даты занятий установить очень легко. Также она подчеркнула, что Винничевский всегда приходил один.
Антонина Владимировна дала ему такую характеристику: «Винничевский и в прошлый год, и нынче уроки пропускал, но указать точную дату пропусков я не могу, но повторяю, что это можно узнать из тетради Винничевского… Стучал он в дверь очень тихо, и было несколько случаев, когда его видели мои соседи стоящим у нашей двери, но он боялся постучать. Я ему об этом несколько раз говорила». На самом деле это больше похоже на то, что молодой человек подходил к двери и слушал доносившиеся через неё звуки, кстати, интерес его могла вызывать вовсе и не квартира Булыгиных, а кого-то из соседей. Но манера поведения, конечно, примечательная.
О чистоплотности ученика Антонина Владимировна высказалась следующим образом (стилистика оригинала сохранена): «Я его ругала один раз за неряшливый вид, и это {было} по отношению его верхней одежды… Руки у него были часто грязны, за что я ему также неоднократно говорила и не один раз я его заставляла у себя же вымыть руки и сама же остригала ногти на руках». Как видим, урок музыки приравнивался к посещению маникюрного салона! Насчёт наличия пятен крови на видимых частях тела или одежде Булыгина высказалась однозначно: «Пятен крови или похожих на это пятен ни на руках, ни на его одежде я никогда не замечала».
Характер и поведение Владимира Винничевского учительница музыки обрисовала очень ёмко и образно, процитируем эти фрагменты её показаний: «Я с первых дней встречи с ним отметила в нём большую застенчивость, молчаливость, равнодушный взгляд. Иногда у него {начинается} ненормальный, беспричинный смех. Я его иногда об этом совершенно неуместном и беспричинном смехе спрашивала – он тушевался, краснел и говорил, что вспомнил какой-то прошлый {поступок или} смешной рисунок. Вообще, я его находила ненормальным человеком и имела по этому поводу разговор с его матерью, высказав своё мнение, что не занимается ли он онанизмом? На это мать мне ответила, что она сама всё время следит за ним… У меня среди учеников были и девицы лет 15-16 – Винничевский никакой дружбы с ними не вёл, редко разговаривал, если они его о чём спросят, он покраснеет, смутится, и если начнёт отвечать, то заикается… я приказывала {себе} быть с ним строгой, но он продолжал оставаться таким же равнодушным, со своей, мягко сказать, глупой улыбкой и полусогбенными плеч {ами}».
Антонина Булыгина рассказала, что узнала об убийстве Герды Грибановой на следующий день после того, как было найдено тело девочки. По её собственному признанию, дело это её чрезвычайно взволновало и заинтересовало, зная, что Винничевский живёт в соседнем доме, она заводила разговоры об убийстве как с самим Владимиром, так и его матерью. На вопрос о поимке преступников Владимир отделался лаконичным ответом: «Нет, не нашли», а Елизавета Ивановна рассказала, что арестован был дед девочки. В другой раз она сообщила об аресте каких-то подростков, но в конце-концов все подозреваемые оказались выпущены и убийца не найден. Антонина Владимировна описала поведение Винничевского во время разговоров об убийствах детей, которые иногда происходили в его присутствии: «Он про это говорил с опущенными вниз глазами. Разговоры {эти}, по-моему, он вёл неохотно и вообще старался их избежать».
Что ж, показания Булыгиной интересны и очень образны. Но уголовный розыск мало интересовал абстрактный образ Винничевского. Строго говоря, сотрудники уголовного розыска могли наблюдать его хоть 24 часа в сутки, как во время допросов, так и в перерывах между ними, речь в данном случае шла не о простом человеческом любопытстве. Следствию нужен был свидетель, готовый показать, что ему довелось видеть юного убийцу в крови жертв или, на худой конец, со следами борьбы – с расцарапанным лицом, порванным рукавом рубашки и т.п. В этом отношении преподаватель фортепиано Булыгина помочь следствию не смогла. Или не захотела.
И это было очень плохо, ибо несмотря на признание убийцы и его всемерное сотрудничество со следствием, с уликами у правоохранительных органов дело обстояло очень и очень туго.
