Ура! Через три года предложили участвовать в расширенном симпозиуме моложавых писателей. Долго готовился. Отослал повесть «Первый шаг». Приняли спустя полгода после трех переработок. Через четыре месяца поехал на совещание. Ехал долго. Тем временем родился третий сын. Когда вернулся, предложили написать по моей известной повести детскую книжку. Согласился. Два года работал урывками, получилась повесть для сугубо младшего возраста — «Первые шажки». Мало времени. Много поэтической и прозаической почты. Письма читателей, встречи, поездки. Авторам приходится отказывать. Всем! Вовсе товарищи не хотят работать как следует. В издательстве дела идут хорошо. После семи переработок повесть приняли, спустя несколько лет напечатали в сокращенном варианте.
Вызов пришел. Ехать опять надо. Приглашают учиться на курсах молодых литераторов второго поколения. Трехгодичные. Согласился. После курсов, говорят, есть перспектива. Влез в долги, сбрил бороду, отвел младшего в пятый класс, старший вернулся из армии. Жена подала на развод.
После трех лет обучения вернулся домой. Накопилось много работы в газете, в школах, училищах, издательстве и объединении. Встречи, поездки; писать нет времени.
Ага! Новый, но уважаемый журнал предлагает поделиться опытом с начинающими молодыми писателями. Согласился. Способствует. Чувствую — способствует! Набросал тезисы. Главная тема — все очень мало работают. Думаю, получится увлекательно и интересно, содержательно и актуально. Что-что, а опыт-то у меня теперь ого-го! В качестве материала для статьи использую свой дневник».
Примечание публикатора: по соображениям стиля, даты в дневнике старого молодого писателя опущены.
Валерий Козловский
Человек сложной судьбы. Родился в городе Копейске. Окончил Московский горный институт. Работает инженером-конструктором на Челябинском радиозаводе, вышел на волну юмора и путает чертежи со смешными рассказами.
— Балдырин! — услышал я над собой резкий голос начальника. — Балдырин, положи паяльник на место!
Я поднял голову и увидел перед собой его разгневанное лицо.
— Тебе кто дал паяльник? Чего молчишь? Ну?
«Сказать? — думаю про себя. — Подведу Тимофея, вдруг премии лишит? Никогда! Я и так уже наделал ему неприятностей поверх головы: неделю назад сжег его новый прибор, над которым он бился два года. Тимофей меня успокоил: через полгода исправит».
Я оглянулся по сторонам. Что делать? В испуге отводят от меня глаза ребята, сидящие за своими столами. «Боитесь, — думаю, — зря. Балдырин не выдаст».
— В коридоре нашел! — говорю.
— Где, где? — переспрашивает начальник.
— В коридоре! — бодро выпаливаю я и гордо смотрю по сторонам.
В комнате раздался вздох облегчения.
— Ты вот что, Балдырин, зайдешь ко мне после обеда, а паяльник дай мне. Я его обратно в коридор отнесу.
После обеда захожу к начальнику. Смотрю, улыбается. Я удивляюсь.
— Садись!
Сажусь. Начальник думает. Потом говорит:
— Ты арифметику знаешь?
Молчу.
— Ну так вот, считай. Пришел ты к нам год назад. Через неделю сжег генератор и уже тогда я понял — далеко пойдешь! Через месяц горит осциллограф, а там… С тех пор нет и месяца, чтобы ты что-нибудь не вывел из строя. Тут я и прикинул: получаешь ты сто двадцать?
— Нет, — возражаю, — сто десять.
— Извини, я думал, что тебе прибавили. Работаешь год?
— Нет. Полгода, — отвечаю.
— А мне казалось год! Ну да понятно, столько сжечь! Так вот, я подсчитал: сжег ты, не считая прибора Тимофеева, на десять тысяч рублей. Мелочь считать не будем. А что будет дальше — и представить не могу. Вот я и думаю, если будем мы тебе в месяц сто пятьдесят платить, в год это будет нам восемь тысяч рублей дохода, а на работу ты ходить не будешь!
— Как это? — испугался я. — Не имеете права. Я — молодой специалист!
— А так, — отвечает он. — Поступай в аспирантуру. Целевую. Будем тебе сто пятьдесят платить, но с условием — защитишься, иди куда угодно, только не к нам!
Теперь я в аспирантуре. Мой шеф — симпатичный профессор, добрейший человек. Вчера я электронный микроскоп сжег, так он мне слова не сказал. Закрылся у себя часа на два. А потом вызвал к себе и предлагает досрочную защиту.
— Ночи спать не буду, — говорит, а сам плачет, — но к Новому году будешь кандидатом.
Мне понравилось.
— А что надо для этого сделать? — спрашиваю.
— Ничего! — закричал профессор. — Чтобы я твоей ноги здесь больше не видел. Явишься только на защиту.
Ну, я его поблагодарил и побежал в цирк. У меня как раз билет пропадал.
