у – в городе уже долгое время ходили слухи о похищениях детей, и судьбу испытывать никто не хотел. Рая покивала в ответ на мамины предостережения, ладно-ладно, дескать, поняла и вышла из дома.
Раиса, продолжая разговор со своей сестрой Софьей Десякшиной, стала собираться сама. Но минут через 10-15 в комнату ворвался Виктор Зайцев, сосед Рахматуллиных, с окровавленной Раисой на руках. Девочка была вся в крови, на лице её не было живого места.
Никто из жильцов коммунального дома не имел телефона, зато телефонный аппарат был установлен на вахте Дворца пионеров. Виктор помчался туда, сделал сообщение о ранении ребёнка, благодаря чему удалось быстро вызвать машину «скорой помощи». Раненую девочку и её мать доставили в институт травматологии, где Раечке оказали необходимую помощь и стабилизировали состояние.
Немаловажным обстоятельством, непосредственно повлиявшим на последующие события, оказалось то, что преступление произошло в один из крупнейших коммунистических праздников. В такие дни правоохранительные органы демонстрировали повышенное внимание ко всем антиобщественным выходкам и уж тем более к тяжким преступлениям, поскольку их можно было расценить как имеющие политический подтекст. Поэтому случившееся с Раисой не могло остаться без самого пристрастного внимания милицейского начальства. Ещё не наступил полдень, а во Дворце пионеров, в доме №4 по улице Шевченко и в саду Уралпрофсовета деятельно работали бригады сотрудников уголовного розыска, занятые поиском улик и опросом потенциальных свидетелей.
Картина складывалась следующая. Между 9 и 10 часами утра из Дворца пионеров через сад к дому, в котором проживали Рахматуллины и Зайцевы, прошёл Петр Филиппович Кучин, охранник Дворца. Это был мужчина в возрасте – на момент описываемых событий ему шёл 55-й год – хорошо знавший всех обитателей дома. Дело заключалось в том, что муж Рахматуллиной Тибадула в зимнее время подхалтуривал во Дворце пионеров, заливая ледяной каток водой и поддерживая его в рабочем состоянии. Мать же Виктора Зайцева работала в постоянном штате Дворца пионеров уборщицей. Итак, Кучин покрутился у дома, поговорил с Асией Рахматуллиной, узнал от неё, что мужа нет дома, потом постучал в комнату Зайцевых, поболтал с Виктором некоторое время и ушёл. Зачем приходил – непонятно.
Рая ушла из дома в сад, как было сказано выше, около 10 часов. Примерно в 10 минут одиннадцатого или чуть позже Виктор Зайцев вышел из комнаты на террасу, обращённую в сторону сада. Оттуда он увидел окровавленную Раю, стоявшую на дорожке, которая вела от дома к уборной. Расстояние, с которого он видел девочку, составляло, как стало ясно после измерения, 60 метров. Молодой мужчина – а Виктору едва исполнилось 27 лет – легко перепрыгнул через перила террасы и подбежал к девочке, желая оказать помощь. Первой мыслью, пришедшей ему в голову, явилось предположение о несчастном случае, саморанении Раи. Однако, когда он спросил девочку, что с ней случилось, та ответил, что её изрезал ножом дяденька, а после секундного замешательства девочка поправилась и сказала, что ножом её резала тетёнька. Не помня себя от волнения, Виктор подхватил несчастную девочку на руки и помчался к дому.
Дальнейшие события известны и подтверждались показаниями уже нескольких свидетелей, так что вся интрига сводилась к вопросу, что же случилось в саду в интервале с 10 до 10:15 замечательным солнечным первомайским утром?
Осмотр сада и уборной, проведённый сотрудниками 1-го отделения уголовного розыска под руководством лейтенанта Лямина, позволил сделать важное открытие: капли крови оказались найдены как внутри одного из двух внутренних отделений уборной, так и снаружи. Причём капли снаружи были размазаны. После некоторого обсуждения данного обстоятельства сотрудники уголовного розыска сошлись во мнении, что кровь размазала сама же Рая, придерживавшаяся рукой за стенку уборной. Этот вывод основывался на том, что следы размазывания были отмечены на небольшой высоте, соответствовавшей как раз росту ребёнка. Рядом с уборной была найдена шёлковая шаль, принадлежавшая Рае. Эту шаль мать повязала ей на голову перед тем, как девочка отправилась гулять. Шаль не имела следов крови, и эта деталь свидетельствовала о том, что её сняли с головы девочки до начала нападения.
