спевала. По чистой случайности преступник с похищенной жертвой прошёл прямо под окнами дома, в котором жили Голиковы, поэтому-то его и увидели сестры и мать. Если бы он выбрал другую дорогу, то факт похищения мог бы открыться ещё очень нескоро.
Краснов дотошно расспросил Галину о приметах преступника, и девочка в деталях его описала. Вообще же, её показания очень ценны, нельзя не удивляться тому, сколь толково и здраво совсем ещё юная девочка отвечала на задаваемые вопросы. Процитируем описание внешности, сообщённое Галей Голиковой во время допроса 8 сентября – это очень важное свидетельство и нам придётся к нему ещё не раз обратиться: «Парень этот молодой, ему лет 16. У него длинные лохматые волосы, зачёсанные назад, чёрные. Лицо у него особенное тем, что книзу и кверху оно значительно уже, чем в средине. Лицо смуглое, брови тёмные, не особенно густые. Ноги у него длиннее туловища, рост средний. Одет он был в серые брюки и в рубашку серого цвета с каким-то синеватым оттенком. Обут в полуботинки, цвета не помню. В общем, нужно сказать, что он был не неряшливым. Рубашка была заправлена в пояс брюк. Ранее я этого парня не видела, не встречала я его и после. Узнаю ли его при встрече, я сказать затрудняюсь».
И разумеется, во время этого допроса следователь по важнейшим делам коснулся опознания Маруфа Гаянова, которое, напомним, следователь областной прокуратуры Южный проводил 11 августа по фотографии последнего. Тогда Маруфа опознали Галя Голикова и Антонина Шевелева. Ну как «опознали»… Это Южный написал в «протоколе предъявления», что опознали, а Краснов, хорошо зная все ужимки и специфические приёмчики своих коллег по прокурорскому цеху, обоснованно усомнился в этом опознании. Поэтому и завёл разговор об этом с Галей и услышал от девочки такие слова: «Я считаю, что гражданин этот несколько похож на гражданина, похитившего Лиду, но это не он. Сходство между ними очень незначительное».
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот вам, дорогие сыщики, и Маруф Гаянов в роли основного подозреваемого. Было отчего Краснову крепко задуматься.
9 сентября Краснов добрался до Грамолина, точнее, до документов, вышедших из-под его пера. Следователь по важнейшим делам не мог не обратить внимание на беспомощный в профессиональном отношении акт судебно-медицинского исследования тела Риты Ханьжиной, представленный Грамолиным органам следствия 5 июля 1939 г. Надо понимать, что судебно-медицинский эксперт производит вскрытие умершего человека не из простого любопытства и желания посмотреть, что там внутри, а с целью выявить и сообщить следственным органам ориентирующую для проводимого расследования информацию.
В Советском Союзе в 1929 г. были приняты «Правила судебно-медицинского исследования трупов», которые формализовали процедуру вскрытия и предписали перечень действий судмедэксперта при работе с телом и отдельными органами (взвешивание, обмеры, производимые разрезы). Акты СМЭ, подписанные Грамолиным, весьма условно следуют этим «Правилам…» и составлены совершенно произвольно. Такое ощущение, что эксперт руководствовался сугубо личными предпочтениями – про это напишу, про другое не стану, тут увидел, а вот сюда смотреть не буду. Трудно сказать, чем объясняется такое отношение Грамолина к должностным обязанностям, то ли эксперт позволял себе употреблять спиртное в рабочее время, то ли просто не считал себя скованным какими-то формальностями. (Кстати, внимательный читатель мог обратить внимание на то, что после приезда из Москвы в последней декаде августа Краснова и Брагилевского вскрытие Ники Савельева проводил Борис Борейко. Трудно отделаться от ощущения, что московские визитеры настояли на том, чтобы поручить вскрытие другому специалисту, поскольку сомневались в компетентности Грамолина. Правда, автор считает необходимым подчеркнуть, что это чисто интуитивная догадка – документов, подтверждающих её, в материалах уголовного дела нет.)
Краснов, начитавшись писанины Грамолина, направил 9 сентября в Областную судебно-медицинскую лабораторию «Постановление», выдержанное в весьма раздражённом тоне, что крайне необычно с точки зрения правил деловой переписки. Начиналось оно следующим образом: «Следователь по важнейшим делам при прокуроре Союза ССР Краснов, рассмотрев материал следственного производства по делу о хищении и убийстве девочки Ханьжиной Маргариты… и имея в виду, что заключение, данное врачом Грамолиным, не отвечает на целый ряд вопросов, вытекающих из обстоятельств дела и из данных, полученных в результате исследования трупа… постановил поручить Свердловскому городскому суд. медицинскому эксперту Грамолину дать дополнительное заключение по следующим вопросам». Далее следовали 7 вопросов, из которых мы приведём здесь наиболее значимые для понимания картины убийства Риты Ханьжиной (стилистика документа сохранена):
«1) Как давно последовала смерть девочки Ханьжиной по отношению ко времени вскрытия трупа её? (Просто удивительно, как судмедэксперт забыл дать ответ на этот важнейший для любого расследования вопрос – прим. А. Р.)
