Живет в Сургуте, Тюменской области. В качестве инженера-мостовика действует давно и успешно, по всей территории нефтегазоносного края. Как сатирик-юморист проявил себя сравнительно недавно.
Редактор подкинул на ладони маленький кубик.
— Напиши о людях, — сказал он. — Что делают, чем увлекаются?
Одна сторона кубика вдруг засветилась. Я вытаращил глаза — кубик оказался крохотным телевизором.
— Мастерю на досуге, — буркнул редактор. — Руки чешутся по паяльнику. — И он, вздохнув, придвинул горку рукописей.
На улице я вошел в первое попавшееся учреждение — НИИ очень тяжелой промышленности.
За дверью с золотой надписью «Начальник» сидел крупный мужчина. Одной рукой он держал трубку, а другой вонзал нож в огромное полено. Под точными ударами ясно обрисовались ухо и глаз.
— Хобби, — объяснил начальник. — Волнует запах смолы и стружки. Каждый отпуск на мебельной фабрике работаю.
Молодой ученый Саша — между делом пчеловод-любитель — повел меня знакомиться с институтом.
— Люди у нас замечательные. Очень Тяжелая Промышленность — это основа основ, поэтому коллектив громадный. Поголовное высшее образование и необычная широта интересов. Видите, по коридорам толпы ходят. Кажется: инженеры — и все. Заблуждение! Да только за последний год из нашего института ушли в профессионалы фотограф, столяр, маникюрша и два ветеринара-собачника.
Раздел моего блокнота «Чем занимаются?» разбух от записей. Но вот «Что делают»?..
— Много делают, — сказал Саша. — Есть у нас один, прекрасные машины изобретает. Но, к сожалению, ординарная личность. Только и слышишь от него про футорки и форсунки. Над ним шефство брали. А он на гору не лезет, гитару не берет, винных этикеток — и тех не собирает.
А какие у нас кружки! «Изучение клинописи», «Теория пивоварения», «Общество дрессировки земноводных». Для детей сотрудников, пожалуйста — «Юный каботажник»…
Переполненный впечатлениями, я вышел на улицу. Спешили люди, гремел динамик:
— Слушайте передачу «Народные умельцы». Ученик молотобойца в обеденные перерывы и на перекурах обучился хирургии и провел на товарищах несколько операций… Колхозники артели «Мысль и недра», вечерком собравшись и раскинув умом, построили из обломков сельхозтехники паровоз, который по мощности не уступает знаменитой машине американца Уатта. Смекалистые труженики села используют его в колхозной бане…
Я послушал — и мне стало стыдно. Вся жизнь прошла над бумагой. Были успехи, награды, но ведь писал и все. А мечты детства! Бывало, пацаном я, млея от восторга, следил за дядей Ибрагимом, который сидел у пузатой бочки и радостно кричал:
— По случаю жары пиво без долива!
И очередь шелестела ссохшимися губами:
— Лей. Скорей. Благодетель!
И я спохватился — и добился своего. Сел в выходной день возле желтой бочки, повернул кран и пена брызнула в кружку.
И когда один клиент, не найдя под пенной горой пива, начал мне дерзить, а другой хмуро сунул ему под нос кулак, чтобы не отвлекал продавца, я почувствовал себя счастливым.
Ко мне тянулись люди. Я был им необходим. Это такая радость!
Ах, товарищи, сядьте на свое место!
Герман Подкупняк
Свердловский юморист. По специальности инженер. Внимание на себя обратил публикациями во многих газетах и журналах, в том числе и в «Крокодиле».
Он энергично вошел в кабинет и объявил:
— Желаю принять личное участие в техническом прогрессе. Хочу сделать изобретение.
— Похвально, — отозвался я и развернул принесенный им ватман. Лист был чистый, но посетитель не смутился.
— Вот я и пришел узнать, — сказал он с ударением. — Как Нобеля отхватить или, на худой случай, патент.
Все это было так нелепо, что я от души рассмеялся.
— Смешного мало, — строго заметил он. — Вот сосед у меня хилый мужичонка. Тюкал, тюкал что-то в подвале — и нате вам: сейчас на «Жигулях» раскатывает. Премию дали.
— Но какое это имеет ко мне отношение?
— Это же бюро рационализации и изобретений?! — сказал он. — Вот вы мне и подкиньте идею.
У него была боксерская стрижка и мягкие голубые глаза.
— Больше вы ничего не придумали?
— Пока нет, — спокойно ответил он. — Вот если бы вы мне подсказали, я бы придумал. А вас — в соавторы. Фамилия у тебя как?
— Глотов моя фамилия.
Он задумался.
— Бутин и Глотов. Ничего, звучит.
Я даже захохотал. Он улыбнулся. С оттенком легкого превосходства.
— Ну, до свидания, товарищ Бутин. Меня люди ждут.
— Вы мне только подскажите идею…
— Черт вас подери?! — возмутился я. — Да если бы у меня были идеи, я бы давно сам изобретал и творил.
— Значит, не знаете?
Я пожал плечами.
— Тогда зачем же вы мне голову морочите? — сказал он.
Я едва не задохнулся от возмущения:
— Ступайте-ка вон, гражданин.