Глава IX. Бесцельные экспертизы, забытые улики и бесполезные опознания
«Всяк Семён про себя умен», – гласит русская пословица, и эта народная мудрость заслуживает того, чтобы её выбили на фронтонах всех мест лишения свободы. Не только отечественных, но и по всему миру. Потому что места эти являются своеобразными концентраторами психопатов. Или фильтрами, если угодно. Если в обычном человеческом коллективе число людей с явными девиантными отклонениями колеблется в пределах 3-5%, то в местах лишения свободы процент этот увеличивается на порядок – 40-50% лиц, находящихся в заключении или под следствием, демонстрируют в своём поведении серьёзные девиации. При этом сами себя они не считают придурками, разгильдяями, моральными уродами или отщепенцами, напротив, они искренне верят в то, что знают всё лучше всех обо всём и в любой обстановке. Известны тысячи совершенно анекдотичных и абсолютно достоверных случаев, когда такого рода умники пренебрегали советами адвокатов и начинали защищать себя сами, в результате чего умудрялись попадать в тюрьму при условиях заведомо для себя выигрышных.
Психопат – существо безнациональное, вне границ и времени. Психопатия в понимании криминальной психологии – это не психическая болезнь, это расстройство поведения, нежелание объективно здорового человека управлять своими волевыми импульсами. Хотя психопаты в большинстве своём плохо учатся, неправильно считать их людьми необразованными и глупыми. Их проблема не в том, что они являются дураками в обывательском понимании этого слова, а в том, что дураками они считают всех окружающих.
2 ноября 1939 г. Владимир Винничевский неожиданно запел. Эта фраза не является метафорой, её следует понимать буквально. Оперуполномоченный уголовного розыска Нетунаев, дежуривший возле камеры Винничевского под видом обычного сотрудника конвойной службы, 2 ноября написал и представил по команде рапорт следующего содержания: «Доношу, что в момент нахождения меня в коридоре камеры предварительного заключения УРКМ по охране агрессивного детоубийцы Винничевского Владимира Георгиевича, последний часто пел в камере песни нецензурного характера. В одно из моих наблюдений за Винничевским в «волчок» камеры, последний меня спросил, не интересуют ли меня эти песни, и сказал, что он их может переписать. Я на это предложение согласился, и через некоторое время он их мне передал. Данные песни, написанные рукой Винничевского, при рапорте представляю».
К материалам дела подшит стандартный конверт, в котором находятся четыре листа в косую линейку и один – в простую, каждый исписан с обеих сторон узнаваемым почерком Винничевского. Стихами назвать эти эпистолярные потуги сложно, так, стишата на уровне 6 или 7 класса современной очень средней школы. Вот, например, начало стихотворения «Матросик с Балтики»:
Что за советы мне даёте, словно маленькой,
Ведь для меня уже давно решён вопрос!
Послушай папенька, что мы решили с маменькой,
Ведь моим мужем будет с Балтики матрос.
А вот последнее четверостишие этого опуса:
Но братики, любовь была лишь только временна,
Он через месяц Нату выбросил за борт,
А к тому времени она была беременна
И горизонт ей предвещал уже аборт.
Ненормативной лексики в записанных Винничевским стихах практически нет. Если быть совсем точным, то в стихотворении «Лука Мудищев» Винничевский в двух местах такие слова оставил. Но это скорее исключение, в других местах там, где по смыслу должно присутствовать нецензурное словцо, арестант деликатно ставил многоточие. Примерно так:
Ехал на ярмарку ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец,
Ухарь-купец, давай не горюй,
Покаж-ка девицам свой…
Среди записанных стихотворных текстов оказались и три четверостишия «Катюши», да-да, тех самых, что вышли из-под пера Михаила Исаковского. Без всяких переделок авторского текста. В «Википедии» написано, будто эту песню впервые исполнили 27 ноября 1939 г., но как видим, за четыре недели до этого стихотворение уже было хорошо известно Володе Винничевскому. По современным представлениям все написанные арестантом тексты довольно безобидны. Особенно, если принять во внимание, что вышли они из-под пера молодого человека, которому шёл 17-й год. Назвать такое нецензурщиной или порнографией у нашего современника язык не повернётся. Сейчас достаточно выйти на пять минут в интернет, чтобы отыскать много больше похабщины, значительная часть которой продуцируется нынешними сверстниками Винничевского или лицами, лишь немногим старше.