3) Не свидетельствует ли наличие растянутого, зияющего заднепроходного отверстия о том, что девочка Ханьжина была использована в половом отношении в задний проход? Если да, то прижизненным, посмертным или в состоянии агонии было это совокупление?
4) Производилось ли исследование мазков слизистой половых органов и прямой кишки и каков результат? (Невероятно, но о взятии мазков с целью выявления микроследов спермы Грамолин тоже умудрился ничего не написать в своём акте! – прим. А. Р.)
6) Не имелось ли на лице и теле трупа прижизненных или посмертных колото-резаных ранок в тех местах, где при наружном осмотре трупа обнаружены «причинённые личинками мух отверстия на кожных покровах»?
То, что написал в ответ Грамолин, честно говоря, всерьёз заставляет усомниться в его адекватности. Удивительно, но он даже не понял заданных вопросов. В ответ на первый вопрос – о давности смерти, он взялся рассуждать о причине смерти, в качестве таковой указал на асфиксию, удавление руками и наличие соответствующих кровоизлияний. Затем он перечислил сопутствующие асфиксии изменения внутренних органов и ничего не написал о давности смерти. Невероятно! При чтении не оставляет ощущение, что это не переписка ответственных лиц, облечённых государством серьёзными полномочиями, а какие-то не очень умные каламбуры в стиле «Comedy club», когда ответ ни в малейшей степени не соответствует заданному вопросу.
Тем не менее вопрос про растянутый ректум Грамолин понял верно и сдержанно ответил, что «наличие растянутого задне-проходного отверстия (при учёте обстоятельств дела) до некоторой степени даёт основание предполагать, что девочка Ханьжина стала жертвой извращённого удовлетворения половых потребностей неизвестного мужчины».
Про исследование мазков Грамолин в своём ответе следователю по важнейшим делам не ответил ничего. Ну, то есть вообще! Вынес, так сказать, вопрос за скобки.
При этом судмедэксперт очень интересно ответил на вопрос о наличии колото-резаных ран. Процитируем его ответ целиком, потому что, ответ этот, во-первых, очень важен для следствия, поскольку позволяет понять присущую преступнику манеру действий в момент нападения, а во-вторых, неверен и со всей очевидностью демонстрирует пугающее невежество городского судмедэксперта. Итак, Грамолин написал: «Повреждений прижизненного происхождения, кроме описанных кровоизлияний на шее и голове и ссадин около рта, на трупе не имеется. Отверстия и ходы в кожных покровах посмертного происхождения – проделаны червями (личинками)». Своим ответом Грамолин продемонстрировал очевидное непонимание разницы между червями и личинками, что совсем не одно и то же как по своей природе, так и по характеру разрушающего воздействия на труп, а кроме того, показал себя очень несведущим специалистом. В то время криминалистическая энтомология ещё не сформировалась и специфические знания о поведении насекомых и причиняемых ими разрушениях не интересовали судебных медиков, однако общее представление о посмертных метаморфозах человеческого тела судебная медицина, разумеется, имела. Студентов – будущих судмедэкспертов – учили распознавать повреждения, наносимые крупными и мелкими животными, рыбами, различными насекомыми, для чего на профильных кафедрах медицинских вузов имелись в большом количестве соответствующие наглядные пособия. Подготовку судебных медиков первой половины 20 столетия недооценивать не надо, это были эрудированные специалисты, хорошо разбиравшиеся не только в узкомедицинских вопросах, но и широком спектре смежных научных дисциплин. К сожалению, этого нельзя сказать о Грамолине – он не только дал неверное заключение во время экспертизы, но и повторил его, отвечая на вопросы, поставленные Красновым. Как Грамолин сумел сделать карьеру и стать городским судебно-медицинским экспертом – воистину загадка, его пример бросает тень на всю систему профобразования и продвижения по службе советских судмедэкспертов.
Забегая несколько вперёд, следует отметить, что в конце концов здравый смысл восторжествовал и невежественного специалиста коллеги всё же подправили, о чём в своём месте ещё будет сказано.
В самом конце своего дополнения к заключению Грамолин точно спохватился и написал-таки мнение о давности наступления смерти Риты Ханьжиной, с вопроса о которой начиналось постановление Краснова. По мнению судмедэксперта, девочка была убита за 4-5 дней до времени проведения вскрытия её тела. Что ж, спасибо товарищу Грамолину и на том, мог ведь ничего не написать, с такого станется!
В те же самые дни первой декады сентября следователь по важнейшим делам допрашивал некоторых из свидетелей, видевших Алю Губину, раненную 12 июня в парке за школой №5 Пионерского посёлка. Все эти лица в своё время были зафиксированы милиционерами, их опрашивали сотрудники угро, но Краснов посчитал необходимым поговорить с некоторыми из них лично. Он вызывал на допросы людей постарше, например, проводницу железнодорожных вагонов Пелагею Протасову, 54-х лет, Марию Каспер, домработницу 47 лет, её мужа Даниила Каспера, 50 лет, явно рассчитывая услышать от людей в возрасте рассказ более взвешенный и объективный, нежели от молодёжи. Трудно сказать, в какой степени ожидания следователя по важнейшим делам оправдались – никто из допрошенных не вспомнил ничего существенного, среди них не было лиц, видевших нападавшего или хотя бы кого-то, кто двигался в лесной зоне вместе с ребёнком.