Монастырь не преследовал бухгалтерской точности, почему многие записи сделаны без указания года и числа месяца — возможно, что они произведены на память.
Записи сделаны множеством рук — различнейшими почерками. Если существует наука графология, то вот где можно судить о характере людей давно минувших времен. Иные почерки поражают красотой, четкостью. Другие говорят о человеке широкого размаха, третьи — о мелочности и скрупулезности…
Первая запись относится к 1674 году и гласит следующее:
«Книга Успенские обители вкладным и прикладным денгам и ризам и всяким портищам всему приносимому и скоте коням и волом и коровам и вотчинам и храминам хто что принесл во обитель или привел скота при началных старцах при Долмате и Никоне и при конюшенном старце Стефане при хлебеном старце Протасе».
А затем следует регистрация и первого вклада.
«В нынешнем во 182 году декабря в 7 день привели в Успенскую обитель вклад по своей души Шадринские слободы крестьянин Иван Подкорытов мерина каря».
Указанный здесь год написан сокращенно: вместо 7182. Счет велся тогда от легендарного сотворения мира. Лишь под 1702 годом мы видим впервые запись с указанием нового счета лет, принятого и в наше время.
Последние записи относятся, по-видимому, к 1703 году. Деловитый стиль «Книги» отличается необычной для нашего времени своеобразностью: обилием и наивностью посторонних деталей.
Но именно они-то и представляют для исследователя особенно заманчивый материал, из кусочков которого можно воссоздать ряд страничек из жизни старой Руси, в том числе восточноуральской ее части.
Посмотрим, что же дает историку «Книга».
Всех вкладчиков можно насчитать до 1250 человек. Это различный люд — то пришлый издалека, то, главным образом, из местных жителей. К сожалению, далеко не все вкладчики имеют пометы о месте своего происхождения или проживания. С более или менее точным местожительством указаны 135 человек, в том числе 15 не уральцы.
Размышляя о первых временах колонизации восточного Урала, силишься представить себе чувство места, которое переживалось восточноуральцами в конце XVII столетия. «Книга» кое-что дает в этом отношении. Так, местные жители прежде всего противопоставляли свой край тому, откуда вышли сами ли или их предки: «пришлой с Руси», «с Руси торговой человек», «новоприезжой русских городов».
Русская колонизация наших мест ведет начало с похода Ермака. Мы не знаем состав его дружины — откуда они вышли, зато хорошо известно, что люди невоенные пришли в край из северных областей Московии: во второй половине XVII столетия да и в последующее время переселенцы шли оттуда.
Вот каких «пришлых с Руси» знает наша «Книга»: важенин — то есть с реки Ваги, самого крупного притока Северной Двины; воложанин — с берегов реки Вологды; вятченин — опять или с берегов реки Вятки или из Вятского уезда; еренженин — по реке или селению Яренга; кайгородец, каргополец, тотомец, устюжанин, холмогорец — по одноименным рекам и городам.
Эти слова произошли от географических названий. Потом почти все они стали фамилиями местных жителей, разве что «москвич» Москвиным.
Если выходцы из подавляющего большинства мест — крестьянский люд и изредка с ремеслом за плечами (например, вологжанин Василий Космин — жернодел), то москвичи — кто дворянин, кто «гость» (купец), то придворный с чином стольника, то, наконец, сама «Московского государства великая государыня благоверная царица и великая княгиня Параскева Федоровна» — жена старшего брата Петра Первого Иоанна Алексеевича, что «приложила в успенскую обитель в Далматов монастырь в милостыню во все братство пятнадцать золотых, а привез те золотые тоя ж успенские обители игумен Исаак, а принял те золотые казначей старец Никанор» в 1693 году.
По числу вкладчиков на первом месте стоит территория современной Свердловской области; ей немного уступает Курганская, затем идет Тюменская, несколько селений Пермской и в Башкирии — город Уфа с уездом.
В то время Средний Урал и часть Южного административно относились к уездам Тобольскому и Верхотурскому Тобольского воеводства. Граница уездов приблизительно совпадала с современной границей Курганской и Свердловской. Вслед за уездами низшей административно-территориальной единицей была слобода с подчинением ей нескольких сел и деревень.
Для современной территории Свердловской области «Книга» отмечает слободы: Аромашевскую, Арамильскую, Аятскую, Белослудскую, Беляковскую, Ирбитскую, Калиновскую, Каменскую, Камышловскую, Камышевскую, Киргинскую, Красноярскую, Куярскую, Невьянскую (центр ее теперь — с. Монастырское), Пышминскую, со вторым названием Ощепковская, Рудную, Уткинскую и Чубаровскую, а также Колчеданский острог, в «уезде» которого находилась тогдашняя деревня, а теперь село Щербаково, Каменского района.
Наибольшее число вкладчиков было с территории Свердловской области и в первую очередь из Арамильской слободы с ее деревней Верх-Бобровской и селом Бобровским, названным также Бобровским Ямом, где содержалась казенная ямская гоньба. Помногу вкладчиков было также из слобод Киргинской и Пышминской с деревнями.