Виталий Костромин
Юморист из Нижнего Тагила. Редактор многотиражной газеты Уралвагонзавода «Машиностроитель». За темами для своих юмористических рассказов не ходит дальше цехов родного предприятия.
В кабинет начальника цеха Фигусова с разбегу влетает токарь Чемарданов (для смелости разбежался).
— До каких пор! — закричал он. — У нас будут заниматься обдолбаловкой?!
Фигусов вздернул брови.
— Это что за?..
— До каких пор! — перебил его токарь Чемарданов (действовала инерция разбега). — Народ возмущается! Вопрос давно назрел!..
Дзи-и-нь!.. — раздалось на столе.
Фигусов вернул брови на место и взял телефонную трубку:
— Да. Да?.. Понятно… У-у-у… Конечно… А как же… Пока-пока, — и, закончив, любезно предложил: — Вы садитесь, товарищ Чемарданов, поговорим, обсудим…
— Что тут обсуж…
— Как что обсуждать? Вот как раз — о чем вы говорите, об этой самой…
Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!..
— Слушаю… Ну, я… Да… Ясно… Ну… Безусловно… Само собой… Да… Какой разговор?! Давай действуй… Так. О чем мы, товарищ Чемарданов? А, да! Очень хорошо!
— Что именно?..
— Вы прямо молодчага! Кстати, как у вас дома, товарищ Чемарданов? Все здоровы?
— Спасибо. Ничего…
— Это хорошо! Здоровье — самое главное…
Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!..
— Але, — Фигусов встал. — Я… Слушаю вас… Слушаюсь. Непременно… Выполним… Подтянем… Если требуется… Перевыполним… До свидания…
Он снова сел, облегченно выдохнул и торжественно обратился к посетителю:
— Значит, так, товарищ Чемарданов. С вашим вопросом мы разберемся, задействуем. Правильно сигналите! Идите и спокойно работайте…
— Так ведь я еще ничего не…
Дзи-и-нь!.. Дзи-и-нь!
Кузьма Петрович вызвал своего зама:
— Слушай! Неужели тебе дважды повторять надо? Ждешь, чтобы я врезал?!
— Нет-нет, Кузьма Петрович. Не беспокойтесь. Все будет исполнено. Не беспокойтесь.
Зам отправился к себе и вызвал начальника смены:
— Борис Алексеевич, что же это получается?! Который раз тебе говорю?! Все-таки врезать надо, или как ты думаешь?!
— Ох! Совсем закрутился! Третьи сутки план не тянем. Но изыщу резервы. Обязательно изыщу!
Борис Алексеевич побежал на участок, поймал за рукав мастера:
— Подводишь! До каких пор я за тебя отдуваться буду?! Каждый день толмачу! Ведь это же просьба Кузьмы Петровича! Захотел, чтобы он врезал?!
— Ладно. Не кипятись. Сейчас дам команду.
Мастер заковылял в столярку.
— Павло, придется тебе врезать. Не открутишься.
— Две смены поставишь?!
— Поставлю.
— Ну что ж, врезать так врезать, — сказал Павло и врезал пятый замок в двери скромного трехэтажного садового домика Кузьмы Петровича.
Рамазан Шагалеев
Челябинский поэт-сатирик. Три его первые книги вышли на русском языке, хотя поэт пишет свои эпиграммы по-башкирски.
Они знакомились полдня.
Назавтра в загс летели.
Друзья, соседи и родня
Гуляли две недели.
И вдруг дала развод ему
Веселая подруга.
Теперь ты спросишь почему?
Да поняли друг друга.
Перевел с башкирского И. Рыжиков
— Ах, сколько снял я в том году
Отменных яблок, страсть!
И помнишь, как в моем саду
Ты угощался всласть?
— Ну как не помнить!
Я давно
Рассказываю всем,
Как ты выглядывал в окно:
Не много ли я съем!
Перевел с башкирского И. Рыжиков
Борис Львов
Пермский журналист. Его пародии и фельетоны регулярно появляются в газете «Вечерняя Пермь». Печатался и на шестнадцатой странице «Литературной газеты».
И к женщинам иначе подхожу,
хоть до сих пор
не знаю к ним подхода.
И если на свидание —
гляжу:
что на дворе,
какая там погода?
Луна и звезды, шум весенних струй,
признанья, вздохи —
все, простите, липа…
К примеру:
что такое поцелуй?
Простой разносчик импортного гриппа!
А было время — на руках носил.
Пока во мне
не оборвалось что-то…
И я прозрел:
объятий жарких пыл —
физическая тяжкая работа.
И к женщинам теперь иной подход.
Все чувства рассчитав
до миллиметра,
я лишь тогда
пойду на них в поход,
когда на улице
совсем не будет ветра!
Мужчины не седеют от разлук,
От них седеют женщины и чайки…
Покуда мы обшариваем мир,
Любимые седеют от разлуки,
Но хна, ромашка, перекись и др.
Спасают милых от сердечной муки.
Когда ж про чайку выдал на-гора,