая? — улыбнулся он. — Я люблю тебя, и у меня блестящая идея — пойдем в кино.
— Ты еще способен шутить! Какое кино! — возмутилась она и выпалила ему все, что передумала за это время. — Не о такой любви я мечтала, — твердо заключила она.
Он молчал.
— Вот видишь, тебе возразить нечего, значит, я права. И вообще что за вид у тебя?
Он смотрел угрюмо, горькие морщины пересекли лоб, темные круги, словно от бессонницы, легли под глазами.
— Ты почему, собственно, такой мрачный? — почувствовав неясное беспокойство, спросила она. — И после этого ты смеешь уверять, что любишь меня. Да когда человек видит любимую, его буквально распирает от радости. А ты! Нет, это не любовь. Мог бы ты, например, ухаживать за другой, чтобы вызвать мою ревность?
— Мне такое просто в голову не приходило, — заметил он. — Честно говоря, раньше мне нравилась Верочка, но теперь…
Ах, вот оно что, Верочка! Оказывается, ему нравилась другая. Ну и непостоянство! Она сегодня же с ним расстанется, решено, пусть пострадает, пусть оценит, что потерял. Подумать только, она его любит, а он с утра питается картофельным пирогом и помнит каких-то Верочек. Нет, вообще-то он, конечно, неплохой. Прошлой осенью, к примеру, целый час ждал ее под проливным дождем — и ни слова упрека. Интересно, эта Верочка может ему снова понравиться? Едва ли. А вдруг! Этого только не хватало! И с какой стати она должна с с ним, таким замечательным, расставаться. Да ей дня без него не прожить!
— Дорогой, — нежно сказала она. — Я согласна: сегодня объявим о нашем решении маме. Не будем больше откладывать.
Виктор ГоршенинНАШЕЛ
— Докатились! — закричал начальник цеха.
Собравшиеся в кабинете притихли.
— Позо-ор! — поддавал пылу-жару начальник. — За первую декаду в цехе восемь прогулов. Опять без классного места останемся. Премии не увидим. Пора с этим кончать. Пока не предложите действенных мер по ликвидации прогульщиков, никто из кабинета не выйдет.
Начальник поправил очки, опустившиеся на кончик носа, и сел.
Приунывшие мастера скребли затылки и потирали подбородки.
— Анатолий Михайлович, можно я словечко скажу? — приподнялся с места мастер первого участка.
— Говори!
— По-моему, прогульщиков надо лишать премии не на десять, а на тринадцать процентов.
Начальник насупил брови:
— Не пойдет! Не по-человечески оставлять семью без материального поощрения. Надо что-то другое.
Когда хозяин кабинета закончил говорить, со второго ряда встал бригадир третьего участка Миша Курочкин.
— Что мы нянчимся с прогульщиками, — заговорил он, — что мы их на руках носим? Не давать им отпуск в летнее время, тогда они узнают. Пусть голубчики осенью идут, в дождичек…
— А если тебя без отпуска оставить, когда ты, как с цепи, на рыбалку рвешься, что ты на это скажешь, а?
Сконфуженный бригадир спрятался за спины товарищей.
Выступавшие после него мастера ратовали за то, чтобы нарушителей трудовой дисциплины гнать из цеха в три шеи или, на худой конец, объявлять им выговор в приказе по заводу.
— Старо! — вяло проговорил начальник. — Нужно что-то действенное.
— Нашел! — заорал восторженно бригадир Миша Курочкин.
— Выкладывай!
— Я предлагаю активным прогульщикам, а их у нас восемь человек, написать заявления на отгул и сдать их в табельную.
— Что-о?
— Например, Петров сегодня не вышел на работу. Мастер берет его заявление, ставит число и подписывает. И получается, будто человек находится в отгуле.
— Что же ты это, а? — в голосе начальника послышались суровые нотки.
Мастера с беспокойством посматривали на примолкшего бригадира.
— Что же ты раньше молчал! — закричал начальник и, выйдя из-за стола, крепко обнял бригадира.
Е. ХовивФАКТЫ ПОДТВЕРДИЛИСЬ
В редакцию пришло письмо: «У нас на участке грязно, захламлено. Всюду стружка, лужи масла. А у мастера в конторке стоят цветы в горшках».
Письмо было направлено в цех для проверки.
Вскоре пришел ответ: «Факты подтвердились. Цветы убраны».
Г. СеменовИЗ-ЗА ПУСТЯКА
— Иван Иванович! У мастера Петрова выговоры уже некуда писать. Вся личная карта заполнена.
— Сделай вкладыш. Не увольнять же из-за такого пустяка хорошего работника!
Зульфар ХисматуллинПОДАРОК
Как один миг пролетел месяц отдыха в деревне. И вот уже настала пора возвращаться в город. А как не хотелось! Я так прекрасно отдохнул у своего младшего брата!