лчановым он просил уничтожить какой-то другой нож.
Продолжение истории ещё занимательнее. Васька отправился к дому №98 по улице Луначарского, где проживал с матерью Баранов, и по пути встретил своего дружка Петра Царёва, который был старше Василия на год. И вот двое мальчишек – 12-и и 13-и лет – явились к Екатерине Барановой, вдове в возрасте 56 лет, и рассказали ей о просьбе сына. Мол, хлеба больше надо в передачку вложить и ножик отыскать в сундуке. Женщина показала сундук сына, мальчишки принялись в нём копаться и вскоре извлекли на свет Божий кинжал с упором, кончик лезвия которого… оказался отломан! Неожиданно, правда? Или наоборот, очень даже ожидаемо – это смотря как оценивать.
Интрига на этом не закончилась. Мальчишки вышли с ножом во двор и принялись его ломать. Зачем нож надо было ломать – понять решительно невозможно, до пруда в саду Уралпрофсовета всего 200 м, а до городского пруда – 600 м, для дворовых мальчишек, проводящих весь день на улице, это не расстояние. Нож, заброшенный в водоём, уйдет в ил, и через неделю никакие водолазы его не отыщут. Но – нет! – мальчишки принялись ломать нож, и в этом деле им стала помогать сестра Баранова. В результате лезвие они сломали-таки камнем, найденным во дворе, и обломки ножа через изгородь забросили на соседний участок. Избавились от ножа, если это, конечно, можно так назвать.
И вот проходит несколько дней и вдруг – экая неожиданность! – Пётр Царёв, старший товарищ Васьки Молчанова, оказывается на допросе в Отделе уголовного розыска. Его допрашивает лейтенант Вершинин, и Петруша, перепуганный и растерянный, рассказывает про то, как повстречал на улице Молчанова, а тот позвал его к матери Сергея Баранова, как они отыскали нож и стали его ломать.., ну и так далее.
Что должен был предпринять товарищ Вершинин, услыхав историю об уничтожении ценнейшей улики? Для него, как сотрудника уголовного розыска, знакомого с теорией и практикой следственной и оперативной работы, всё случившееся имело однозначную юридическую квалификацию – это пособничество в совершении преступления. Как известно, пособничество может осуществляться в разных формах, одна из которых – уничтожение улик либо содействие их уничтожению. В качестве первоочередной меры в этом случае напрашивается допрос Екатерины Барановой и Василия Молчанова с последующим выдвижением формального обвинения. Либо не выдвижением – это смотря какой результат дадут допросы.
Однако Вершинин поступил несколько иначе. Он организовал силами милиции поиск частей сломанного ножа на территории дворов и огородов, относящихся к домам №96 и №98 по улице Луначарского. На протяжении двух дней – 26 и 27 июля – милиционеры, руководствуясь рассказами Петра Царева и Василия Молчанова, осматривали надворные постройки, растущие во дворах кусты и разбитые грядки, надеясь отыскать лезвие со сломанным кончиком или рукоять с упором. Сильно старались, но ничего не нашли. Кстати, интересный момент – поиски начались за сутки до того, как Царёв дал официальные показания о своём содействии уничтожению ножа, но не станем сейчас придираться к датам, будем считать, что Вершинин просто подзадержался с оформлением допроса Петруши. Бывает.
Екатерина Михайловна Баранова была приглашена на допрос лишь 29 июля, в пятницу. Если Вершинин действительно узнал о попытке уничтожения ножа ещё 26 июля, то есть тремя сутками ранее, то непонятно, почему он так затянул с допросом. Очень странное промедление, принимая во внимание, что речь идёт о попытке уничтожения важнейшей для расследования улики – том самом ноже, которым, по всей видимости, наносились удары в голову Герде Грибановой, и кончик которого остался в черепе жертвы! Если уголовный розыск получит в своё распоряжение этот нож – всё, розыск закончен, отломанный кончик совмещается с лезвием, и эта железная улика намертво связывает с убийством девочки обладателя ножа. Ничего больше не надо, никаких экспертиз, никаких очных ставок, никаких доказательств – любой судья вынесет смертный приговор без колебаний. Ну, или как минимум 10 лет заключения, если следовать статье 136 УК РСФРС буквально. Тоже много, не сомневайтесь, 10 лет советских лагерей – это страшно, это хуже Освенцима и Заксенхаузена.
Лейтенант Вершинин поговорил с гражданкой Барановой на удивление мягко и корректно: ощущение, что разговаривал не с преступницей, а с невинной жертвой. Екатерина Михайловна полностью подтвердила рассказ Петра Царева о появлении в её квартире двух малознакомых мальчишек, о переданной ей на словах просьбе сына, о поисках ножа в сундуке, стоявшем в сенях. На вопрос лейтенанта, зачем она это разрешила, женщина просто ответила: «Не знаю, прямо растерялась». Замечательный ответ, принимая во внимание, что речь идёт не об убежавшем молоке, а о подсудном, вообще-то, деле.
После всей этой полнейшей чепухи Вершинин неожиданно задаёт вопрос, никак не связанный с поисками и уничтожением ножа: «Ночевал ли сын в ночь с 12 на 13?» На это Екатерина Баранова ответила лаконично: «Этого я не помню». После этого допрос был окончен. И никто гражданку Баранову не отправил на нары за противодействие правосудию.
