Уральский Монстр — страница 38 из 142

Интересно, да?

Кроме того, была непонятна цель утреннего визита. Кучину прямо задавали вопрос о его обязанностях в праздничный день, и тот заявил, что имел поручение находиться в саду Уралпрофсовета и следить за построением праздничной колонны из числа детей работников Дворца пионеров. Дело было серьёзным, во времена захлестнувшего страну террора демонстрация лояльности к власти и политической благонадежности имели огромное значение для каждого, кто не хотел ощутить на себе пристрастное внимание всевидящего ока госбезопасности. Явка на митинги и демонстрации была обязательна, праздничный день давался рабочему человеку не для того, чтобы он грел поясницу на диване, а для того, чтобы он участвовал в массовых мероприятиях и деятельно выражал восторг и полное одобрение политики партии и правительства. Состав явившихся на демонстрацию проверялся дважды – при построении колонны и по окончании шествия, то есть после прохождения перед трибунами (последнее делалось для того, чтобы люди не сбегали после начала движения колонн). Кучин в числе некоторых других работников Дворца пионеров должен был следить за построением колонны в саду Уралпрофсовета и не допускать детских шалостей – чтоб детвора не орала, не ломала ветки и не залезала на деревья. Выдвижение колонны из сада должно было состояться в 11 часов утра.

Получалась интересная картина. Кучин должен был находиться в саду и следить за сбором детской колонны, а вместо этого он направился в гости к своим знакомым в дом, находившийся на противоположном краю сада. Зачем он так поступил и какое такое срочное дело его погнало в этот непонятный вояж, Петр объяснить так и не смог. Асия Рахматуллина твёрдо помнила (и сестра её это подтвердила), что Кучин зашёл после того, как Рая ушла на улицу. То есть возникало предположение, что он явился на разведку, убедился, что девочки дома нет, и отправился искать её в саду.

Правда, облик 55-летнего мужчины никак не вязался с описанием потерпевшей, утверждавшей, что напал на неё высокий молодой человек, но.., это ничего, строго говоря, не доказывало и не опровергало. Не будем забывать, что Рая в разное время разным людям говорила, будто её избивала женщина.

В общем, с точки зрения советских милиционеров, Пётр Кучин казался весьма подозрителен. Видимо, на их воображение определённым образом влиял устоявшийся шаблон, связанный с восприятием сексуальности мужчин пожилого возраста, мол, седина – в бороду, бес – в ребро. Отчасти для этого основания имелись, многие мужчины по мере ослабления потенции действительно переносят свой сексуальный интерес на все более молодых женщин. Эвфемизмы «сладострастник» и «старый сатир» придуманы как раз для обозначения такого рода стареющих сексуальных хищников. Образ извращённого пожилого мужчины давно сделался традиционным для классической литературы, такие типажи можно найти в произведениях Бальзака, Флобера, Достоевского, Крестовского, Толстого и др. Правда, к педофилии данное явление имеет отношение довольно опосредованное.

Педофилы делятся на две весьма несхожие категории – так называемых ситуационных и регрессивных. Первые совершают посягательства на детей лишь в неадекватном состоянии, то есть в алкогольном или наркотическом опьянении. Определяющим для них является доступность жертвы. Ситуационный педофил может долгое время грезить на тему секса с ребёнком, но никаких практических шагов для реализации своих фантазий предпринимать не будет, довольствуясь традиционными отношениями. Регрессивный педофил, в отличие от ситуационного, контроль над собой не теряет, во время своих посягательств действует взвешенно, рационально, обдуманно. Секс с детьми является для него наиболее предпочтительной формой половой активности, традиционный секс таким лицам неинтересен и отношения со взрослым партнером регрессивный педофил использует лишь в целях маскировки своих истинных наклонностей. Необходимо ясно понимать, что педофилия никак не обуславливается возрастом, другими словами, ошибочно думать, будто пожилые мужчины склонны к этому пороку в большей степени, чем молодые.

Сотрудникам свердловского уголовного розыска эти тонкости криминальной психологии были незнакомы, так что Пётр Кучин попал «под колпак». В Свердловск он приехал в 1931 г., до этого жил и работал в городах Ревде и Нижнем Тагиле. Сотрудники уголовного розыска проверили его прошлое, предполагая, что прежде за Петром Филипповичем водились какие-то грешки, но ничего предосудительного им обнаружить не удалось. Помимо вопросов о прежних судимостях и нарушениях закона, у Петра Филипповича поинтересовались и социальным происхождением – это вообще довольно любопытная примета того времени, выражающая склонность властных структур видеть вокруг явных или замаскированных классовых врагов. Анкеты, заполнявшиеся перед началом допросов, помимо вполне понятных пунктов о наличии судимостей, месте проживания и семейном положении, содержали довольно неожиданные по современным представлениям вопросы о социальном происхождении допрашиваемого, его социальном положении, службе в рядах Белой армии. Без ответов на такого рода вопросы не обходился ни один обстоятельный допрос. Нетрудно догадаться, что допрашиваемые стремились показать свою «классовую близость» и обычно весьма обстоятельно рассказывали о собственной бедности и рабоче-крестьянском прошлом. Единственным из персонажей, кто честно признался в том, что жил до Октябрьского переворота 1917 года зажиточно, являлся Леонтьев, один из подозреваемых в убийстве Герды Грибановой (да и тот постарался убедить допрашивающего в том, что его раскулаченные отец и дядья героически сражались на стороне Красной армии). В общем, пролетарская сыскная наука исходила из того, что если показания даёт рабочий, то они получают одну оценку, а если дореволюционный инженер – то оценка его слов должна быть совсем иной, ибо это человек «классово чуждый».

