льника Управления РКМ Александра Урусова, хотя в левом верхнем углу отпечатано: «„Утверждаю“ Нач. УРКМ – Пом. нач. УНКВД по Свердловск. области – капитан милиции /А. Урусов / _____ 1939 г.». Иными словами, документ подготовлен, а вот резолюции шефа почему-то нет, хотя Урусов присутствовал при первом недокументированном допросе Винничевского, в этом не может быть никаких сомнений.
«Постановление» это вообще выглядит очень чистым и аккуратным, обычно документы, которые передвигались по столу и передавались из рук в руки, вид имеют несколько более потрёпанный. Интересна и другая деталь – Владимир Винничевский подписал «Постановление», что означает, что оно ему было объявлено, но не поставил дату, хотя для этого на документе имеется соответствующая графа и по процессуальным нормам арестант вписывает дату ознакомления своей рукой. Но в данном случае строчка эта пуста.
Это заставляет нас предположить, что подшитое в следственных материалах «Постановление» совсем не тот документ, который был подготовлен и предъявлен Винничевскому вечером 24 октября 1939 г. Тот документ исчез, и вместо него спустя несколько недель, примерно во второй декаде ноября 1939 г., появился этот. Понятно, что при всех этих манипуляциях начальник Управления милиции Урусов не присутствовал, потому-то его подписи и резолюции на «Постановлении» нет, а подделать их в силу очевидных причин никто не решился. Разумеется, никто не позволил арестанту указать истинную дату, когда он ставил свою подпись. Строчку с датой вообще могли прикрыть листом бумаги, чтобы Винничевский её не увидел и вопросов не задавал – эти фокусы с прикрыванием документов вполне в стиле затейников из сталинского НКВД. Для чего это было проделано? Цель была одна – скрыть, что изначально Винничевскому инкриминировалась та самая статья 136, пункт «е», по которой и должно было возбуждаться и проводиться расследование, а вот затем статью изменили на более тяжкую, расстрельную.
Помимо описанных выше мелочей, существует ещё одно весомое доказательство подделки «Постановления об избрании меры пресечения». 25 октября, то есть на следующий день после задержания Винничевского, за подписью Урусова, Брагилевского, Вершинина появилось постановление о заключении под стражу Винничевского в качестве обвиняемого по статье 59.3, о чём надлежало просить санкцию областного прокурора. Документ этот явно рабочий, у него потрёпанные края, видно, что его сгибали пополам, бумага с дефектами, на нём даже присутствует затёртый след резолюции некоего Цыганкова (кто такой – неизвестно), которую, похоже, стёрли ластиком. В общем, именно так и должен выглядеть документ, который носили из кабинета в кабинет, передавали из рук в руки и т.п. Полный контраст с девственно-чистым и аккуратным «Постановлением об избрании меры пресечения». Важный момент, на который нельзя не обратить внимание: Винничевский этого документа не видел ни 25 октября, ни позже. Другими словами, про обвинение по статье 59.3 УК РСФСР он в первые дни и недели после ареста ничего не знал. Деталь эта очень важна для нашего повествования и в своём месте станет ясно почему.
Пока же продолжим разбираться с бумажками. Санкция исполняющего обязанности облпрокурора Козлова была получена в тот же день, то есть 25 октября 1939 г., на что указывает проставленная его рукой дата, но речь сейчас не об этом, а немного о другом. Винничевского не могли арестовать по статье 59.3 до соответствующей санкции прокурора, а санкция эта появилась лишь на следующий день. И это означает, что «Постановление», в котором указана статья 59.3, – липа. Для того, чтобы маленький милицейский фокус не особенно бросался в глаза, эти два документа – то есть «Постановление об избрании меры пресечения» и «Постановление о привлечении в качестве обвиняемого» – спрятали в буквальном смысле этого слова. Их поместили в разные части следственных материалов: первое из поименованных постановлений вшито в 1 том (стр. 20), а второе – в 4 том (стр. 9), хотя по смыслу и хронологически они должны помещаться рядом, более того, «Постановление об избрании меры пресечения» должно находиться после «Постановления о привлечении в качестве обвиняемого».
Какое красноречивое хитроумие!
Таким образом, можно считать доказанным, что допрос Винничевского начинался с предъявления ему обвинения по статье 136, пункт «е», что представлялось вполне логичным в отношении задержанного с поличным похитителя ребёнка, пытавшегося задушить жертву. После формального выдвижения обвинения Винничевскому было объявлено, что он арестован и после допроса отправится в КПЗ Управления РКМ. Вполне тривиальное начало, вроде бы. Но после весьма впечатляющего рассказа, услышанного во время допроса, сталинские правоохранители решили: «Этого молодца надо под „вышку“ подводить, расстреливать без разговоров, десять лет лагерей ему мало!» И поэтому расследование сделало незаметный такой кульбит и его стали вести как дело о бандитизме, подразумевая расстрел подследственного. При этом сам подследственный ничего об этом не знал и находился в твёрдой уверенности, что ему по-прежнему инкриминируется статья 136, пункт «е».