Если кто-то подумал, что после этого лейтенант Вершинин вызвал на допрос Василия Молчанова и устроил маленькому мерзавцу за его проделки строгий нагоняй, то сразу внесём ясность – помощник начальника уголовного розыска ничего такого делать не стал. Он допросил Василия лишь 11 августа, то есть спустя две недели после описанных событий!
Трудно отделаться от ощущения, что товарищ Вершинин, деятельно приступивший к поиску ножа, вдруг потерял к этой важнейшей улике всякий интерес.
Но почему?
Да потому, что вся эта история с ножом – от начала до конца – есть не что иное, как милицейская провокация, спланированная и реализованная самим же Вершининым. И лейтенант лучше кого-либо другого знал, что никакого ножа с отломанным кончиком лезвия никогда не существовало. Точнее говоря, этим ножом никогда не владел Сергей Баранов и нож этот никогда не хранился в его сундуке в сенях. Всё это было подстроено Вершининым и им же самим запротоколировано.
Итак, присмотримся к истории с таинственным ножом внимательнее и попытаемся понять то, что скрыто за обтекаемыми формулировками официальных документов.
24 июля судмедэксперт Сизова при пальпировании крышки черепа Герды Грибановой находит обломанный кончик лезвия ножа, застрявший в кости, но достать его в тот день не может. На следующий день с использованием инструментов ей удаётся извлечь улику, о чём она сообщает в уголовный розыск либо вечером того же дня, либо утром следующего. В это самое время Сергей Баранов делает заявление, в котором сообщает о виновности в убийстве Сергея Кузнецова, уточняя, что орудием убийства явился нож, который Баранов отдавал своему другу 10 июля, а потом забрал обратно 16 числа, нож этот был изъят у Баранова при аресте. Ранним утром 26 числа, ещё ничего не зная об обнаруженном в черепе кончике ножа, Вершинин допрашивает Кузнецова и получает подтверждение слов Баранова. Правда, в тот момент Кузнецов заявляет, будто убийство он совершал вместе с Барановым, но этот пустяк в тот момент представляется несущественным, с ним можно будет разобраться в ходе последующих допросов, так сказать, отрихтовать всякого рода нестыковки и подогнать рассказы подельников «под общий знаменатель». Вершинин заканчивает допрос Василия Кузнецова в 6 часов 20 минут утра с чувством глубокого удовлетворения, считая, что дело раскрыто и о достигнутом успехе можно докладывать начальнику ОУР. В то время он ещё ничего не знает об открытии судмедэксперта Сизовой – экая незадача! На радостях товарищ Вершинин докладывает начальнику уголовного розыска товарищу Цыханскому о раскрытии зверского убийства малолетней Герды Грибановой, поясняя, что убийцы сознались, их заявления закреплены протоколами и, в общем, налицо очередная победа защитников соцзаконности.
Георгий Исаевич Цыханский, руководствуясь неписанным правилом советского чиновника «кто первый доложил – тот и герой», рапортует об успехе своего отдела руководству управления и областному прокурору. Возможно даже, доклад пошёл и в обком, как ни крути, а расследование было «резонансным», как сказали бы сейчас. В кабинете начальника уголовного розыска появляются ответственные работники прокуратуры, которые лично допрашивают Василия Кузнецова и убеждаются в факте добровольного признания им своей вины. Вуаля! Героям успешного расследования можно пить шампанское или водку в зависимости от личных пристрастий и протыкать дырки в петлицах для новых «кубов»!
И только после всех этих победных реляций вылезает телефонограмма судмедэксперта Сизовой, из которой становится ясно, что нож убийцы должен иметь отломанный кончик. Более того, линии сколов лезвия ножа и кончика должны совпадать при совмещении, то есть при приложении кончика тот должен точно соответствовать первоначальному контуру лезвия. А значит, нож, найденный у Баранова, на роль орудия убийства не годится – он не повреждён. Более того, любой другой нож тоже не будет годиться, ибо при совмещении отломанный кончик и его лезвие должны образовывать единое целое. А ножа-то такого нет! И откуда его брать – непонятно!
Это настоящий удар ниже пояса! Доблестные советские сыскари Вершинин и Цыханский уже прокукарекали в высокие инстанции о раскрытии скандального убийства, и вдруг их фальсификация становится очевидной в считанные часы после триумфа! В точности по русской пословице: лапти сплели и концы схоронили, да они всё равно вылезли. Самое неприятное заключалось в том, что Вершинин «подставил» своего начальника Цыханского – подобного в этой среде не прощали никогда.
Что в этой ситуации остаётся делать помощнику начальника угро? Самоубийство – это выход честного человека, а людям этой формации такого рода мысли не приходили по определению. Вершинину, если только он хотел и далее работать там, где работал, надлежало изобрести второй нож, то есть второе орудие убийства. Глагол «изобрести» в данном случае надо понимать буквально, то есть в значении «выдумать», причём проделать это так, чтобы никто никогда этот нож к материалам расследования не приобщил, но чтобы при этом нашлись свидетели, утверждавшие, что этот нож ког