Кучин рассказал, что отработал 20 лет рабочим в листопрокатном цехе металлургического завода, всю жизнь жил бедно, владел хатёнкой в одну комнату и лошадью. О причине переезда в Свердловск в 1931 г. в протоколах его допросов ничего не говорится, но на словах какие-то объяснения, безусловно, были даны. Не забываем, что 1931 год – это самый разгар продовольственного кризиса, время карточек и неотвратимо подступающего голода, так что стремление жить и работать в большом городе понять можно – там проще выжить.

Формально Кучину ничего нельзя было вменить, однако он надолго остался под подозрением. С него взяли подписку о невыезде, и он по меньшей мере на полтора месяца оказался в положении человека, вынужденного доказывать, что он не так плох, как про него думают. Раз в неделю его вызывали в уголовный розыск для бесед – это была такая форма допроса без составления протокола, – во время которых пытались поймать на разного рода противоречиях или нестыковках. В общем, поджаривали на медленном огне, дожидаясь либо неосторожной оговорки, либо сознания в содеянном.

Вызвал у сотрудников уголовного розыска подозрения и Виктор Зайцев, тот самый мужчина 27 лет, что первым увидел раненую Раю и на руках отнёс её матери. Вроде бы совершил он дело хорошее, помог ребёнку, но почему во время первомайских торжеств он находился дома, а не в праздничной колонне? Неявка на демонстрацию в то время – это веский повод задуматься о добропорядочности советского гражданина.

Виктору, работавшему плотником на мебельном комбинате, пришлось объяснять неявку на торжественное мероприятие. Из его слов следовало, что он имел намерение отправиться на Первомай в новом костюме, пошив которого заказал в ателье, но выполнение заказа затянулось, и костюм в срок не был готов. Не имея выходного костюма, Виктор не мог быть допущен в праздничную колонну трудящихся мебельной фабрики. Такое вот объяснение! Звучит по нынешним временам несколько диковато, но из песни слов не выкинешь. В общем, профком официально разрешил Виктору не участвовать в демонстрации ввиду отсутствия праздничной одежды.

Внушало подозрение и то, что молодой мужчина на свою беду оказался неженат – это было весьма нетипично для второй половины 1930-х гг. Тут любой сотрудник уголовного розыска не мог не задаться вопросом: а как же у Виктора Зайцева обстоят дела с половой жизнью – поддерживал ли он интимные отношения вне брака или занимался онанизмом? И то, и другое с точки зрения тогдашних представлений было весьма нехорошо, первое расценивалось как аморальное явление, неоспоримое свидетельство нравственного разложения, а второе – онанизм – относилось к разряду серьёзных половых извращений, опасных для здоровья. Медицина того времени всерьёз доказывала, что онанизм приводит к различным поражениям центральной нервной системы, вплоть до провокации эпилепсии, ухудшению памяти, нарушениям работы мозга, цианозу кожных покровов и прочим ужасам. В советских публикациях той поры упоминались работы учёных 19-го столетия, якобы обнаруживавших связь онанизма с криминальным поведением, склонностью к самоубийствам, развитием душевных болезней и т.д. Причём из популярных книжек того времени, в которых публиковалась подобная наукообразная галиматья, невозможно было понять, идёт ли речь только о мужской мастурбации, или о женской тоже? Помимо огромного числа разного рода популярных публикаций на данную тему во множестве издавались и претендующие на научность исследования (яркий пример такового – монография Л. Я. Якобзона «Онанизм у мужчин и женщин», изданная в 1928 г. в Ленинграде и выдержавшая в последующие годы четыре переиздания. Судя по всему востребованная была книга!).

По меркам советской научно-популярной литературы времён 1920-1930-х гг. книжка Л. Якобзона «Онанизм у мужчины и женщины» была не только исключительно полезна, но и весьма выгодна с точки зрения реализации. Её раскупали работники книготорговых сетей для последующей перепродажи ещё на пути к прилавку – это был очень выгодный для спекуляции товар.

В общем, безбрачие Зайцева вызывало подозрения, хотя ничего конкретного ему инкриминировать было нельзя. Рая ни единым словом не обмолвилась о нападении н