Кто-то может решить, что автор совершенно напрасно углубился в эту юридическую казуистику и нагружает читателя информацией, которая не имеет ни малейшей познавательной ценности. Но – нет! – такое мнение ошибочно. Перед нами очень важный момент, без объяснения которого многое в последующем расследовании останется непонятным. О проделанном милиционерами и прокурорами фокусе с подменой обвинения надо будет помнить постоянно, поскольку он будет оказывать серьёзное влияние на события и нам в своём месте ещё придётся к нему вернуться. Можно сказать так: товарищи милиционеры перехитрить-то Винничевского перехитрили, благо проделать это было совсем несложно, но эти игры в псевдозаконность выйдут им боком и помешают провести нормальное расследование. Эту мысль автор в своём месте постарается объяснить с максимальной полнотой.
К полуночи допрос был закончен, руководители розыска обсуждали неотложные меры, которые следовало принять в ближайшие дни: «выводку» преступника на местность, дабы тот закрепил свои признательные показания и указал места совершения преступлений, необходимость назначения и сроки проведения психиатрической экспертизы, розыск тела Таси Морозовой и т.д. Дел на самом деле было много, следовало определиться с наиважнейшими и определить круг лиц, которым предстояло поручить их исполнение. За всей этой суетой и плохо скрытой радостью от поимки маньяка, мучившего последние месяцы весь город, оказалась упущена из виду одна мелочь, совершеннейший, казалось бы, пустяк. Никто не обеспокоился тем, каково же родителям Винничевского?
Между тем, родители не находили себе места и уже после полуночи отец арестанта отправился во 2-е отделение милиции, на территории ответственности которого располагалась улица Первомайская. Там он составил и вручил дежурному следующую бумагу: «Заявление. 24 октября с. г. в 11 ч. дня мой сын Владимир Винничевский, 16 лет, ушёл в магазин и сказал, что „если нет сахарного песку в магазине по ул. Ленина, дом 41, тогда я уеду на Уралмашзавод“. И вот уже 1:15 ночи, а его всё ещё нет. Приметы его следующие: рост средний, шатен, в чёрном пальто с коричневым воротником, брюки чёрные, шапка-пилотка (так в те годы называли утеплённые кожаные шлемы лётчиков – прим. А. Р.), чёрные полуботинки, носки чёрные. Прошу принять меры к розыску». Заявление в отделе милиции, разумеется, приняли, поскольку никто из «низовых» сотрудников не знал, что же творится в ОУР. Наверное, даже посочувствовали и от души постарались поддержать.
Волнение отца и матери Володи Винничевского понять можно. Ведь они на целую ночь оказались в положении тех родителей, у которых похищал детей их собственный сын. До известной степени ужас трагической неопределённости коснулся теперь их самих. Юный Володя наводил страх на сотни тысяч людей, но последними его жертвами невольно оказались его же собственные родители. Какая странная гримаса судьбы! Сюжет, достойный Достоевского.
Глава V. «Его душа не в этих признаниях…»
Мы не знаем, как провёл свою первую ночь в неволе Владимир Винничевский: удалось ли ему заснуть? О чём он думал, вытянувшись на шконке? Чего ждал от будущего? Но известно, что в следственном изоляторе Управления РКМ арестант содержался в условиях относительного для столь невесёлого места комфорта – его поместили в одиночную камеру, хорошо кормили, рядом с камерой поставили отдельный пост, на котором дежурили одетые в форму конвойных опера уголовного розыска. Последние выполняли двоякую роль – с одной стороны, личным присутствием обеспечивали безопасность Винничевского, а с другой, призваны были внимательно следить за высказываниями и пожеланиями арестанта, и если тот пожелает передать кому-то какое-то сообщение (устное или письменное – неважно), пообещать в этом деле помочь.
Но даже самая долгая ночь с неизбежностью заканчивается, и утро нового дня сулило Владимиру много хлопот и массу впечатлений. Утро 25 октября началось с «выводки» Винничевского по местам, связанным с преступлениями, о которых тот столь обстоятельно рассказывал накануне. В эту поездку помимо конвойного взвода в форме и дюжины оперативников уголовного розыска в штатском вместе с арестантом отправились начальник Управления РКМ Урусов, начальник ОУР Вершинин и главный прокурорский начальник – исполняющий обязанности облпрокурора Кабаков. Первым местом, с осмотра которого начался следственный эксперимент, явился барак №1 на площади Коммунаров, возле которого преступник увидел и похитил 12 сентября Вову Петрова. После этого Винничевский, согласно протоколу «повёл далее по дороге к мыловаренному заводу, где и показал место убийства мальчика Петрова». Адрес проживания жертвы и место совершения преступления соответствовали имевшемуся следственному материалу.
После этого все участники следственного эксперимента направились в район ВИЗа, где арестованный «после долгих отысканий» (так в протоколе) указал на дом №22 по улице Плеханова, возле которого он 2 октября познакомился с Тасей Морозовой. Винничевский восстановил маршрут движения с жертвой, отвёл сопровождающих к грубо сколоченному сортиру возле дома №20 по улице Первомайской в районе ВИЗа (это не та Первомайская, на которой жил сам убийца!) и заявил, что сбросил тело девочки в выгребную яму под ним. Опасаясь, что тело не утонет и будет быстро обнаружено, он