Что следует из всего изложенного выше? По мнению автора, Владимир Винничевский был ответственен за похищения детей и их убийства посредством удушения, но преступления с использованием ножа совершал не он. При этом Винничевский до некоторой степени был информирован об этих эпизодах и приблизительно представлял, когда и где они происходили, и какие именно повреждения ножом наносились. Подобная осведомлённость была связана с тем, что совершавший эти преступления человек был хорошо знаком Винничевскому и оба преступника имели возможность делиться впечатлениями от содеянного. Друзей, по мнению автора, объединяла не только тайная страсть к убийству, но и страсть иного рода – они являлись гомосексуальными партнёрами, и именно это обстоятельство предопределило их совершенно особые, глубоко доверительные и полностью скрытые от окружающих отношения. Их интимные отношения начались ранее того, как было совершено первое убийство, и именно сексуальная близость позволила любовникам откровенно делиться любыми тайнами и фантазиями. Когда один из любовников озвучил свои фантазии, связанные с малолетними детьми, другой с готовностью его поддержал, хотя его собственные фантазии несколько отличались от услышанного.
Первое преступление будущие убийцы совершили вместе, их жертвой, насколько можно судить, явилась Герда Грибанова. Именно участие в убийстве двух человек, малоопытных и не понимавших до конца, что именно и как они хотят совершить, придало этому преступлению столь необычный характер, этим обусловлены особенности, более не повторявшиеся. Герду и душили, и кромсали ножом, и отрезали ей руку и ногу. Первоначально тело замученной девочки было спрятано не в том дворе, что примыкал к дому №19, а в соседнем, у дома №21, подле дома Винничевского. Именно поэтому отец девочки, дважды в течение первых суток осматривавший кусты черёмухи, в которых потом отыскали труп Герды, тела не нашёл.
Преступники возвращались к трупу, очевидно, наблюдая за процессом разложения, возможно даже совершив с мёртвым телом половой акт. Кстати, нельзя исключить и того, что отделение руки и ноги было осуществлено не во время убийства, а именно при посещении тела некоторое время спустя. Им было интересно наблюдать за трупом и экспериментировать с ним. Для преступников это был первый опыт – они ещё не знали толком, чего хотят и что рассчитывают увидеть. По-видимому, на третий день, когда посмертные изменения сделали тело непривлекательным, они решили от него избавиться, что и было проделано простейшим образом – Винничевский в компании с подельником вернул тело убитой девочки вместе с её вещами во двор дома №19 по улице Первомайской и оставил в кустах. Это объясняет, почему уголовный розыск нигде во дворе не смог отыскать следов крови и почему отец Герды не нашёл труп на следующий день после исчезновения дочери.
Убийство, сошедшее подельникам с рук, оставило их, однако, до известной степени неудовлетворенными, что и понятно: убийца-«душитель» хочет реализовать одну фантазию, а «потрошитель» – совсем иную. Поэтому впоследствии Винничевский и его товарищ действовали раздельно, хотя оба не забывали делиться рассказами о своих «подвигах». Это подстегивало фантазии обоих и лишь усиливало ощущение собственной исключительности.
Почему Винничевский, пойманный с поличным, стал признаваться в преступлениях, которых не совершал? Для чего он взял на себя убийства, совершённые его сексуальным партнёром? Вопросы эти только на первый взгляд кажутся головоломными, тот, кто внимательно прочёл книгу, согласится, что в основе поведения Винничевского после ареста лежала железная, прямо-таки несокрушимая логика. Он знал, что за убийство ребёнка – одного, двух, пятерых, десятерых, неважно! – статья 136 Уголовного кодекса РСФСР предусматривает одинаковое наказание. Поэтому, сознаваясь в нескольких убийствах, он своё положение уже не ухудшал. Но при этом дальнейший розыск детоубийцы прекращался, а значит, разоблачение Винничевского другу ничем не грозило.
Но если бы Винничевский не стал принимать на себя вину за убийства, совершённые «Потрошителем», то розыск последнего продолжался бы и мог рано или поздно закончиться его поимкой. И после этого всё могло измениться. Следователи, узнав, что вторым убийцей оказался товарищ Винничевского, расценили бы их преступления как совершённые в составе банды, а в реалиях СССР это уже означало смертную казнь. Поэтому внутри собственной логической схемы действия Владимира Винничевского во время следствия всё время оставались оправданны – он принимал на себя вину другого, дабы не получить смертную казнь за убийства в составе банды. Другими словами, юный душегуб прекрасно понимал, что убивать в одиночку в точки зрения тяжести судебного приговора безопаснее, чем в составе группы,
Однако, как мы увидели в своём месте, расчёт его не сработал. По той простой причине, что советские правоохранительные органы трактовали и применяли закон весьма вольно, как говорили в те времена, «следовали не букве закона, но духу». Правоприменительная практика того времени пестрит вопиющими примерами попрания базовых принципов права, так что удивляться особенно нечему (чего только стоит «расстрельный» указ 1935 г., допустивший применение смертной казни в отношении несовершеннолетних). Поэтому благодаря маленькой уловке уголовного розыска и прокуратуры Винничевскому инкриминировали совсем не ту статью УК, которую следовало. Хотя детоубийца не занимался бандитизмом и не действовал в составе банды, ему вменили статью 59.3, причём проделали это тайно, так что Винничевский в первые недели с момента ареста даже не догадывался о том, что проходит по «расстрельной» статье. Он спокойно давал показания, когда его упрекали в том, что он не полностью откровенен, соглашался и сообщал о новых эпизодах. Сначала сознался в 10 преступления, потом в 13, затем список вырос до 18. Он шёл навстречу следствию, имея в виду главную задачу – не выдать товарища.