— Выгнать человека — это вы можете. На это вас хватает, — сказал Бутин. — Но мы найдем правду. Сидел тут до тебя мордастый такой, тоже меня выставлял, а теперь с инфарктом лежит. Третий месяц.
— Ладно, — чтобы заставить его уйти, сказал я. — Подумаем.
— Вот и молодец, — просиял Бутин и похлопал меня по плечу. — За мной не пропадет.
Наутро я просто обалдел. В кабинете за моим столом сидел Бутин и листал журнал «Здоровье».
— Привет, старик, — сказал он. — Как успехи?
Я хлопнул дверью и доложил начальству, что заболел.
— Тебя ждут, — шепнула жена в прихожей. — Твой соавтор.
Я взглянул в комнату. Бутин, развалясь в кресле, курил мою любимую трубку.
— Как здоровье? — полюбопытствовал он. — Ты давай не расслабляйся, старик. Работать надо.
— Послушайте, Бутин, — сказал я. — Имейте совесть.
— Я же не для себя, — сказал он, — для науки. — И пристально посмотрел на меня мягкими голубыми глазами.
Путая следы, я перебрался на дачу. Через неделю я расслабился и в электричках не крутил головой по сторонам, а спокойно читал газету.
Но однажды меня разбудило треньканье велосипедного звонка. Я выглянул в окно. Бутин привязывал к забору свой велосипед.
Завидев меня, он приветливо помахал рукой.
— Ты, наверно, беспокоился. Я к родителям ездил. Скотинку забивать. — Он широко улыбнулся и показал жестом, как это делается.
Я вылез через щель в заборе, огородами добрался до станции и в тот же день, оформив отпуск, улетел на юг.
Хотя я перекрасил волосы и приклеил бороду, на душе было смутно.
Я, видимо, вел себя настолько подозрительно, что стюардесса вызвала пилотов, и они проверили мои документы.
Море в Гаграх было теплым, а песок горячим. Я стал чернее эфиопа. Мама бы не узнала.
— Не схвати удар, — посоветовал чей-то знакомый голос.
Я вздрогнул. Надо мной стоял мой соавтор.
— Я тебе логарифмическую линейку привез, — сказал он. — И писчей бумаги.
Выбора у меня не было. Позади была вода, а впереди, довольно ухмыляясь, стоял Бутин.
Я нарисовал вечный двигатель.
Бутин деловито уложил эскиз в чемодан и отбыл.
Потом я получил от него телеграмму: «В центральном бюро сидят догматики и рутинеры. Осуществляю давление. Мужайся».
Вернулся Бутин через месяц. Вид у него был такой, будто все это время он переплывал на плоскодонке Тихий океан. Под глазом тускло светил застарелый синяк. Однако Бутин был горд и степенен.
— Можешь меня поздравить, старик, — сказал он и показал новенький патент.
— Но это же абсурд! — завопил я. — Вечный двигатель невозможен!
— Они тоже так думали, — сухо заметил он. — Поначалу.
В предпраздничный вечер Мохин стоял на вокзальном перроне и готовился к решительному броску в электричку. Это была его третья за сутки попытка. Толпа на перроне выжидательно притихла, но по опыту Мохин знал, что это обманчивая тишина.
Когда двери электрички с шумом раздвинулись, штурмующие колонны, размахивая узлами и чемоданами, с победным ревом бросились вперед. Мохина занесли в девятый вагон, где он попытался за что-нибудь ухватиться. Это ему не удалось, и его потащили к другим дверям…
Очнулся Мохин на перроне. В темноте быстро удалялись красные фонари электрички, а рядом, всхлипывая, здоровенный парень в олимпийском костюме собирал лыжные останки.
Мохин представил себе бабушку, к которой он стремился всей душой, дымящиеся пельмени на столе и решительно поднялся. Навстречу ему шел дежурный с повязкой на рукаве.
— Товарищ, скажите… — обратился к нему Мохин.
Дежурный лихо козырнул, достал какой-то блокнот и карандашом сделал отметку.
— Дорогой гражданин! За мою смену вы двести первый человек, которому нужна справка. Наша служба — к вашим услугам. При вокзале имеются комната матери и ребенка, буфеты, три киоска «Союзпечати», парикмахерская, почта и туалет.
— При чем тут все это? — поморщился Мохин. — Я просто не в силах уехать, а следующая электричка будет только утром.
Дежурный задумчиво склонил голову в форменной фуражке.
— По интересующему вас вопросу обратитесь к товарищу Носову, второй этаж, кабинет № 3.
Мохин направился к зданию вокзала. На дверях кабинета сияла табличка «Тов. Носов М. М.». Мохин толкнул дверь.
Тов. Носов М. М. стоял перед картой железнодорожных сообщений.
— Извините, — с порога заявил Мохин. — Я хотел выехать в соседний город.
— Это сущие пустяки при наших возможностях, — с готовностью отозвался Носов М. М. — Желание пассажира для нас — закон. Каждую минуту в движении находится сто сорок шесть поездов. Пятьдесят семь составов на стоянке, а тридцать девять ждут своего отправления. Каждую минуту мы перевозим сто восемь тысяч триста двадцать пять пассажиров.
— Но я не могу уехать! — возопил Мохин, потрясая билетом. — Я прошу мое законное место в вагоне.