В то время никаких других городов, кроме Верхотурья, на территории современной Свердловской области не существовало, а некоторые будущие города именовались слободами: Камышевская, Ирбитская, Туринская.
С территории Курганской области много вкладчиков было из самой монастырской вотчины (22 селения), из слобод с деревнями: Шадринской, Барневской, Красномысской и Крутихинской. Единицы вкладчиков отмечены из будущей «столицы» Курганской области, звавшейся тогда то слобода Царево Городище, то просто Курганская слобода.
Тюменская область обильно представлена людьми из бывшего «стольного града» всей Сибири — Тобольска, из самой Тюмени и Ялуторовского острога, потом — слободы, носившей еще другое, очевидно, народное название Бачанка, или Бачанская слобода, от чего сейчас есть фамилия Бачанцев.
С территории Пермской области упомянуты лишь существовавшие тогда только два города: Чердынь и Кунгур да «Сылвенской пустыни Спасский монастырь», никакой Перми еще не было. С территории Башкирии имеется четыре вкладчика: «Уфимец», «Уфимского города» и из селения «Уфимского уезда Соловарный городок».
Кто же были жертвователями в казну Далматова монастыря? Конечно, в основном «пашенные крестьяне». Среди них мы видим прежде всего пахавших «государеву десятинную пашню», то есть плативших казенный налог десятой частью урожая. Затем следует «сея-обители» (далматовские крепостные или служащие). Их очень много. И не мудрено, поскольку в составе монастырской вотчины было свыше двадцати селений. Изредка упоминаются жившие в разных местах края «оброчные крестьяне» — очевидно, тоже крепостные, только принадлежавшие помещикам.
Крестьяне были самым приниженным в государстве сословием. «Книга» то и дело называет их пренебрежительно как мужчин, так и женщин: «206 (1698) году… Успенского Далматова монастыря крестьянин Степка Петров дал на поминание по матери своей полтину…», «С Верхнего Яру Зоткина жена Марфица жеребчика лоншинку по сыдшем своем муже гнедого грива направо с отметом а иных признак нет». Иногда даже имя не упоминается, а только прозвище: «Шадринской слободы крестьянин назвищем Марамышка» (теперь есть фамилия Марамыгин).
Очень часто к одному имени прибавлено упоминание о какой-либо физической примете вкладчика: «Федка черемной» (рыжий), «Лучка кривой», «Иван душной», «Андреев Косемка с Заимки слепой».
Иногда за признак берется какое-либо родственное отношение к более или менее известному человеку или людям: «Катайцы Чушолины пасынки Трифон Федоров с братом». Кстати, очевидно, от фамилии Чушолиных получила свое название небольшая речка Чу́шолка, впадающая в Исеть чуть ниже города Катайска.
Бросается в глаза, что чуть ли не около половины вкладчиков совсем не имеют фамилии, называются либо только по имени, либо по отчеству, либо по каким-то другим признакам. Впрочем, даже не по отчеству, а по полуотчеству, например, не Иванович, а Иванов. С «вичем» пишутся только дворяне, как, например, москвич Андрей Михайлович Арсеньев, или вообще высокопоставленные особы, как тобольский воевода Андрей Федорович Нарышкин, ближний стольник чином.
Даже лица духовного сословия, как священники, и те часто не называются по отчествам, а только по полуотчествам. С дьячками и совсем не церемонятся, называя их Степками, Петьками и т. д.
Наряду с пашенными крестьянами, встречается много ремесленников, что мы узнаем из прибавок к их именам: «колесник», «мельник», «бочкарь», «плотник», «кузнец», «овчинник», «кожевник», «мыльник», «садовник», «коневал» и даже «кречатный помыкальщик» — ловец и дрессировщик диких хищных птиц для царской охоты.
В 1682 году Далматов монастырь на речке Железенке, близ ее впадения в Исеть, завел небольшой железоделательный завод с использованием железных руд, имеющихся в окрестностях. В связи с этим появляются одними из первых горнозаводские рабочие, которые также дают свои вклады в монастырскую казну. В таких случаях к именам вкладчиков дается прибавка — «с Железенки деловой (человек)». Железенка — старое название речки Каменки, а образовавшееся вокруг завода селение называлось Железенским посельем, или просто Железенкой.
Кстати, можно заметить, что по указу Петра Великого монастырский завод в 1700 году был отобран в казну, заново переоборудован по последнему слову тогдашней техники и в 1701 году был пущен в действие. Конечно, и «деловые» вместе с заводом отошли тогда во владение казны. Завод этот Каменский явился одним из первенцев уральской металлургии.
Вслед за пашенными крестьянами, ремесленниками и «деловыми» изредка упоминаются «торговые люди», иногда «гости», и все это не из осевших на месте людей, а пришлые: «С Руси торговой человек», «Казанского городу торговой человек». Любопытно, что ни один торговец не назван уменьшительным именем, а всегда с прибавкой полуотчества — это были почетные вкладчики монастыря.