И в конечном счёте он её решил. Никто из следователей не заподозрил обвиняемого в возможной нетрадиционной сексуальной ориентации, никто не искал второго убийцу, лишь мать Винничевского почувствовала, что картина случившегося намного сложнее, чем это изобразили уголовный розыск и прокуратура. Но мнение матери никого не интересовало. Убийца пойман, убийца даёт признательные показания, что ещё надо?!
Даже когда Винничевский понял, что судить его будут по статье 59.3 УК РСФСР, он не изменил однажды выбранной тактике, очевидно надеясь на то, что суд не вынесет смертный приговор несовершеннолетнему. После того, как приговор в январе 1940 г. оказался всё же вынесен, убийца, должно быть, пережил настоящий шок, однако последующие события подарили ему немалую надежду. Приговор был отменён, и его повезли в Москву на психиатрическую экспертизу. Тут Винничевский мог признаться самому себе в том, что замысел сработал и далее всё сложится хорошо – никто его не расстреляет, отсидит он «десятку», а может, даже и «сидеть» не придётся, коли дураком признают.
Второй убийца, тот, которого мы условно назвали «Потрошителем», всё это время был тише воды, ниже травы. Он, разумеется, знал об аресте Винничевского, ведь в ноябре 1939 г. в уголовном розыске были допрошены не только ближайшие родственники пойманного убийцы, но и его школьные товарищи, учителя, соседи по дому. Вполне возможно, что и сам «Потрошитель» побывал на допросе и к делу приобщены его показания – подобное исключить нельзя.
То, что в городе прекратились нападения на детей, должно было укрепить правоохранительные органы в уверенности, что пойман настоящий преступник, который действовал в одиночку. Винничевский не разрушал эту иллюзию, убедившись в том, что тактика затягивания времени себя оправдывает. Он наверняка тешил себя надеждой, что второй суд не повторит приговор первого и дважды на расстрел его не осудят. Расчёт, однако, не оправдался, и мы знаем, чем закончился для Винничевского второй процесс.
Как представляется автору, история преступлений Винничевского и его разоблачения, изложена достаточно подробно и точно. Нам удалось обнаружить в этой истории лакуны, своеобразные области недоговорок и умолчаний и довольно точно понять, что же они могут в себе таить. Единственный вопрос, на который автор не может сейчас ответить, возобновились ли убийства малолетних детей в Свердловске и Свердловской области в 1941 и последующих годах. Такого рода статистика автору неизвестна; возможно, ясность в этом вопросе появится после сбора уральскими краеведами соответствующих данных.
На этом месте можно было бы поставить точку и закончить книгу, однако остаются два аспекта, по которым необходимо высказаться.
Первый касается личности таинственного товарища Винничевского, того самого «Потрошителя», которого правоохранительные органы не смогли отыскать в 1939 г., вернее, даже и не пытались. Имя, фамилию и род занятий этого человека спустя 80 лет определить крайне сложно, но можно сделать кое-какие предположения, сугубо на уровне интуиции. Это должен быть человек из той гомосексуальной тусовки, в ряды которой юного Володю Винничевского ввёл Николай Карпушин. Можно было бы заподозрить и его самого, но он не подходит по возрасту. Убийцу видели свидетели в Пионерском посёлке, и из их описания мы знаем, тот был очень молод, если и старше Винничевского, то незначительно.
Нам известно об очень хороших отношениях, связывавших некогда Винничевского с Гапановичем. После ухода первого из школы №16 эта дружба расстроилась, по крайней мере, в этом пытались уверить следствие и тот, и другой. Большой вопрос, насколько можно верить такого рода заявлениям. Гапанович работал в театре музыкальной комедии в котором часто бывал Владимир Винничевский, и он мог там бывать не как зритель, а как родственник работников театра – отец и дядя Владимира также работали в этом театре. Кстати, и Николай Карпушин тоже одно время работал в этом театре грузчиком. Таким образом, Гапанович и Винничевский имели замечательную возможность «случайно» встречаться, не вызывая особых подозрений. Даже если бы кто-то и увидел их вместе, встречу можно было объяснить тривиальным стечением обстоятельств. К сожалению, у нас нет фотографий ни Гапановича, ни других известных из материалов следствия друзей Винничевского, хотя было бы очень интересно посмотреть, насколько их внешность соответствовала описанию похитителя Лиды Сурниной. В число вопросов, которые предполагалось задать Эрнсту Неизвестному были вклю