Прежде чем двигаться дальше и выдвигать какие-то версии, следовало понять, какие же именно повреждения получила Рая Рахматуллина и как она сама описывала произошедшее. Некоторая ясность в этом вопросе появилась около 16 часов, после того, как девочке в Институте травматологии оказали необходимую помощь и мать получила возможность поговорить с Раей. Согласно истории болезни на лице Раи врачами были зафиксированы 24 колото-резаных ранения эллипсоидной формы размером от 3 до 8 мм, не проникавших глубоко в кожу и расположенных довольно равномерно с правой стороны лица. Ранения достигали уха и угла нижней челюсти, присутствовали на веках правого глаза, которые во время осмотра были отёчны, в силу чего глаз не открывался. Два колото-резаных ранения были отмечены на передней поверхности шеи немного левее осевой линии, это были поверхностные порезы длиною 5 и 10 мм. В истории болезни присутствовала довольно странная для такого документа фраза: «Создаётся впечатление, что по лицу точно проведено тёркой». История болезни фиксирует состояние пациента в момент обследования и не комментирует причины отмеченных отклонений от нормы. В принципе, на этот счёт допускаются записи со слов самого больного, но они не обязательны, врач будет оказывать помощь независимо от того, пожелает ли пациент что-то сказать о причине своего заболевания или нет. И уж тем более недопустимы в истории болезни разного рода домыслы о причине заболевания и возникшие по этому поводу впечатления врача. Между тем, предположение о том, что по лицу девочки провели тёркой – это чистой воды домысел. Можно сказать, что в данном случае врач Шмиль Эршевич Яворский, осматривавший Раю Рахматуллину, вторгся в область судебно-медицинской экспертизы, которая явно находилась вне пределов его компетенции. При этом запись о состоянии раненой девочки в первый день госпитализации оказалась явно неполной – ребёнку посчитали пульс, но не измерили температуру. Точнее, её, безусловно, измеряли и не один раз, но не зафиксировали показания. Медицинский осмотр в Травматологическом институте не выявил каких-либо повреждений половых органов или следов манипуляций в области промежности.
Это, однако, был не единственный казус, связанный с историей болезни Раи Рахматуллиной. В больничных документах было записано, что девочку доставили… 30 апреля 1939 г.! Ошибку, связанную с невниманием врачей, можно всерьёз не рассматривать: во время Первомайских торжеств городская радиотрансляционная сеть вела вещание выступлений партийного и советского руководства области, город расцвечивался флагами и транспарантами, по улицам двигались многотысячные колонны демонстрантов с кумачовыми лозунгами разной степени пафосности, военнослужащие и работники милиции были облачены в парадную форму одежды – в общем, не заметить торжественной обстановки на городских улицах было просто невозможно. Между тем датой госпитализации Раи Рахматуллиной, повторим, указано 30 апреля, и эта же дата в дальнейшем попала в заключение судебно-медицинской экспертизы, о которой мы вскоре скажем подробнее. То есть ошибочная дата фигурирует в документах двух различных учреждений, что, вообще-то, не лезет ни в какие ворота.
Как такое могло случиться, и что вообще означает подобная манипуляция?
Все чрезвычайные происшествия, случавшиеся в дни государственных праздников Советского Союза, попадали на особый контроль областного руководства, о чём было написано выше. В условиях жесточайшей цензуры уже с середины 1920-х гг. оппозиционные партии и движения практически не имели возможности громко заявить о себе и обратиться к широкой общественности. Такие попытки пресекались силовыми ведомствами на корню. Для противников Сталина единственный реальный шанс стать широко известными и привлечь внимание общества заключался в проведении каких-либо протестных акций в праздничные дни. Ярким примером такого рода действий могут служить альтернативные митинги и демонстрации, которые троцкистская оппозиция устроила в Москве 7 ноября 1927 г., в 10-летнюю годовщину Октябрьского переворота (это был одновременно и день рождения Льва Троцкого, такое вот совпадение!). Урок этот пошёл Сталину впрок, и с этого времени все чрезвычайные происшествия в праздничные дни стали привлекать к себе самое пристальное внимание государственного руководства. Информация из регионов обобщалась в Наркомате внутренних дел и докладывалась членам Политбюро, причём вполне заурядные эксцессы, которые в обычной обстановке не привлекли бы к себе никакого внимания, могли явиться поводом для самых серьёзных оргвыводов. Понятно, что такое отношение требовало от региональных руководителей пускаться на разного рода ухищрения для создания необходимой для отчёта благостной картинки.